Кто не спрятался, или американские ценности для всего мира

Югоосетинская эпопея до предела обострила вопрос: а кто такие Соединенные Штаты — не вообще, а в применении к интересам остального, неамериканского мира? И к интересам России в частности.

 

  

 Российские политики привыкли старательно представлять США публике как нашего «главного партнера» и бережно обхаживать «с трудом налаженные отношения». Не заостряя до некоторых пор внимание на том странном факте, что бережность эта какая-то односторонняя. Как по Жванецкому: «…и вообще дружба, допускающая наличие одного дружащего…»
   Именно с этих позиций наше политическое сообщество и сегодня пытается выстраивать диалог с «партнером»: подразумевая — даже в тех случаях, когда «партнер» распоясывается донельзя, — что в целом-то хороший, только «кто-то кое-где у них порой…». Следовательно, «передовой демократии» и ее сателлитам надо в чем-то пойти на уступки, время от времени призывая их соблюдать нормы и принципы международного права, — будто у нас с ними вообще есть общие принципы, нормы и ценности.

   Принудительное счастье для всех народов

 

 

 

   Как раз во время российско-грузинского конфликта в солидном журнале Foreign Affairs (том 87, №4) появилась программная статья госсекретаря К. Райс «Переосмысление национальных интересов, или Американский реализм ради нового мира».
   В статье, например, вообще ни разу не употреблен термин «международное право», зато многократно — «мировой порядок». При этом главная цель США состоит в активной переделке окружающего мира в соответствии с их взглядами и интересами, причем речь идет о фундаментальном принципе, который если и оказывался иногда на втором плане, то лишь внешне и ненадолго.
   «Мы признаем, — подчеркивает госсекретарь США, — что строительство демократических государств является сейчас одним из первоочередных компонентов наших национальных интересов… Как и в прошлом, наша политика подкреплялась не только нашей мощью, но и нашими ценностями. Соединенные Штаты давно пытались сочетать мощь с принципами, то есть реализм с идеализмом. Временами между ними наблюдались кратковременные трения. Но мы всегда знали, где лежат наши долговременные интересы. Таким образом, Соединенные Штаты не были нейтральными в отношении важности прав человека или превосходства демократии как формы правления — и в принципе, и на практике. Этот уникальный американский реализм направлял нас в последние восемь лет и должен направлять нас в предстоящие годы».
   Вполне очевидно, что идеализм, о котором говорит К. Райс, это как раз и есть на деле отказ от признания права на существование государств, недемократических, на взгляд Вашингтона. И, соответственно, американский реализм — это признание, естественно временное, такого права только за державами, обладающими достаточной мощью, чтобы защитить свой суверенитет: «Хотя способность Соединенных Штатов влиять на сильные государства ограниченна, наша способность усилить мирное политическое и экономическое развитие слабых и плохо управляемых государств может быть значительной...»
   «Столь же важной, как наши отношения с Россией и Китаем, является и наша работа с нашими союзниками, теми, с кем мы разделяем общие ценности, преобразующая международную политику — поскольку эта работа дает возможность расширить ряды хорошо управляемых, законопослушных демократических государств в нашем мире и победить вызовы этому видению мирового порядка…»
   Временами пафос уводит госсекретаря от жизненных реалий к достаточно смешным сентенциям, например: «Демократию, говорят, нельзя навязать, особенно иностранной силой. Это верно, но не по существу. Скорее, именно навязываться должна тирания». Видимо, покорное молчание союзников и сателлитов укрепило Штаты во мнении, что никто вообще не заметил «ненавязчивой» реализации их политики в Югославии, Афганистане и Ираке.

   Ближний Восток как зеркало американского реализма

 

 

   О том, что таят в себе все эти новые ориентиры для конкретных существующих государств, становится понятнее из главы «Изменяющийся Ближний Восток» (К. Райс предпочитает говорить о «расширенном Ближнем Востоке, от Марокко до Пакистана»).
   «Подход администрации Буша к этому региону стал ее наиболее явным отклонением от прежней политики… Исключительно как раз то, что с Ближним Востоком обходились как с исключением на протяжении стольких десятилетий. Политика США была там сосредоточена почти полностью на стабильности. Было мало диалога — и, конечно, не в открытую — о необходимости демократических изменений... На протяжении шести десятилетий — и при демократической, и при республиканской администрациях — деятельность Соединенных Штатов на расширенном Ближнем Востоке определялась главной сделкой: мы поддерживали авторитарные режимы, а они поддерживали нашу общую заинтересованность в региональной стабильности. После
   11 сентября становилось все более ясно, что старая сделка породила ложную стабильность… Поиски справедливости и нового равновесия, в которые пустились страны расширенного Ближнего Востока, оказались весьма бурным процессом. Но разве он хуже, чем положение до этого?.. Наш нынешний курс, конечно, труден, но не будем романтизировать старые сделки Ближнего Востока, поскольку они не принесли ни справедливости, ни стабильности…»
   Нетрудно сделать вывод о том, что сроки жизни прежних и нынешних сателлитов США в регионе подходят к концу, и под лозунгом высоких демократических целей американцы готовятся пожертвовать стабильностью в этом районе мира, являющемся, вопреки расхожим утверждениям, ключевым поставщиком нефти отнюдь не для американской экономики, а для конкурентов США на Западе и Востоке.
   Вряд ли сильно успокоят американских сателлитов пояснения, что им дадут некоторое время помучиться, если это будет отвечать тактическим задачам: «Надо признать, что наши интересы в продвижении и демократического развития, и борьбы с терроризмом и экстремизмом приводят к некоторым трудным решениям, потому что нам нужны дееспособные друзья на расширенном Ближнем Востоке... Эти государства зачастую недемократичны, поэтому мы должны уравновешивать напряжение между нашими краткосрочными и долгосрочными задачами. Мы не можем отказывать недемократическим государствам в помощи по укреплению безопасности в борьбе с терроризмом или при самообороне».
   И уж совсем откровенно госсекретарь высказалась об истинных причинах конфронтации с Ираном: «В конечном счете многочисленные угрозы, создаваемые Ираном, должны рассматриваться в более широком контексте: как таковые от государства, в принципе идущего не в ногу с нормами и ценностями международного сообщества». Вот он — главный принцип политики.
   «Наиболее определяющим фактором в том, смогут ли Соединенные Штаты добиться успеха в XXI веке, является наше воображение. Именно эта черта американского характера более всего объясняет нашу уникальную роль в мире, и она вытекает из того, что мы думаем о нашей мощи и наших ценностях... Международный порядок, отражающий наши ценности, лучшая гарантия нашего долговечного национального интереса, и Америка продолжает иметь возможность формировать этот итог… Формирование этого мира станет работой на поколение, но мы выполняли такую работу и раньше. И если сохраним уверенность в силе наших ценностей, то вновь сможем добиться успеха…»
   Из всех пояснений г. Райс постараемся запомнить именно то, что объясняет претензию Штатов на «уникальную роль в мире», то есть американское воображение.

   И что же у них за ценности?

 

   Они такие же, как мы.

 

   А вот и нет. Хотелось бы верить, да и все претензии на переделку мира в соответствии с «американскими ценностями» стали бы понятнее, изложи К. Райс в своей пространной статье и сами великие ценности, которые, по бытующим в массе представлениям, и есть так называемые общечеловеческие. Увы, общие фразы ее статьи не дают нам осознать разницу в их и нашем отношении к миру. Десятки лет нам рассказывали, что американцы в общем-то хорошие ребята, практически как мы. Однако жизнь показывает, что, в отличие от большинства народов планеты, они почему-то считают себя вправе командовать миром.
   В истоках американского самомнения, малоприятного для всех остальных народов этого самого мира, помогает разобраться Уолтер Рассел Мид, старший научный сотрудник Генри Киссинджера по внешней политике США в Совете по международным отношениям. В том же номере Foreign Affairs он опубликовал фундаментальную статью «Новый Израиль и старый» на тему об истинных корнях исторической поддержки со стороны США созданию и существованию Государства Израиль. В ней заодно дан ответ, почему они не такие, как все, и, в частности, мы, русские, то есть люди с русским языком и мышлением, нация, складывавшаяся с Евангелием вместо азбуки, то есть опиравшаяся в христианстве на Новый Завет, в отличие от Ветхого (принцип «око за око», богоизбранность иудеев), проповедующий любовь к ближнему, отсутствие национального деления в вере и отвергающий исключительность какого-либо народа.
   А что у американцев? «На протяжении веков американское воображение настаивалось на древнееврейских писаниях, — пишет Уолтер Мид. — Это влияние, происходившее из открытия вновь Ветхого Завета во время Реформации, было акцентировано развитием кальвинистской теологии (которая подчеркивала преемственность между старыми и новыми проявлениями Божьей милости) и было сделано более актуальным историческими аналогиями между современным американским и древнееврейским опытом; в результате язык, герои и идеи Ветхого Завета насквозь пропитали психику американцев».
   «Обучение библейскому ивриту было обязательным на протяжении почти всего раннего периода истории США в Колумбии, Дартмуте, Гарварде, Принстоне и Йеле… Проповедники и памфлетисты вновь и вновь описывали Соединенные Штаты как новый Ханаан, «страну с молочными реками и кисельными берегами». Сегодня ссылки на Ветхий Завет продолжают пропитывать американские политические очерки, речи и даже географию — свыше тысячи больших и малых городов в Соединенных Штатах имеют названия, заимствованные из Писания».
   Осознание Соединенными Штатами собственной личности и миссии в мире было сформировано чтением древнееврейской истории и философии. Писатель Герман Мелвилл выразил это так: «Мы, американцы, особенный, избранный народ — Израиль нашего времени; мы несем ковчег свобод всего мира». Со времен пуритан до нынешнего дня проповедники, мыслители и политики в Соединенных Штатах — светские и религиозные, либеральные и консервативные — видят американцев как избранный народ, связанный вместе не столько узами крови, сколько общностью верований и судьбой. Американцы верят, что Бог (или история) привел их в новую землю и сделал их великими и богатыми и что продолжение их процветания зависит от выполнения ими своих обязательств перед Богом... И религиозные, и нерелигиозные американцы видят в древнееврейских писаниях пример народа, освященного собственной миссией и призванного судьбой изменить мир. Принадлежала ли другим земля, которую заселили американцы? Да, но иудеи так же завоевали землю ханаанитов. Победили маленькие американские колонии, вооруженные только правотой своего дела, величайшую империю мира? То же совершил и Давид, скромный мальчик-пастух, сокрушив Голиафа. Подвергались американцы в XIX веке изоляции и насмешкам за свои демократические идеалы? То же было и с иудеями, окруженными идолопоклонниками. Победили американцы своих врагов дома и за рубежом? Так же, по Писанию, одержали победу и иудеи…»
   Новая нация, заселявшая американский континент, отнюдь не случайно отдала предпочтение Ветхому Завету. И США, и Израиль создавались людьми, изгнавшими с земель коренное население и беспощадно уничтожавшими его. «Оба государства жестко формировались историей конфликта и конфронтации с теми, чью землю они заняли, и оба искали оправданий своим действиям из аналогичных источников», — продолжает Уолтер Мид. «Как писал в своей очень популярной истории американского Запада Теодор Рузвельт: «Многие из лучших фермеров-поселенцев в отдаленных лесных районах регулярно читали Библию, но они были воспитаны в убеждениях, больше опиравшихся на Ветхий Завет, и мало обращали внимание на жалость, правду и пощаду. Они смотрели на своих врагов, как иудейские пророки на врагов Израиля. Что были мерзости, за которые уничтожили ханаанитов, по сравнению с мерзостями краснокожих дикарей, чьи земли они, еще один избранный народ, должны были, в свою очередь, унаследовать?»
   Подытоживая многочисленные цитаты из высказываний американских президентов, прямо проповедовавших эти взгляды в отношении индейцев, Уолтер Мид заключает: «На протяжении почти всей американской истории подобные взгляды были созвучны не только фермерам-поселенцам в глуши, но и либералам и просвещенным гражданам. Это мифологическое понимание природы и судьбы Соединенных Штатов один из самых мощных и долговечных элементов американской культуры и мысли. Как и древние евреи, многие американцы сегодня считают, что несут откровение, которое предназначено не только им, но и всему миру; они часто рассматривают себя как сотворенный Богом новый Израиль».
   Приведенные высказывания, цитаты и оценки принадлежат американцам, которых никто не заподозрит в отсутствии патриотизма. К сожалению, к такого рода источникам мало или вообще не обращаются те, кто, в отличие от российского обывателя, просто обязан рассеивать мифы и заблуждения относительно «светоча мировой демократии» и формировать необходимую для принятия решений реальную картину, поскольку поддержание чужих имиджей и в данном конкретном случае игнорирование претензий на мировое господство, заложенных в национальном характере, не просто опасно, ибо поощряет «партнера», но способно привести реальные отношения к кризису с самыми тяжелыми последствиями именно мирового масштаба.