Примечание редактора: Ниже приведена седьмая часть дискуссии об отношениях между Россией и Западом, которая началась после публикаций Дэвида Крамера и Лилии Шевцовой в ежемесячной колонке онлайнового издания The American Interest (в частности, их очерка от 21 февраля «Here We Go Again: Falling for the Russia Trap» (И снова мы попались на российский крючок)). Этот обмен мнениями также вызвал оживленные дебаты в российском «Ежедневном журнале».

Я полностью согласен и всем сердцем поддерживаю заявление Дэвида Крамера (David Kramer) и Лилии Шевцовой о том, что Америка попала в западню в вопросе понимания России. Но хотя они говорят о «российской западне», я считаю, что мы имеем дело с западней в основном нашего собственного изобретения.

Первая западня – культурная. Мы считаем Россию полной противоположностью Западу, надевая на себя шоры и лишая себя возможности видеть общие культурные, исторические и религиозные корни. Вторая западня – это западня ценностей, наша страсть к нравоучениям, которую Джордж Кеннан (George F. Kennan), Уолтер Липпман (Walter Lippmann), Кеннет Томпсон (Kenneth W. Thompson) и прочие давно уже считают проклятием американской внешней политики. 

Американские внешнеполитические теоретики и практики настолько основательно попались в эту западню, что им будет исключительно трудно выбраться из нее. Но я все-таки попытаюсь помочь им в этих попытках, поэтому позвольте мне вкратце рассказать об ущербе, который они наносят, а затем предложить альтернативный подход, способный если не освободить нас из западни, то, по крайней мере, уменьшить тот вред, который мы сами себе причиняем.

Пока дебаты идут в основном о том, какое отношение к России даст Америке оптимальные результаты: более агрессивное отстаивание прав человека или более тонкий подход, в котором сотрудничество, соперничество и безразличие находятся в равновесии. Участники дискуссии избегают, как мне кажется, одного фундаментального вопроса: действительно ли нынешняя политическая система России на грани краха, как считают Крамер и Шевцова, или она еще просуществует длительное время, как, похоже, полагает Томас Грэм (Thomas Graham). 

Поскольку Грэм верит в ее долговечность, он быстро делает вывод о том, что приоритет ценностей в ущерб другим вопросам в конечном итоге чреват неудачей и ведет к провалу. Учитывая те вызовы глобального характера, с которыми сталкиваются Соединенные Штаты, нам лучше умерить публичную критику в адрес России и перейти к повестке сотрудничества, а не соперничества.

С другой стороны, Крамер и Шевцова утверждают, что россияне, переизбравшие в прошлом году Путина на пост президента, вот-вот восстанут против него. А поскольку дни Путина сочтены, имеет смысл подготовиться к его замене. Наводить мосты с его преемником, который будет предположительно более либеральным и прозападным, следует путем всяческого подчеркивания американских ценностей и принципов. 

В этих дебатах нет ничего нового. На самом деле, они похожи на бесконечный моток пряжи, и тянутся на протяжении всей истории наших отношений с Российской империей, затем с Советским Союзом, а сейчас с Российской Федерацией. Как отмечает историк Дэвид Фоглсонг (David S. Foglesong):


Американские взгляды на царскую, советскую, а теперь и постсоветскую Россию искажены и исковерканы множеством нереалистичных представлений, а также ничем не оправданными убеждениями, в частности, мессианской верой в то, что Америка способна вдохновить Россию на масштабный и мгновенный переход от самодержавия к демократии, которая существовала в 1905 и 1917 году; или от тоталитаризма к свободе, которая возникла в 1991 году. Во-вторых, это крайняя антипатия к лидерам, которых обвиняют в срыве вполне естественного, казалось бы, триумфа американской миссии. И в-третьих, это презрительное отношение к простым российским людям, когда они, как кажется американцам, покорно подчиняются авторитарной власти.

Но все это время доминирует исключительно угрюмый и мрачный взгляд на российскую политику, чем и объясняется враждебное отношение к России. Наша враждебность по отношению к России появилась не в коммунистическую эпоху, замечает ныне покойный Мартен Малиа (Martin Malia), а поэтому нет и причин для ее исчезновения после краха коммунизма. 

Такая враждебность появляется на основе искаженных представлений об истории, в которых игнорируется вклад в западную цивилизацию, внесенный Византией и восточным православием. Влиятельные ученые типа Сэмюэла Хантингтона (Samuel Huntington), Майкла Мандельбаума (Michael Mandelbaum) и Ричарда Пайпса (Richard Pipes) даже утверждают, что это наследие - отнюдь не составная часть западной цивилизации, а причина перманентного цивилизационного разлома, проходящего по самому центру Европы. 

Отсюда появляется первая западня, в которую попалась американская внешняя политика в отношении России. Это западня культурная. Следствием такого предубежденного отношения является то, что мы начинаем думать о России только самое худшее. Это мешает многим западным обозревателям признать в своих аналитических выкладках позитивные возможности, и заставляет их объяснять политические разногласия с Россией «расхождением в ценностях».

Хороший пример тому – судьба политики перезагрузки президента Обамы. Перезагрузка закончилась не потому, что она провалилась, а потому, что она преуспела, исчерпала себя и не имеет причин для продолжения. Она изначально была обречена на непродолжительное существование, ибо, хотя американские дипломаты и заключали с Россией соглашения по контролю вооружений, противоракетной обороне и тыловому содействию в Афганистане, они не видели никаких возможностей для создания прочного и долговременного стратегического партнерства с Россией. Говоря языком предыдущей администрации, автор перезагрузки и нынешний посол США в России Майкл Макфол указывает на «зияющее расхождение» в ценностях, называя его главным препятствием для настоящего партнерства. 

Поэтому продвижение перезагрузки вполне предсказуемо последовало путем всех предыдущих перезагрузок, начиная с эйзенхауэровского «духа Кэмп-Дэвида» и кончая разрядкой. Как только ближайшие цели «нового» подхода к России достигнуты, такая политика лишается основ поддержки со стороны обеих партий, и критики администрации неизменно начинают выступать с нападками на нее, заявляя, что она не соответствует американским ценностям». 

Здесь мы подходим ко второй западне, западне ценностей. Каждой американской администрации со времен президента Форда приходится иметь дело с «ценностным лобби», которое продвигает свою излюбленную комбинацию из прав человека и демократии, называя ее фундаментальной целью внешней политики США. Подобно Эндрю Янгу (Andrew Young), Патриции Дериан (Patricia Derian) и Чарльзу Фэрбэнксу (Charles Fairbanks), Крамер и Шевцова не видят особых противоречий между американскими ценностями и американскими интересами. Проведение оптимальной внешней политики не противоречит всеобщему благу; оно способствует всему тому, что является благом.

Но приоритет ценностей не придает американской внешней политике какой-то особой сосредоточенности, поскольку приоритеты и связанные с ними ценности быстро становятся темой для политического спора и разногласий. Да и внимание к ценностям тоже не укрепляет авторитет и репутацию США, поскольку остальные страны неизменно видят в наших попытках отстаивания ценностей обманный маневр для продвижения американских интересов, которые имеют корыстный и омерзительный характер. 


А поскольку ценностный аспект нашей внешней политики часто входит в конфликт с общими внешнеполитическими целями США, президенты пытаются разбить его на разные категории и разряды, чтобы он не нанес слишком большого ущерба американским интересам. Типичным примером такого отношения является невыразительная реализация «закона Магнитского» администрацией Обамы, за которой последовали успокоительные заявления в Москве советника по национальной безопасности Томаса Донилона (Thomas Donilon). 

Все это свидетельствует о том, что вопреки кажущемуся участию в этих дебатах всех и каждого, разногласия из-за ценностей не являются причиной столь скверного состояния российско-американских отношений. Гораздо более вредным является упрямое нежелание многих признать прочную популярность Путина в своей стране, признать, что такая популярность кроется в успехе его политики и в широкой привлекательности его центристских политических взглядов. Это главный источник убедительных побед на выборах его политической партии «Единая Россия».

Напротив, самые громкие оппоненты Путина набирают лишь незначительную поддержку в обществе. И объясняется это не репрессиями, а царящим в их рядах соперничеством, внутренними разногласиями, организационной некомпетентностью и глубокой политической незрелостью. Следовательно, возможность смены режима власти в России настолько ничтожна, что кажется смехотворной. И всякий, кто этого не понимает, просто пытается выдавать желаемое за действительное. Поскольку логическое обоснование для постановки во главу угла ценностей состоит в том, что путинский режим вот-вот рухнет, такая политика способна привести лишь к очередному циклу разочарований в том выборе, который делает российский народ.

Где же выход? 

Культурная западня мешает нам видеть общие ценности, в силу которых Россия является неотъемлемой частью западной цивилизации. Западня ценностей превозносит американскую внешнюю политику над ее истинными достоинствами, и в то же время подвергает суровому осуждению прежних врагов Америки за их несуществующие грехи. В результате периоды успокаивающей разрядки чередуются с приступами нравоучительных сентенций с той же неизменной закономерностью, с которой ночь сменяет день. В этом омуте тонут все потенциальные прорывы и достижения в российско-американских отношениях – даже отказ России от коммунизма! 

Мы можем очень быстро выбраться из этого порочного круга, но для этого нам надо признать, что с Россией у нас нет никакого реального расхождения в ценностях или, по крайней мере, что эти расхождения ничуть не больше, чем наши расхождения с Турцией, Израилем, Грецией или Италией. Фактически именно об этом говорил Дмитрий Медведев во время своего первого визита на Запад в качестве президента России. «У российской и европейской демократии - общие корни. Мы разделяем общий набор ценностей, и у нас одни и те же источники права: римское, германское и французское… У нас - общая история и одинаковые гуманистические ценности».

Упор на общность наших ценностей, на соответствие им, вместо выпячивания периодически возникающих разногласий, создаст совершенно иную культурно-интеллектуальную систему, в которой интересы России и Америки будут считаться не антагонистическими, а дополняющими друг друга. Бремя доказательства переместится с плеч тех, кто стремится к дружбе с Россией, и ляжет на плечи тех, кто считает Россию изначально враждебной. Политические разногласия сохранятся, но к ним будут относиться как к проблемам, возникающим в единой семье наций.


Хорошим началом для продвижения в этом направлении может стать расширение и углубление дискуссии о ценностях, поскольку это действительно важно для формирования взаимного доверия. Именно по этой причине российские руководители столь настойчиво призывают к подлинному диалогу о ценностях, благодаря которому можно будет очистить атмосферу и прояснить, в чем мы соглашаемся, а в чем между нами существуют разногласия. Кто-то возразит против такого подхода, заявив, что любой диалог с русскими станет для них чем-то вроде поощрения, несмотря на их «плохое поведение». Но я не вижу причин опасаться уважительного и открытого диалога о ценностях. На самом деле, у меня есть такое подозрение, что он вскроет гораздо больше моментов согласия, нежели разногласий.

Некоторые из этих моментов вполне очевидны. Во главе этого списка явно стоит вопрос эффективных действий в условиях глобальной взаимозависимости. Просто недопустимо и дальше игнорировать настойчивые российские призывы к созданию более действенных многосторонних миротворческих структур, более эффективных институтов глобального управления и к развитию экономической взаимозависимости. (Среди примеров, которые приходят на ум, саммит «Большой восьмерки» в Санкт-Петербурге в 2008 году, когда Россия подчеркивала значимость неправительственных организаций и выдвинула идею «гражданской большой восьмерки»; попытки России наладить взаимозависимость с Европой за счет взаимных инвестиций, в рамках которых Россия предлагала вкладывать свои капиталы в европейскую систему нефтеперерабатывающих предприятий и распределения, а европейские – в добычу нефти и газа у себя в стране; усилия по созданию общеевропейского энергетического партнерства, способствующего повышению экономической эффективности и безопасности в рамках всей Европы; новаторская Концепция европейской безопасности президента Медведева, предложенная в 2008 году в Эвиане, которая, к сожалению, была проигнорирована; постоянно действующее предложение России объединиться с НАТО в вопросе создания совместной системы противоракетной обороны, нацеленной на перехват ракет со стороны маргинальных стран.)


Противодействие Запада всем этим предложениям зачастую объясняется одним простым фактом: он создает новую систему безопасности, а Россия эту систему может только запутать. Моя точка зрения небесспорна, однако мне кажется, что именно это сделает данную систему безопасности более надежной и прочной. В любом случае, стоит отметить, как часто за последнее десятилетие Россия выдвигала инициативы, которые фундаментально меняют понятие безопасности, уводя его от определения «антагонистической игры с нулевым результатом», согласно которому безопасность одной страны обеспечивается лишь за счет другой. В российских предложениях безопасность определяется как укрепление взаимной зависимости между странами. 

Размышляя о взаимном соответствии наших ценностей, мы должны отметить сходство российского определения безопасности с идеями французского государственного деятеля Робера Шумана (Robert Schuman), чье предложение сделать страны взаимозависимыми в использовании стратегических энергоресурсов, каким в его время являлись уголь и сталь, в конечном итоге привело к созданию Европейского объединения угля и стали, ставшего предвестником Евросоюза. Когда западные лидеры решатся на нечто подобное в отношении России, холодная война в наших умах закончится окончательно.

Между тем, нам давно уже пора самым радикальным образом пересмотреть концептуальные представления об отношениях с Россией. Мы просто не можем себе позволить новый цикл неприязненного отношения администрации Обамы к этой стране. К концу десятилетия Россия, скорее всего, войдет в пятерку самых крупных экономик мира. Она станет крупнейшим рынком Европы, главным поставщиком энергоресурсов в Китай, и возможно, самым крупным поставщиком оружия в Индию. 

К тому времени США и России необходимо будет оставить далеко позади старые стереотипы, если они намерены развивать партнерство, необходимое им для того, чтобы оставаться конкурентоспособными во второй половине 21-го века.