Если и есть какая-то константа в истории стран Леванта, то это столкновение надежд народов на свободу и эмансипацию с реальной политикой, что приводит к их пожертвованию на алтарь геостратегических интересов иностранных государств. Экспедиция в Египет Наполеона Бонапарта в 1798 году стала отправной точкой долгой конфронтации между Францией, Великобританией и Германией на территории деградирующей Османской империи.
Основные травмы были получены под конец Первой мировой войны. Арабы, подстрекаемые к бунту против турецкого господства Томасом Эдвардом Лоуренсом, так называемым Лоуренсом Аравийским, и особенно письмом верховного британского комиссара Генри МакМагона шерифу Мекки Хусейну, обещавшими им создание объединенного королевства, бессильно наблюдали за отказом от данных обещаний, которые также будут попраны в соглашениях Сайкса-Пико (1916), о разделе региона между Францией и Объединенным королевством, а также в декларации Бальфура (1917), объявившей о создании в Палестине «еврейского государства».
По поручению Франции Сирия была сперва разделена на четыре государства, перед тем как получить независимость после Второй мировой войны. Ее парламентский режим продлился недолго: он был низвергнут в 1949 году полковником Хусни Аль-Займом. Первый военный государственный переворот в арабском мире, подготовленный американским посольством и Центральным разведывательным управлением (ЦРУ)1.
Указанные исторические факты, помимо многих других, дают возможность понять царящий в Сирии застарелый национализм, а также неискоренимое недоверие к иностранным маневрам. Вот почему, столкнувшись с масштабными народными волнениями, изначально спонтанными и мирными, непосредственно связанными с тунисскими и египетскими восстаниями, режим Бахара Аль-Асада по-прежнему, стараясь узаконить неоправданно жесткие репрессивные меры, пытается воззвать к антиимпериалистическим чувствам. Эта стратегия позволила ему сохранить поддержку некоторых авторитарных националистических движений и незначительной части арабских левых2.
Несмотря на такую позицию власти, все же видно, что в течение четырех десятилетий Голанские высоты были оазисом стабильности, а на израильско-сирийской границе все было на удивление спокойно. В 1976 году с разрешения американцев и по молчаливому соглашению с израильтянами Сирия вторглась в Ливан, чтобы помешать так называемой исламской прогрессивной коалиции одержать победу. Во время «глобальной борьбы с терроризмом» в 2000 годы она участвовала в программе сотрудничества по вопросам пыток («чрезвычайная экстрадиция») администрации президента Дж. У. Буша. А после развязывания арабских революций она узаконила подавление Саудовской Аравией революции в Бахрейне.
Ошибкой в основной оценке Аль-Асада – и это бросается в глаза в его интервью, данном «Уолл-стрит Джорнал» 31 января 2011 года, – было мнение, что его внешняя политика, его поддержка ливанской Хезболлы (в частности, во время войны лета 2006 года) и его поддержка Хамаса при израильском вторжении в сектор Газа (декабрь 2008 – январь 2009) защитят его от революционной волны, охватившей арабский мир. Все же его предполагаемый антиимпериализм был воспринят как реальный и искренний общественным мнением страны, но это ничуть не помешало волнениям, в первую очередь вызванным внутренними проблемами. Социально-экономическая ситуация была в плачевном состоянии: из трехсот тысяч сирийцев, каждый год попадающих на рынок труда, только восемь тысяч получали официальный рабочий контракт3. Грубо и принудительно проведенные неолиберальные реформы превратили государственные монополии в частные монополии и породили капитализм, опирающийся на подельников и на мошенников. Чрезвычайное положение, действующее с 1963 года, подавляло любые свободы. Узаконенные пытки были учреждены в правительственном режиме также для подчинения масс.
Однако эта революция была быстро подавлена стараниями различных государств, а сирийская территория стала местом серии войн по чужой указке. Таким образом, две основные соперничающие трактовки событий, одна из которых повествует о народном бунте, а вторая – о региональном и международном геополитическом конфликте, не являются взаимоисключающими: обе они сосуществуют, даже если первая преобладала с марта по октябрь 2011 года, а вторая проявляется преимущественно с июля 2012-го.
Россия Владимира Путина показала себя наиболее настойчивой в поддержке режима Аль-Асада, продемонстрировав свою готовность трижды использовать свое право вето в Совете Безопасности Организации Объединенных Наций (ООН). Такая позиция вызвана многими причинами. В первую очередь двусторонние прочные отношения, установленные с 1950-х годов и не прерывавшиеся с тех пор. Сирия в отличие от Египта Ануара Эль-Садата никогда не сжигала мосты в отношениях с советским блоком: несколько десятков тысяч лиц с двойным гражданством, смешанные пары или браки с экспатриированными лицами, прочные экономические связи (российский экспорт превысил 1,1 миллиарда долларов в 2010 году, а российские инвестиции в этом году составили почти 20 миллиардов долларов). Кроме того, продажи оружия, которые имеют первостепенное значение, поскольку позволяют русским проверить надежность своих технологий – они принесли им 4 миллиарда долларов в 2011 году, но Дамаск плохой плательщик, и Москва часто вынуждена снова проводить переговоры или прощать долги4. Что касается военной базы в Тартусе, единственной российской базы в Средиземном море, речь идет в основном о снабженческой инфраструктуре, значение которой несколько преувеличено.
Как и Франция в XIX веке, Россия пытается получить поддержку, позиционируя себя как защитника христиан на Востоке. Впрочем, в Сирии их насчитывается около одного миллиона, то есть 4,6% населения5, 52% из которых – православные греки. Новый союз трона и алтаря, который, похоже, формируется в России между Путиным, премьер-министром Дмитрием Медведевым и патриархом Кириллом I, может объяснить нарастающее внимание к интересам православной церкви в Сирии, иерархия которой близка режиму. Наконец, Кремль считает, что был одурачен в 2011 году в связи с ливийским делом: чтобы добиться того, что военное вмешательство превысило простую «обязанность защищать» и привело к смене режима, Запад слишком широко, если не злонамеренно, интерпретировал резолюцию 1973 года Совета Безопасности ООН.
Помимо всех этих факторов, твердость России объясняется также тем фактом, что Путин анализирует сирийские события сквозь призму Чечни. Он рассматривает арабские восстания как исламистские революции, которые следует остановить, пока они не достигнут Кавказа или прочих мусульманских регионов России (около 15% русских являются мусульманами).
А поддержка Ираном режима Аль-Асада объясняется проще: Тегерану надо защитить своего единственного арабского союзника и обеспечить надежность каналов снабжения Хезболлы. Иранско-сирийский союз восходит к долгосрочному стратегическому пакту, заключенному в 1980 году, почти сразу после исламской революции, в то время, когда Хафез Аль-Асад, отец настоящего президента, находясь в изоляции, страдал от своих плохих отношений с иракским братом-врагом баасистом, Саддамом Хусейном, и с Организацией освобождения Палестины (ООП) Ясира Арафата.
Этот альянс перенес мощное давление, в частности, во время войны Ирана с Ираком в 1980–1988 годах также все попытки разделить две страны оканчивались крахом. Так, после развязывания сирийской революции в марте 2011 года Иран бросил все свои силы на поддержку Аль-Асада. Он без колебаний открыл для него в январе 2013 года кредит в 1 миллиард долларов, несмотря на сложную экономическую ситуацию в стране, на которую были наложены санкции. Тегеран также поторопился создать на месте кадры, принадлежащие к стражам революции, в то время как бойцы Хезболлы и иракские шиитские сторонники также нанимались на службу к режиму.
Три основных суннитских государства в регионе, Турция, Катар и Саудовская Аравия, наоборот, не приложили усилий для поддержки сирийских повстанцев. После некоторых попыток примирить интересы Дамаска и интересы Мусульманских братьев Турция ясно подтвердила свое намерение свергнуть Аль-Асада. Для обеих стран Залива речь шла в основном о том, чтобы подрезать крылья Тегерану, став врагом номер один, рискуя увидеть, как конфликт перерастет в конфессиональное противостояние между суннитами и шиитами.
Катар быстро вовлекся в поддержку сирийских Мусульманских братьев, как он сделал это с их тунисскими и египетскими аналогами. Согласно «Файненшл таймс» (Financial Times)6 он уже потратил 3 миллиарда долларов, чтобы вооружить повстанцев. Вначале проявляя осторожность, Саудовская Аравия бросила свои силы в сирийскую битву три месяца спустя. Но ее враждебность к Мусульманским братьям7 привела к тому, что она стала больше поддерживать салафитские движения – хоть и опасалась групп, связанных с Аль-Каидой, жертвой покушений которой она стала в 2000-е годы. Если Катар пытается разыграть карту Национальной сирийской коалиции и предложил в качестве премьер-министра Гассана Хитто, сирийца из Техаса, считающегося близким к Братьям, саудовцы делают ставку, скорее, на местную территорию и на их непосредственную помощь, которая передается из Иордании, где они организовали координационное бюро.
Для Израиля сирийский режим долгое время не представлял никаких проблем, будучи гарантом безопасности его границ. Это положение изменилось после войны июля 2006 года, когда оказалось, что поддержка Дамаска сыграла решающую роль в сопротивлении Хезболлы, с учетом нарастания антииранской риторики в Тель-Авиве. Две философские школы сосуществуют в американских кругах, симпатизирующих Израилю. Если бывший советник Белого дома Денис Росс склоняется к вторжению в Сирию, сотрудник университета Даниэль Пайпс, один из самых необычных американских сторонников Израиля, предпочел бы, чтобы Соединенные Штаты Америки поддержали режим и способствовали продлению конфликта. Бывший руководитель Моссада Эфраим Халеви8 считает, что Аль-Асад по-прежнему лучше, чем те, кто хочет его свергнуть, и доходит до того, что называет сирийского президента «человеком Израиля в Дамаске».
Израильские колебания дополняют сумятицу, царящую в Вашингтоне, где президент Барак Обама, наученный горьким иракским опытом, противостоит натиску кругов интервенционистов, по-прежнему сохраняющих влияние. Идеальным решением для Соединенных Штатов был бы уход Аль-Асада от власти, при сохранении структуры режима, таков смысл новой российско-американской инициативы и конференции в Женеве, которая может собраться в этом месяце. Что касается Франции, после того как она долгое время находилась в авангарде и объявила о неизбежном падении Аль-Асада, похоже, она отступила назад после заявления об американско-российском сближении. Страшась, без сомнения, оказаться в дипломатической изоляции, она начала превозносить достоинства этого политического решения, которое до сих пор дискредитировалось, если не отклонялось на набережной Орсэ.
Эта панорама выявляет отсутствие любых планов региональных и международных держав, в отличие от теорий заговора, которые часто распространяются в связи с Ближним Востоком. Для них речь идет прежде всего о защите своих интересов. Вот только интересы сирийского народа списаны в убыток.
1 Cf. Том Вайнер, «Наследство праха: История ЦРУ», Anchor, Нью-Йорк, 2008. В рассекреченных американских архивах Хусни Аль-Займ описывается как «симпатичный хулиган».
2 См. Николя До-Пуйар, «Сирийский кризис разделяет левых арабов», Ле Монд дипломатик, август 2012.
3 Cf. Выступление Самира Аита перед комиссией иностранных дел Сената, 24 апреля 2013.
4 Этот вопрос был поднят Фабрисом Баланшем на Радио Франс Интернасьональ в передаче «Геополитика, дебаты», 18 мая 2013.
5 По оценкам демографа Юсефа Курбажа, «Вот что демография говорит нам о сирийском конфликте», Слейт, 15 декабря 2012.
6 «Катар субсидирует сирийских мятежников деньгами и оружием», Файненшл таймс, Лондон, 17 мая 2013.
7 См. Ален Греш, «Исламисты на испытательном сроке у власти», Ле Монд дипломатик, ноябрь 2012.
8 Эфраим Халеви, «Человек Израиля в Дамаске. Почему Иерусалим не хочет падения режима Асада», Иностранные дела, Нью-Йорк, 10 мая 2013.
Карим Эмиль Битар
