В цикле публикаций мы приводим мнения работников науки и преподавателей российских вузов о современных реформах образования.
Наш первый гость — Каныгин Владимир Владимирович, кандидат медицинских наук, ассистент кафедры нейрохирургии Новосибирского Государственного Медицинского Университета, сотрудник Нейрохирургического Центра Дорожной клинической больницы, нейрохирург высшей категории. Мы спросили Владимира Владимировича о том, что конкретно планируется изменить в системе высшей школы страны для перехода к Болонской системе. Развёрнутый ответ мы здесь публикуем полностью.
Как работала российская научная система
До последнего времени научная иерархическая структура в России серьезным образом отличалась от западной. У нашей двухуровневой системы научных степеней (кандидат наук, доктор наук) были очевидные достоинства. Она позволяла проводить адекватный отбор и фильтрацию всех желающих стать научными корифеями. Защита кандидатской — довольно хлопотное дело: приходится обучиться работе с литературой, освоить методологию научного поиска, суметь структурировать научный труд и приобрести навыки саморедакции. Кроме того, на этапе подготовки к защите диссертации необходимо было сдать экзамены кандидатского минимума — специальность, иностранный язык и философию. На экзаменах соискатель демонстрировал общий уровень своего образования и даже мировоззренческий потенциал.
Аналогично дело обстояло и с докторскими диссертациями, только требования повышались. Докторская работа должна была представлять законченный научный труд и даже нести в себе элементы открытия и/или формирования нового научного направления. Главное же — никто не мог стать доктором наук, не защитив сначала кандидатской диссертации. При этом изначально временной интервал после защиты кандидатской был не менее пяти лет (потом снизился до трёх, а во время перестройки вообще исчез).
Как видите, система была нацелена на обеспечение высокого качества научных кадров. Сама защита работ также была двухуровневой. Сначала — на Защитном совете вуза или НИИ (их число было ограничено), а затем работа рассматривалась и утверждалась в Высшей Аттестационной Комиссии (ВАК, Москва). В Защитный Совет входило не менее 10-12 докторов наук по соответствующей дисциплине (если это медицина, то — докторов медицинских наук). До Защитного совета работу изучали два оппонента, доктора наук. Требовался отзыв независимой организации, где имелся свой Защитный совет, но ни соискатель, ни его научный руководитель (тоже доктор наук по соответствующей дисциплине) в этой организации не работали. Председателя ВАК назначает премьер-министр.
Итак, в рамках этой системы около 60 лет работала вся советская наука, а в последние 20 лет — российская наука, что называется, по инерции. Результаты эффективности нашей системы распределения и достижения научных степеней говорили сами за себя. Но сама по себе она ещё не обеспечивает неумолимого развития науки. Главное, на чем всё это держалось — на идеальной составляющей, чувстве сопричастности к спасительному для человечества научному творчеству, к касте учёных Советского Союза. Если среди научных деятелей СССР рокфеллеров и не наблюдалось, то лауреатов наград, как отечественных, так и зарубежных, — было множество.
Постсоветское обрушение и эрозия науки
Звание доктора наук было и оставалось столь престижным, что в перестроечные годы масса бизнесменов, политиков и просто проходимцев всеми силами пыталось его заполучить. Естественно, не ради доплат (от 1.5 до 8 тыс. руб. в месяц), но ради авторитета учёного, выражением которого в общественном сознании являлось — и, представьте, остаётся! — звание доктора наук. В условиях всеобщего отречения от научной и профессиональной чести это породило коррупцию. Прежде всего, в Высшей Аттестационной Комиссии (ВАК), состав которой всем известен. Увы, бездуховность, регресс и культ золотого тельца при издевательских зарплатах в науке — не давали надежд на моральную стойкость членов ВАК.
Где есть спрос — там есть и предложение. Сегодня в интернете можно легко найти объявление: докторская под ключ за соответствующую цену (порядка 2 млн.руб). Не стану описывать чувства моих коллег, возникающие при виде подобной мерзости. Как ощущает себя научное сообщества, читая периодически: «Вячеслав Володин — доктор юридических наук», «Владимир Пехтин — доктор технических наук», ... , «Владимир Жириновский — доктор философских наук». В полной мере весь позор происходящего могут оценить только «уравненные в званиях».
Сами по себе эти феномены характеризуют итоги и приватизации, и монетизации, и демократизации всего, что нас окружает. В итоге статус учёного, благодаря которому и формировался преступный спрос, катастрофически девальвируется.
Что делать?
Казалось бы — напрашивается вывод: чтобы развивать науку и делать ставку на учёных, помимо повышения выплат и создания приемлемых условий для исследований, необходимо создать атмосферу общественного уважения. Речь идёт, как минимум, о восстановлении престижности научного звания, общественном признании высокой роли науки в жизни страны вообще и уж тем более — в декларируемых стратегических начинаниях. Здесь в большей степени, чем во всех других сферах общества, наглядно проявляется очевидное: нельзя исцелить миллиардами (пусть даже чудом «нераспиленными», дошедшими до точки приложения) многолетний социокультурный регресс. Без избавления от скверны «проданного первородства», без восстановления Идеального в общественном сознании, и, конечно, в сознании людей, желающих заниматься наукой, ни о каком возрождении России речи быть не может.
Что делается
Однако, что делает власть? Приписывая Сталину изобретенную лжецом-перестройщиком А.Рыбаковым фразу «есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы», наша повсеместно окопавшаяся либеральная «элита» поступает с российской наукой точно в соответствии с этим принципом. В рамках закона об образовании предлагается привести всю имеющуюся научную структуру в точное соответствие западной. А западная система понимается весьма специфически.
За предшествующее 20-летие в России введено звание магистра, которое присваивается всем выпускникам вузов по прохождении 2-летней магистратуры со сдачей экзаменов. Фактически, это — углубленный образовательный курс, который в целом не выходит за рамки студенческого режима обучения. Так вот. Звание магистра отныне остаётся единственной ступенью к защите диссертации доктора наук. Кандидатские диссертации упраздняются. То есть фактически любой молодой человек, отучившийся 6 лет в вузе (или немолодой человек, получивший справку о «магистратуре»), может претендовать на получение научной степени доктора наук.
Сама процедура получения степени столь трансформируется, что впору говорить о собеседовании. Судите сами. ВАК — теперь уже плохой и коррумпированный — вообще ликвидируется. Создаются межвузовские научные советы в регионах РФ. В каждый из них входит определенное количество ведущих научных специалистов ... отнюдь не в той сфере, в которой трудится соискатель! Тут тебе и биологи, и агрономы, и медики, и физики, и лирики. И начинает у нас «сапоги тачать пирожник». На этом фоне Жириновский с Володиным будут выглядеть не то, что докторами наук — основателями научных школ!
Вероятно, с этого момента можно уже не беспокоиться о возрождении России, потому как будет «окончательно решён» научный вопрос, то есть вопрос нашего исторического будущего.
Высшая школа
Но если бы только это! Закон об образовании предусматривает не менее революционные — а точнее, контрреволюционные потрясения и для сферы высшей школы. Здесь вновь придётся апеллировать к советскому прошлому, чьими отголосками мы и были живы эти годы.
Преподавание в наших вузах базировалась на структуре кафедр. Каждая кафедра — небольшой научно-педагогический коллектив, который обучает студентов, готовит узких специалистов из выпускников, проводит циклы усовершенствования по определённому направлению. В зависимости от величины вуза, в нём насчитывалось от нескольких десятков до сотен кафедр. Кафедры объединялись в несколько факультетов.
Каждый факультет готовил своих специалистов. Например, для медицинского вуза на лечебном факультете проводили подготовку по специальности «Лечебное дело», на педиатрическом — «Педиатрия» и так далее. Кроме того, каждая кафедра занималась научными разработками. Сотрудниками кафедры, как правило, являлись люди с научными степенями — кандидаты и доктора наук. Для структурирования работы и распределения нагрузки, а также оценки роли специалиста в каждом конкретном направлении преподавательской деятельности существовали научные звания (не путать с научными степенями).
По сути, это были педагогические звания: ассистент кафедры (преподаватель дисциплины в группах), доцент кафедры (проведение занятий и чтение лекций студентам) и профессор (чтение лекций, разработка пособий для преподавания, занятия со специалистами, приобретающими или повышающими квалификацию). Научные звания коррелировали с научными степенями. Доцентом мог стать лишь кандидат наук со стажем преподавания и соответствующий ряду требований. Профессором мог стать доктор наук, также обладающий рядом заслуг в преподавании. С учётом научных званий оплачивался преподавательский труд на кафедрах. Возглавляли кафедры заведующие из числа работавших профессоров.
Описанная выше «перестройка» системы научных степеней неизбежно скажется и на преподавательской структуре вузов. Разработчики закона не удосужились проработать вопрос об эквивалентной замене научных званий, но при этом с осени 2013 года решено отменить все выплаты за звания и степени (далее — я не утрирую!) — ДО РАЗРАБОТКИ И ПРИНЯТИЯ НОВЫХ ПРИНЦИПОВ ОПЛАТЫ ТРУДА. То есть оплата преподавателей вузов, и без того далёкая от западных стандартов, ещё более упадёт. При этом преподаватели являются последней нитью, связующей советскую разгромленную высшую школу — с сегодняшней, требующей не конвертации, а реанимации.
А ведь вся эта «перестройка» затеяна с единственной целью — перевод образования в рамки так называемых Болонских соглашений, согласно которым наше высшее образование станет КОНВЕРТИРУЕМЫМ! То есть каждый выпускник сможет искать работу в Европе с российским дипломом, не сдавая экзаменов подтверждения, как сейчас. Ровно также могут поступить и преподаватели, которым понижают зарплату. Видимо, это первоочередная задача для РФ, правительство которой печально констатирует продолжающуюся «утечку мозгов».
Аккредитация вузов
Однако готовящаяся реформа предусматривает не только процесс обнищания преподавателей вузов. В конце концов, стремление «о-насекомить» учителей — это визитная карточка 20-летнего режима.
В законе об образовании предусматриваются регулярные «аккредитации» вузов. Новосибирские вузы столкнулись в этом году с аккредитацией, словно с приближением астероида. Что же это за процесс? В первую очередь, это перечень бюрократических требований к вузу, неукоснительное исполнение которых только и может дать путевку в завтра. Ключевым является наличие вороха бумаг и правильно заполненных электронных форм. Об объёме судите сами: только одна достаточно небольшая кафедра формирует более 12 гигабайт документов для аккредитации.
Представьте, что творится с педагогами, которые, помимо собственно работы со студентами, должны также сами разработать программы обучения, системы контроля, отчетность и планы (смешно полагать, что этим хоть отчасти занимается минобразования). Словом, кафедрам вуза, готовящегося к аккредитации, отныне вообще не до студентов. Успеть бы документы оформить... Времени мало — год-полтора максимум! И вот тут-то лежит главная мина процесса: сама проверка касается большей частью студентов, проходящих обучение за год-два до аккредитации, то есть на пике подготовки к ней. Причем путем тестирования по неизвестным программам и неведомым никому вопросам, присылаемым в вуз за 15 минут до начала тестирования по электронной почте.
Из всех возможных способов оценки вузов выбран наименее целесообразный, наиболее унизительный для преподавателей и прямо отчуждающий их от содержания деятельности — обучения и работы со студентами. Аккредитация направлена на разрушение высшей школы, и это очевидно всем моим коллегам.
Ну, а чтобы ещё более впечатлить читателя, могу рассказать о мероприятиях, так сказать, в масштабах страны. Вуз лишается аккредитации (то есть права преподавания), если по одной из так называемых укрупненных групп специальностей аккредитация не получена. Такая укрупненная группа включает в себя 6-7 десятков дисциплин, преподаваемых на разных кафедрах ВУЗа. Вероятность обнаружения проблем на одной из кафедр весьма велика. А апеллировать не к кому — только к Минобру! И главное, в состав аккредитационных комиссий входят отнюдь не профильные специалисты. Производится случайная выборка — тут могут быть и ветеринары, проверяющие медиков, и биологи, аккредитующие химиков, и агрономы, тестирующие психологов... Dura lex — sed lex.
Борьба с качеством... и количеством
Чтобы не утомлять читателя другими, не менее дикими, но более специальными подробностями, резюмирую. При анализе намечаемых изменений напрашивается вопрос — зачем же это всё? К повышению уровня преподавания в вузах это не имеет ни малейшего отношения. Скорее — наоборот. Если мы хотим повысить уровень образованности нашего народа, то при чём тут разрушение высшей школы? Напротив, качество преподавания (а не качество бюрократической отчётности!) вузов надо повышать и завлекать молодёжь учиться.
Тут стоит прочесть подробнее нормативные документы. В них всё сказано предельно ясно и цинично. В РФ — переизбыток студентов и преподавателей вузов. Оказывается, наш народ, не до конца развращённый перестройщиками, всё ещё стремится получать высшее образование — представляете? Ну, а изводимое под корень преподавательское сообщество всё ещё пытается формировать образованных людей. Поэтому пора положить этому процессу конец. До 2018 г. необходимо на 40% сократить количество студентов в ВУЗах, на 25-30% — число преподавателей вузов, и количество самих вузов — чуть не вдвое. Это реальные цифры имеющиеся в печати. Причём даже без объяснений причин сего феномена! Хотя чего их объяснять? Да и кому? Населению оккупированных территорий?
