Российские реформы, как показала практика последних лет, да и по заявлению многих активных проводников этих реформ, направлены на создание общества «западного типа». Это подразумевает прежде всего, с точки зрения реформаторов, формирование капиталистической экономики, основными элементами которой в их представлении являются рынок, частная собственность, экономическая свобода, накопление капитала, неравномерное распределение доходов, быстрейшее включение в мировое хозяйство. Такое сугубо технократическое представление о западном обществе является чересчур поверхностным, статичным и вульгарно-материалистическим, совершенно не учитывающим духовные факторы общественного развития и историческую динамику западного общества.
В этой связи вполне актуально звучит вопрос: что такое западный капитализм — каковы его истоки, степень саморегулирования хозяйства, отношение к демократии, роли и функции государства в экономике, историческая перспектива? Поэтому капитализм нами рассматривается не только как способ производства экономических товаров, но и как система общественного бытия, которая сравнивается на четырех уровнях с аналогичной российской системой в исторической динамике.
Четыре уровня системного сравнения следующие:
1) духовный;
2) социокультурный;
3) социально-экономический;
4) технико-экономический.
Историческая трансформация западного общества Капитализм идеологически базировался на протестантской этике, возникшей в позднее средневековье, в ходе религиозной Реформации в Западной Европе и получившей затем свое дальнейшее развитие. В данном контексте следует кратко напомнить о ее основных этических принципах, воздействовавших на экономическое поведение протестантов1.
Дух капитализма вырос непосредственно из этики аскетического протестантизма: кальвинизма, пиетизма, методизма и анабаптизма. Центральный религиозный вопрос в христианстве заключается в способе спасения души и обретения жизни вечной, что и определяет посюстороннее поведение верующих. Интересующая нас протестантская этика основана на следующих главных принципах:
1. Концепция предопределения и избранности (спасенные уже известны Богу, но неизвестны людям) — отсюда отрицание многих христианских таинств, магии, особой роли священников (духовных посредников), духовное одиночество и индивидуалистическая направленность: «…неравное распределение земных благ, так же как и предназначение к спасению лишь немногих, — дело божественного провидения, преследующего тем самым тайные, нам неизвестные цели».
2. внутренняя установка — активное этическое действие: избранность должна найти свое подтверждение в постоянных усилиях в рамках своей профессии (которую можно менять); слова апостола Павла: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» — становятся общезначимым и обязательным предписанием. Жизнь человека чрезвычайно коротка, и она должна быть использована для «подтверждения» своего призвания. Трата этого времени на светские развлечения, «пустую болтовню», роскошь даже на превышающий необходимое время сон морально совершенно недопустима.
3. доходность профессии — один из признаков ее богоугодности.
4. как роскошь, так и нужда препятствуют воспитанию добродетели, бедность — порок, нищенство работоспособных — грех бездеятельности и нарушение завета любить ближнего своего: «Желание быть бедным было бы равносильно… желанию быть больным и достойно осуждения».
5. Постоянный контроль за своими действиями посредством их нравственной самооценки (обращение к совести): «При этом громадное значение, которое баптистское учение о спасении души придавало контролированию своих действий совестью (воспринимаемому как акт божественного откровения индивида), накладывало на деловую практику баптистов глубокий отпечаток… cпецифическая форма, которую мирская аскеза принимает у баптистов, в частности у квакеров, уже по мнению людей XVII века находила свое отражение в практическом утверждении важного принципа капиталистической «этики», согласно которому «honesty is the best policy»" («Честность — наилучшая политика»2).
6. рационализация всего уклада жизни: «Кальвинистский Бог требовал от своих избранных не отдельных «добрых дел», а святости, возведенной в систему».
7. сдержанность в потребительстве, но оправданность приобретательства: «…мирская аскеза протестантизма со всей решительностью отвергала непосредственное наслаждение богатством и стремилась сократить потребление, особенно когда оно превращалось в излишества. Вместе с тем она освобождала приобретательство от психологического гнета традиционалистской этики, разрывала оковы, ограничивающие стремление к наживе, превращая его не только в законное, но и в угодное Богу… занятие… Не для утех плоти и грешных радостей, но для Бога следует вам трудиться и богатеть».
8. отказ от обожествления рукотворного и греховность воcторженного поклонения людям (антицезаризм) — заповедь «не сотвори себе кумира».
Реформация оказала огромное влияние на всю последующую европейскую и мировую историю, причем в самых неожиданных областях: «…культурные влияния Реформации в значительной части были непредвиденными и даже нежелательными для самих реформаторов последствиями их деятельности, часто очень далекими от того, что проносилось перед их умственным взором, или даже прямо противоположными их подлинным намерениям»3. В целом протестантизм в интересующем нас контексте учит о том, что участие в мирских делах является неотъемлемым атрибутом религиозного служения. В результате протестантская этика освободила индивидуума от пассивного созерцания жизни и психологически подготовила его к активной хозяйственной деятельности. М. Вебер так определял специфику западного капитализма: «…ибо современный рациональный промышленный капитализм в такой же степени, как в исчисляемых технических средствах производства, нуждается в рационально разработанном праве и управлении на основе твердых формальных правил, без которых может обойтись авантюристический, спекулятивно-торговый капитализм и политически обусловленный капитализм всевозможных видов, но не рациональное частнохозяйственное предприятие с его основным капиталом и точной калькуляцией. Подобное право и подобное управление в требуемой юридической и формальной законченности предоставлял хозяйственной сфере лишь Запад»4.
Итак, четырехуровневая модель раннего западноевропейского капитализма (А) выглядит следующим образом:
1) аскетический протестантизм;
2) протестантская этика — рационализм — индивидуализм — обмирщение духовного и одухотворение мирского;
3) разложение традиционного общества — рост третьего сословия и возвышение в нем буржуазии;
4) разделение труда — подрыв натурального хозяйства — рационализация и регламентация труда — аскетическое потребление (в пользу производственного накопления, а не сокровищ) и хозяина, и работника — канун промышленной революции.
По мере секуляризации западного общества и утраты религиозного сознания модель раннего капитализма трансформируется и принимает следующий классический вид (B):
1) деизм — секуляризация;
2) либерализм — индивидуализм — культ личного обогащения;
3) распад третьего сословия — поляризация общества — классовые противоречия между буржуазией и пролетариатом;
4) промышленная революция — индустриальное общество — рост личного потребления буржуазии — аскеза только для наемных работников.
Капитализм возник на принципе индивидуального освобождения человека от оков традиционалистской этики, сословного общества и внеэкономического принуждения, но в конце концов привел к его социально-экономическому закабалению. Эту модель подробно анализировали в своих работах К. Маркс, Ф. Энгельс и их последователи.
Однако история пошла не «по Марксу», капитализм после ряда потрясений сумел разрешить наиболее острые социально-экономические проблемы, и сама западная модель из классического капитализма трансформировалась в следующую систему (C):
1) агностицизм — атеизм — пантеизм — неоязычество;
2) общество потребления — бездуховность — криминализация сознания — общий процесс дехристианизации и дегуманизации — культ насилия;
3) сглаживание классовой поляризации общества за счет НТП и роста эффективности производства, а также ограбления периферии капиталистического хозяйства — финансовые плутократы, средний класс и маргиналы — жестко управляемая закулисно, формально демократическая система;
4) постиндустриальное информационное общество — глобализация мирового хозяйства.
Таким образом, Запад, разрешив ряд социально-экономических проблем, оказался в духовном тупике. Можно утверждать, что к настоящему времени капитализм прошел этап дехристианизации (в христианстве человек — цель бытия) и как общественно-экономическая система есть практическая форма реализации «доктрины отступления», или, говоря словами апостола Павла, «тайны беззакония», ведущей к Концу Истории. Трансформацию западного капитализма можно представить в виде следующей cхемы:
1) ранний капитализм — религиозный капитализм (А);
2) классический капитализм — секуляризованный капитализм (B);
3) современный капитализм (общество потребления) приобретает черты оккультно-неоязыческого антихристианского капитализма (C) (в чисто научной — безрелигиозной — литературе его называют глобальным, финансовым, ультраимпериализмом и др.); если тенденция сохранится, то в финале мы получим сатанинский капитализм (D).
Христианство содержит истину о пути личного небесного спасения через Богочеловека, но на Западе, после отпадения Рима, была утрачена идея соборности, а коллективное спасение в рамках ложной римской теократии представлялось протестантам невозможным, но они не смогли дать и положительный религиозный идеал для общества, а прямого указания на это в Писании нет. В христианской эсхатологии Кальвин увидел указание на то, что большинство людей в Конце Истории погибнет, а спасены будут немногие избранные, что могло его навести на мысль о предопределении к спасению далеко не всех формальных христиан. При этом историческая реальность в Европе подсказывала Кальвину правоту христианского положения о том, что «…худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор. 15, 33). Отсюда, видимо, проистекает необходимость создания системы общественного бытия, способствующей как индивидуальному, так и коллективному спасению. Кальвин и создал систему «Женевского папы», но он исходил из своей ложной идеи о предопределении и невозможности самого человека участвовать в своем спасении. Иными словами, «светский монастырь» Кальвина в Женеве сдерживал дурные нравы и приучал людей к производительному труду и неравному положению в обществе, так как Кальвин превратил «царство прощения грехов» всех крестившихся Лютера в свое царство прощения грехов лишь немногих. А чтобы хоть что-то делать в посюсторонней жизни с надеждой, надо упорно трудиться, и тогда личный коммерческий успех может в определенной степени интерпретироваться как свидетельство избранности. Именно в протестантской трудовой этике лежат корни такого явления на Западе, как «трудоголики».
Итак, духовное падение в рамках капитализма можно представить следующим образом: от служения Богу в мирской трудовой деятельности (A) к служению маммоне во имя свое (B), к служению плоти (C) и к служению антихристу (D). Сегодня капитализм не призывает к спасению души, наоборот, пропагандируется «спасение плоти» за деньги через пластические операции, особые гормоны, диеты, заморозку и в радикальной форме — через клонирование. Приучают народ и к будущим фокусам антихриста типа «сдвигания гор», «исчезновения зданий» и подобному через таких «кумиров публики», как Д. Копперфилд. В целом история западного капитализма есть история того, как материя подавляет дух в человеке, а в экономической сфере фиктивная (финансовая) экономика подавляет реальную. Дутые финансовые активы сегодня в десятки раз превышают реальные, финансовые спекуляции становятся наиболее быстрым средством обогащения одних и разорения других. Запад втягивает в свою спекулятивную игру всю мировую экономику (процесс «глобализации»), но в этом грандиозном наперсточном спектакле роли давно распределены, и России, в частности, отводится жалкая роль специально напоенного прохожего, у которого еще есть чем поживиться. Разрушение российской реальной экономики при процветании западных фондовых рынков за последние десять лет хорошо всем известно. «Игровая» капиталистическая экономика сегодня — это экономика «последних времен». За всем этим стоит известный метафизический и метаисторический Игрок, рискующий в своей прелести (от самомнения «голова кружится») всей мировой историей.
Ясно, что такая система, мягко говоря, не способствует главному делу христианина.
Следовательно, нужна система бытия и хозяйствования, которая способствовала бы реализации главной цели земной человеческой жизни — спасения от вечной смерти через торжество воли духа в человеке.
В этой связи следует попытаться дать современную оценку протестантизма — духовной праосновы современного западного общества. Выше уже говорилось о практическом воздействии протестантизма на мирскую жизнь западноевропейцев. В духовном же плане он довел до предела противопоставление веры и разума, дав импульс классической немецкой философии, «прадедом которой, — говоря словами Ф. Ницше, — был протестантский пастор, а протестантизм — ее первородным грехом». И. Кант ограничил разум, оставив место вере, но при этом она обрела такой отстраненный и абстрактный (непостижимый) характер, что практически не могло не привести при отсутствии полноценной духовной практики в протестантском богослужении к полному разрыву между материальной и духовной реальностями в умах большинства западных людей. То, что разум не в силах объяснить, то и не познаваемо, и не нужно в повседневной жизни. Немецкая классическая философия кончилась материализмом, Л. Фейербахом, К. Марксом и Ф. Ницше, то есть прямым богоборчеством.
Вот как это выглядело в исполнении Ницше (1844—1900): «Падающего — толкни. Пусть гибнут слабые и уродливые — первая заповедь нашего человеколюбия. Надо еще помогать им гибнуть. Что вреднее любого порока? Сострадать слабым и калекам — христианство…» И это написал сын протестантского пастора.
Фактически Ницше видит в христианстве игру больного воображения, а всех священников считает «жрецами-обманщиками». За рамками чувственного и рационального познания, а также волевых усилий человека, особенно «сильной личности» («сверхчеловека»), по Ницше, ничего нет. С такой философией он по праву считается идеологическим предтечей германского национал-социализма. Сам философ кончил неважно: за двадцать лет до смерти он заболел душевной болезнью. Не знак ли это был свыше?
Отчего же протестантизм мог вызвать такое отчуждение от веры, и, к сожалению, не у одного Ницше? Как отмечалось выше, полное разделение веры и разума в повседневной жизни отбрасывает веру на периферию человеческого сознания, то есть делает большинство протестантов равнодушными к ней. Более страстные, «пассионарные» личности, типа Ницше, идут дальше, они хотят добраться до сути и, абсолютизируя разум, приходят фактически к человекобожию, признавая человека творцом не только материального богатства, но и духовного (то есть для них воображаемого) мира, религии. Весь прогресс, по их мнению, зависит от человека и его воли к жизни (для Ницше — к власти), поэтому нужны «cильные личности», «сверхчеловеки», двигающие человеческую историю. Практически этот подход означает оправдание рабства и закабаления большинства народа («слабых личностей») и прямо противоречит христианству, где каждая человеческая личность неповторима, наделена от Бога талантами и не должна быть рабом любых «человеков». И здесь надо вспомнить еретические (католические) корни протестантизма. Вот как его в середине прошлого века определял святитель Игнатий (Брянчанинов): «Папизм присваивает папе свойства Христа. Папа есть идол папистов; он — божество их. По причине этого ужасного заблуждения благодать Божия отступила от папистов; они преданы самим себе и сатане — изобретателю и отцу всех ересей, в числе прочих и папизма». Это позиция православного иерарха.
«Лютер увидел порчу папства, тогда как можно было осязать руками обратное: древняя порча, первородный грех, христианство уже не восседало на троне пап!» — так говорил Ницше. Отрицание католицизма протестантами шло по линии отвержения всего наносного, «человеческого», как они это в эпоху Реформации понимали.
Однако вместе с водой протестанты выплеснули и ребенка, они настолько «усекли» христианство, настолько обмирщили его, что потеряли главное — самого Христа. Учение же Христа, которое протестанты знают хорошо, без духовного общения с самим Христом действительно напоминает некую морально-этическую философскую систему, которую можно пытаться опровергнуть. И сын протестантского пастора в конце ХIХ века выдал своим кровным и духовным родителям по полной программе: «…на их (немцев. — В. П.) совести и самое грязное христианство, самое неизлечимое, самое неопровержимое — протестантизм». А ведь какой потенциал был заложен в западное общество, и какой простор для гармоничного развития открывался в связи с раскрепощением человеческого разума для познания материального мира и стремительного научно-технического развития! Многие русские мыслящие люди еще в первой половине ХIХ века видели именно в Западе прообраз будущей идеальной модели человеческого общества. Так, Чаадаев писал в 1829 году: «И поэтому, невзирая на все незаконченное, порочное и преступное в европейском обществе, как оно сейчас сложилось, все же царство Божие в известном смысле в нем действительно осуществлено, потому что общество это содержит в себе начало бесконечного прогресса и обладает в зародыше и в элементах всем необходимым для его окончательного водворения в будущем на земле».
Но Запад не принес миру «благую весть» — видимо, «все незаконченное, порочное и преступное» взяло верх, и где-то через сто лет (в 1937-м) другой русский философ — Бердяев писал: «Именно капиталистическая система прежде всего раздавливает личность и дегуманизирует человеческую жизнь, превращает человека в вещь и товар».
О духовном состоянии современного западного общества в какой-то мере можно судить по следующим статистическим данным5: в 1998 году регулярно ходили в церковь только 4% норвежцев (около 5% — в 1991 году), 6% шведов, 7% немцев (около 15% — в 1991 году и, согласно Ницше, 33% — в 1888 году), 11% британцев, не более 3—4% парижан (только двое из пятидесяти посетителей знаменитого собора парижской Богоматери приходят туда для молитвы). В старых оплотах католицизма положение несколько другое, но и там налицо тенденция дехристианизации населения: в 1998 году в Италии церковь регулярно посещали 29% жителей страны (в 1991 году — 41%), в Ирландии 63% и 65% соответственно. При этом следует отметить, что очень многие в католических странах ходят в церковь не по религиозным убеждениям, а в силу культурных традиций, рассматривая церковь как часть культурного наследия: «хождение без веры», как дань прошлому и семейным традициям. Рационализация жизни западного общества достигла таких масштабов, что сама церковь на Западе практически превратилась в социальный квазигосударственный институт по регистрации рождений, свадеб, смертей, мало воздействующий на духовное состояние западных людей. Дело дошло до того, что в некоторых протестантских церквах всерьез ставится вопрос о принятии в общину неверующих.
Однако человеческая природа требует духовной жизни («не хлебом единым жив человек»), и упадок христианской веры на Западе восполняется возвратом к пантеизму, неоязычеством различного толка, распространением восточной мистики и новых синкретических учений и культов. В целом намечается тенденция перехода от дехристианизации и бездуховности к «отрицательной духовности» явно антихристианского характера. На ней, собственно, основана вся современная западная «поп-культура», с культом экстаза, ужаса, насилия, черной мистики и т. п. В заключение справедливости ради следует отметить, что в протестантизме есть своя историческая правда, в нем на первый план выдвинулась глубоко христианская проблема отдельной человеческой личности, ее личной и духовной свободы и освобождения от ложных духовных авторитетов и теократий. Но сегодня можно сказать, что протестанты находятся в промежуточном (серединном) духовном состоянии, которое разлагается на предельные конечные состояния. Из него есть либо путь дальнейшей рационализации сознания и срыва в богоборчество (Ницше) и прямой сатанизм (современные сатанинские секты, секты «харизматических христиан», превращение на Западе праздника всех святых — Хеллоуин — в праздник всех чертей и т. п.), либо возвращение к вере, к Богу, к Православию. Примером подобного пути может служить жизнь американца Ю. Роуза (1934— 1982), родившегося, как и Ницше, в протестантской семье и ставшего в итоге известным православным монахом отцом Серафимом, чьи религиозные труды оказали заметное влияние на современную Русскую Православную Церковь.
Историческая трансформация российского общества Выше приводились основные принципы протестантской этики, сыгравшие такую важную роль в становлении западного общества. Даже при кратком знакомстве с вышеизложенными принципами бросается в глаза не только их прямая противоположность современной «этике» «новых русских», но и сильное отличие от русского православного сознания прошлого: «…православие не имело такого активного отношения к истории, какое имело западное христианство… У русских отсутствуют буржуазные добродетели, именно добродетели, столь ценимые Западной Европой. Буржуазные же пороки у русских есть, именно пороки, которые такими и сознаются. Слова «буржуа», «буржуазный» в России носили порицательный характер, в то время как на Западе эти слова означают почтенное общественное положение» (Н. Бердяев).
И тут опять настала пора вспомнить, что богатство в России вплоть до начала ХХ века было мало связано с производительным трудом, cостояния делались на государственной службе — на военной, а с ростом бюрократии все больше и на гражданской. Труд производительный, тогда в основном в сельском хозяйстве, был подневольным и ничего, кроме выживания и отупения, принести, как правило, не мог. Отсюда соответствующее отношение к труду как к наказанию.
Общественное бытие, конечно, тоже воздействовало на массовое сознание — российские модернизации, включая и советскую, делались «сверху», по приказу, что отнюдь не культивировало активного отношения к труду. Даже появившиеся до революции русские промышленники имели отличные от западноевропейских морально-этические нормы. Многие из них вышли из простого народа и, разбогатев, прониклись чувством вины; нередко давали деньги на революцию и даже кончали жизнь самоубийством. «Я не хочу счастья и даром, если не буду спокоен насчет каждого из моих братьев по крови» (В. Белинский). Все это наводит на мысль, что капитализм в классическом его «частнохозяйственном» понимании не только невозможен в России сегодня, но и был невозможен еще до революции.
Итак, российская базовая модель (А) имела следующие элементы:
1) Православие;
2) православная этика — соборность, коллективизм, общинность — идея коллективного спасения и культивируемый приоритет духовного над материальным;
3) традиционное общество: государство как единая семья во главе с царем — «помазанником Божьим» и функциональные отношения неравенства (сословное общество) — разверстка обязанностей на все общество;
4) преобладание натурального хозяйства (самообеспечение). Эта модель была в некоторой степени модернизирована Петром I, но основные характеристики остались во многом неизменными. Поэтому не удивительно, что развитие капитализма в России в конце ХIX — начале ХХ века cтолкнулось с большими трудностями как политического, так и социально-психологического характера. Для капитализма в России не было глубоких духовных корней, богатство скорее порицалось, чем одухотворялось и оправдывалось: «От трудов праведных не наживешь палат каменных». Русское религиозное сознание не могло до конца принять идею благости личного обогащения, а политический режим самодержавия явно не сочетался с либеральными ценностями западноевропейского капитализма, что в конечном итоге привело к последующим потрясениям.
Здесь важно отметить, что главная проблема России всегда заключалась не в типе экономики, а в сути власти и ее взаимоотношения с обществом. По большому счету оппозиционная интеллигенция в России была движима не экономическим, а нравственным императивом. Чего, спрашивается, в материальном плане не хватало князьям-декабристам или графу Л. Толстому? А разве не идейные соображения толкали в революцию выходцев из зажиточных семей В. Ленина и Л. Троцкого?
Атеистический социализм возник в России как бунт против Бога по моральным основаниям (!), из-за невозможности разрешить проблему теодицеи в крепостной стране, где христианство исповедовалось как государственная религия. Получалось, что христианство, религия подлинной свободы и ценности каждого человека, «прикрывало» режим социальной неправды. Многие западники в то время видели дальнейшее развитие России по образцу западного либерального капитализма. Однако элементы капитализма, набиравшие силу в пореформенной России, наряду с техническим и управленческим прогрессом принесли в российское общество и «бешеные страсти» по маммоне, растление личности, уродование души.
Голый западный индивидуализм, эгоизм, погоня всю жизнь за личной выгодой ввергают человека в духовно-нравственный тупик, в «сто лет одиночества» и в финале — в духовную смерть.
Итак, на политическую арену вышли большевики, вооруженные возникшей на Западе радикальной материалистической марксистской доктриной построения коммунизма через государство — «диктатуру пролетариата». Они быстро ликвидировали cтарую сословную систему социального господства, чем привлекли на свою сторону большинство населения, и попытались огнем и мечом реализовать коммунистическую идею мировой революции. Пророчества о кровавом и беспощадном «русском бунте» А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Герцена и других полностью оправдались. За отклонение от Христовой правды самодержавие понесло суровое наказание: «Революция есть малый апокалипсис истории, как и суд внутри истории. В революцию происходит суд над злыми силами, творящими неправду, но судящие силы сами творят зло; в революцию и добро осуществляется силами зла, так как добрые силы были бессильны реализовать свое добро в истории»6.
Поэтому большевистская диктатура, «усилив государственную власть, развивает колоссальную бюрократию, охватывающую, как паутина, всю страну и все себе подчиняющую. Эта новая советская бюрократия, более сильная, чем бюрократия царская, есть новый привилегированный класс, который может жестоко эксплуатировать народные массы. Это и происходит…»7. Сама советская система оказывается технократическим вариантом самодержавия без центрального элемента российской системы — Православия, которое, несмотря на брутальные методы большевизма, не исчезло, а, наоборот, продолжало оставаться все эти годы последним оплотом русского духа и национальной Традиции.
Таким образом, «новый класс», сохранив во многом очевидную связь с классической российской моделью (А), трансформировал последнюю, которая приняла следующий вид (В):
1) атеизм — богоборческий коммунизм;
2) коммунистическая мораль — коллективизм;
3) модернизированное традиционное общество («единая семья») c функциональными отношениями неравенства;
4) индустриальное общество.
Еще в 1946 году Н. Бердяев дал очень емкую характеристику советской системы, предвидя ее промежуточный характер: «В коммунизме есть своя правда и своя ложь. Правда — социальная, раскрытие возможности братства людей и народов, преодоление классов; ложь же — в духовных основах, которые приводят к процессу дегуманизации, к отрицанию ценности всякого человека, к сужению человеческого сознания… Коммунизм должен быть преодолен, а не уничтожен. В высшую стадию, которая наступит после коммунизма, должна войти и правда коммунизма, но освобожденная от лжи»8. Но кто из реформаторов и их «чикагских» советников читал Бердяева?
Поэтому новая попытка «внедрить капитализм» в конце ХХ века в России привела снова к более чем печальным результатам: развалу страны, тяжелому социально-экономическому и политическому кризису, утрате большинства геополитических завоеваний предшествующих столетий, кризису морали, резкому уменьшению средней продолжительности жизни, уменьшению численности населения и т. д.
В поисках социальной правды
Итак, на сегодня можно сказать, что народы выявили все свои традиции, возможности, недостатки и осталось только одно — осмыслить историю: «…они (народы) должны знать свои пороки и добродетели; они должны научиться раскаиваться в ошибках и преступлениях, ими совершенных, исправлять совершенное ими зло, упорствовать в добре, по пути которого они идут» (П. Я. Чаадаев).
Исторически выявилось, что Россия восприняла православное христианство, сильное государство (империю), социализм. Практически не восприняла правовое государство, демократию, личные свободы (уважение прав личности). «Итак, задача сейчас не в расширении области наших идей, а в том, чтобы исправить те, которыми мы обладаем, и придать им новое направление» (П. Я. Чаадаев).
Вот из вышеупомянутых элементов должна, на наш взгляд, синтезироваться исторически идеальная российская система общественного бытия (C):
1) Православие;
2) православная этика;
3) бесклассовое общество функционального неравенства (социализм);
4) постиндустриальное информационное общество. Поэтому только в технико-экономическом плане (4-й уровень) мы можем полностью совпадать с Западом.
В конце ХIХ века один русский революционер благородного происхождения как-то сказал пророческие слова о том, что свобода без социализма есть ложь, привилегия богатых, а социализм без свободы — казарменное, унылое и полурабское существование. Россия, пожалуй, вкусила и то, и другое. Осталось попробовать еще не изведанное — социализм со свободой, понимаемой в христианском смысле, когда только и возможно достижение социальной правды, ибо православное христианство, принятое свободно и сознательно, преобразуя каждого человека, создает условия и возможности преобразования самого общества. Православные просто не могут жить по двойному стандарту, во лжи и социальной неправде. Это и есть революция со Христом, которая только и может спасти Россию от распада и разложения.
Теперь же всем должно быть очевидно, что имитация западного капитализма в России несет с собой раскрытие «звериного лика» обезбоженного природного человека, его дионисийское начало и распад России.
Снова мы не читаем русскую классику и «наступаем на те же грабли»: «Отрицание России и идолопоклонство перед Европой — явление очень русское, восточное, азиатское явление. Именно крайнее русское западничество и есть явление азиатской души… западники остались азиатами, их сознание было детское, они относились к европейской культуре так, как могли относиться только люди, совершенно чуждые ей, для которых европейская культура есть мечта о далеком, а не внутренняя их сущность. Для русского западника-азиата Запад — обетованная земля, манящий образ совершенной жизни» (Н. А. Бердяев). В целом, надо прямо подчеркнуть, православные мировоззрение и образ жизни действительно не совместимы с психологией общества потребления. Достаточно сказать, что православный пост длится около двухсот дней в году, что предполагает значительное снижение потребления, и не только пищевых продуктов. В ХХ веке капитализму был брошен вызов с двух сторон: со стороны коммунизма и со стороны фашизма. Капитализм в своей англо-саксонской «неолиберальной» форме выжил и победил не только потому, что оба его идейных противника столкнулись между собой, но и в связи с тем, что они обладали глубинной имманентной неполноценностью.
Коммунизм оказался кривозеркальным отражением христианства, а фашизм — иудаизма. Кстати, отсюда проистекала «доктринальная ярость» первого к Православию, а второго — к еврейству. На наш взгляд, на этом фоне с трансцендентной точки зрения западный либеральный капитализм должен был казаться «наименьшим злом». Однако сегодня, как уже упоминалось выше, именно он олицетворяет «богоборческий центр», более изощренно ведущий к Концу Истории, но ему еще не противостоял «христианский персоналистический социализм» на индустриальной основе.
В истории выявилось два принципа организации развитой экономической жизни. Один связан с индивидуализмом, личным интересом, социальным расслоением, с «духом капитализма», в основе которого лежит протестантизм, и он характерен для буржуазного западного общества. Другой — с духом коллективизма, единением, служением благородному общему делу, социальной правдой и характерен для «русского социализма», в основе которого лежит православное христианство. Советский социализм исказил эти вечные ценности, подорвал веру в них русского человека, но предложенные взамен «западные ценности» «экономического человека» по своему разрушительному эффекту оказались еще хуже как для страны, так и для большинства россиян.
Достижение социальной правды возможно только в рамках православного социализма, когда социальные идеалы соединятся со своими духовными основами.
Что касается экономической системы христианского социализма, то невозможно, конечно, расписать ее в деталях, но на основе вышеизложенного можно дать ее наиболее общие, отвечающие православному духу характеристики. Экономическая модель основывается на коллективистских принципах и функциональных отношениях неравенства (бесклассовое общество).
Рыночная система в российском варианте — не погоня за прибылью любой ценой, а повышение качества жизни в самом широком смысле этого слова. Духовные ценности постепенно должны вытеснить грубые физические желания, для чего нужен мощный прорыв в сфере духа и общей культуры. Здесь особенно важна роль религии, образования, науки, искусства. От Запада в экономическом плане надо взять рациональную организацию и расчетливое ведение хозяйства на микроуровне: ограниченность ресурсов обязывает вести эффективное хозяйство на базе разделения труда, специализации и обмена — в этом рыночная составляющая социализма как экономической системы. При этом закон нормы прибыли сохраняет лишь свое функциональное значение.
В самых общих чертах российская рыночная система в политико-экономическом аспекте могла бы иметь следующие основные параметры:
1) основной экономический закон — повышение уровня и качества жизни всего общества на базе вовлечения в производство всех желающих работать; основной принцип — согласование интересов при экономической свободе человека, понимаемой как часть полной христианской свободы;
2) преобладание коллективных форм собственности: свободные ассоциации производителей и потребителей, кооперация всех форм как в городе, так и в деревне, государственная собственность на стратегические народно-хозяйственные комплексы и недра, трудовая частная собственность (мелкий и средний бизнес) — акционерные формы допускаются без права олигархического контроля над крупными предприятиями («революция менеджеров» — «жирные коты» обществу не нужны, и не надо думать, что собственник может грамотнее вести производственные дела, чем профессиональный управляющий, контроль над которым может осуществлять ассоциация; cледует также учесть, что в настоящее время сложилась «финансовая эксплуатация» мира со стороны западной финансовой олигархической системы, cуществуют финансовые каналы управления мировым развитием, возможность «сбрасывания» кризиса на отдельные страны и регионы, в том числе через фондовые рынки, — вспомним «российский август 1998 года»);
3) реальная демократия на принципе разделения властей (и между православными христианами могут быть разногласия по социально-экономическим вопросам, не говоря уже об учете мнения неправославных сограждан);
4) развитие общественного и местного самоуправления и их объединений по типу Союза земств, Союза регионов, городов и т. п.
От того, сумеет ли Россия прийти к этой модели развития, зависит будущее нашей страны и всего мира.
Примечания
1. По данной проблематике мы опираемся на фундаментальные работы немецкого исследователя взаимосвязи религии и экономики М. Вебера. См.: Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
2. Там же. С. 181.
3. Там же. С. 105.
4. Там же. С. 54. Здесь следует отметить тот факт, что в вопросе происхождения (генезиса) капитализма М. Веберу пришлось полемизировать с такими «авторитетами», как К. Маркс и В. Зомбарт, которые приписывали главную роль в возникновении капитализма (с разными знаками) еврейству, на что М. Вебер резонно отвечал, например, так: «Еврейство находилось в сфере политически или спекулятивно ориентированного «авантюристического» капитализма: его этос был, если попытаться охарактеризовать его, этосом капиталистических париев; пуританизм же был носителем этоса рационального буржуазного предпринимательства и рациональной организации труда» (с. 193). «Для английских пуритан современные им евреи были представителями того ориентированного на войну, государственные поставки, государственные монополии, грюндерство, финансовые и строительные проекты капитализма, который вызывал у них ужас и отвращение» (с. 260).
5. Newsweek, 12 July 1999.
6. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 108.
7. Там же. С. 105.
8. Бердяев Н. А. Русская идея //О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 264—265.
Петров Владимир Константинович 2000 г.Cтарший научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН, действительный член Философско-экономического ученого собрания МГУ.
Рейтинг публикации:
|
