Каким станет мир, который начнёт восстанавливаться после эпидемических карантинов и запретов, гадать бесполезно, потому что формироваться он будет под воздействием прямо противоположных тенденций. Линейные экстраполяции сегодняшней или вчерашней картины скорее сбивают с толку, чем помогают понять. Как бы то ни было, военные аналогии, вероятно, оправданы в одном. Нынешний «идеальный шторм» – замена большой войне.
Мир замирает. Ещё две-три недели назад было невозможно вообразить, что страны начнут полностью закрываться. Остановившийся общественный транспорт, пустые кинозалы и театры, опустевшие школы и университеты, серьёзные ограничения перемещения, тотальный контроль – прежде такое ассоциировалось только с войной. Собственно, она уже и объявлена.
Президент Франции Эммануэль Макрон прямо называет ситуацию военной, а премьер Британии Борис Джонсон выступает в стилистике Уинстона Черчилля образца 1939 года. Острота реакции поражает и кажется непропорциональной калибру угрозы.
Но понятно, что на фоне возникшей паники правительства не могут рисковать, должны действовать превентивно и с перехлёстом. Запускается цепная реакция, выйти из которой уже очень трудно. Серьёзный анализ этого кризиса и его долгосрочных последствий ещё впереди.
Пока их почти невозможно оценить. То, о чём в основном говорят – удар по авиаперевозкам и прочим коммуникациям, фатальная ситуация для туризма, снижение деловой и производственной активности, – важные, но частности. В конце концов, мировые экономические депрессии – не новость. Куда важнее социальная составляющая.
Вирус не стал бы таким мощным катализатором, если бы в мировой системе не накопились очень серьёзные внутренние дисбалансы, и без того находившиеся на грани взрыва.
Причём дисбалансы комплексные, затрагивающие основы функционирования всего международного механизма. Глобальный мир, к которому мы привыкли, начал формироваться примерно сорок лет назад, когда в ведущих западных странах произошёл поворот к неолиберализму. Крах социалистической системы резко ускорил трансформацию – утвердилось представление о безальтернативности глобалистской либеральной парадигмы. С ней, в общем, никто не спорил – отдельные несогласные немедленно оказывались в рядах глубоких маргиналов. Тревожные звонки, которые начали раздаваться с конца ХХ века и свидетельствовали о нарастании противоречий, предпочитали воспринимать как неизбежные издержки роста и развития.
Финансовый кризис 2008 года многих насторожил, однако и он не вызвал изменения основополагающих подходов. Как и положено, экономическая шаткость породила политические проблемы – второе десятилетие ХХI века стало чередой острых конфликтов на Ближнем Востоке и в Европе, за чем последовали уже внутриполитические потрясения. Причём уже в самом сердце глобального мира – Соединённых Штатах и Великобритании.
Растущая повсеместно неуверенность в правильности пути подхлестнула политические силы (их именовали популистами), которые публично усомнились в благотворности глобализации и взаимозависимости. За последние четыре года сложилась странная ситуация. Общепринятая мировая риторика оставалась прежней. Мантры о недопустимости отката от либерального порядка в политике и особенно экономике продолжали звучать, сторонники другой точки зрения (условные трамписты) подвергались острой критике прогрессивного и интеллектуального сообщества. При этом мир начал меняться именно в том направлении, к которому призывали «популисты», – суверенизация де-факто стала восприниматься как потенциально более эффективное и безопасное решение, чем кооперация и взаимосвязь. Дело не только и не столько в убедительности президента Дональда Трампа и весе Соединённых Штатов в мировой экономике, сколько в том, что почва для поворота была изрядно подготовлена – общества перестали понимать, зачем им нужна сложная политико-экономическая конструкция, которую сооружают всё более космополитически настроенные начальники.
Эпидемия – сокрушительной силы катализатор этих тенденций. На неё нет другого ответа, кроме изоляции всех и каждого. Так что идеологические споры откладываются в сторону, императив безопасности диктует порядок действий.
И глядя на то, что происходит, напрашивается вывод о необратимости деглобализации – теперь уже не как аномального, а естественного и всеми принятого процесса.
Впрочем, спешить с умозаключениями не стоит. Форс-мажор вечным не будет, а интерес к восстановлению прежней модели по-прежнему весьма велик. Интерес не только финансовый, но и социально-гуманитарный – образ жизни, который глобализация обеспечивала среднему классу, очень многих устраивал. Всеохватность коммуникаций не просто сохраняется, но даже становится более тотальной – информационная составляющая нынешнего кризиса это подчёркивает. Правда, миф об интернете и соцсетях как всеобщем объединителе давно развенчан. Возможность неограниченного общения никак не повышает степень сплочённости, скорее наоборот, ведёт к фрагментации на разрозненные группы.
Каким станет мир, который начнёт восстанавливаться после эпидемических карантинов и запретов, гадать бесполезно, потому что формироваться он будет под воздействием прямо противоположных тенденций. Линейные экстраполяции сегодняшней или вчерашней картины скорее сбивают с толку, чем помогают понять. Как бы то ни было, военные аналогии, вероятно, оправданы в одном.
Нынешний «идеальный шторм» – замена большой войне. В традиционном виде она крайне маловероятна, но какой-то способ разрешения накопившихся противоречий необходим. И после него все будет иначе.
