Зачем Ким Чен Ын собирается в Москву?

И вот с учетом этих раскладов, перипетий и динамики мы и подходим ко второму пункту нашего анализа — возможному визиту Ким Чен Ына в Москву. Прежде всего, следует напомнить три нюанса, которые следует иметь в виду, комментируя эту перспективу. Во-первых, Ким Чен Ын в российскую столицу собирался уже дважды — в 2015 году на 70-летие Великой Победы и в октябре прошлого, 2018 года, когда обсуждался его приезд после подведения итогов промежуточных выборов в США. Но Ким не приехал. Из этих примеров, особенно из последнего, вытекает, что корейское урегулирование конечно важно, но это, как и экономические связи, не станет единственной темой обсуждения на переговорах Владимира Путина и Ким Чен Ына в случае, если долгожданный визит, наконец, все-таки состоится. Отсюда второй нюанс: северокорейско-американский диалог, который в видимом спектре сопровождался превентивными и напряженными китайско-северокорейскими консультациями, Россию затронул лишь по касательной. И эта тема ограничилась получасовой аудиенцией у Кима в Пхеньяне главы российского МИД Сергея Лаврова. (Повторим здесь, что речь идет сугубо о видимом срезе международных контактов). Поэтому третий нюанс: российское направление во внешней политике КНДР выходит (если выходит) на передний план только с промежуточным финишем переговоров с Вашингтоном. Это означает, разумеется, не то, что оно «не важно», как попытаются преподнести скептики. А то, что его важность должна будет проявить себя только и именно тогда, когда от нарисованных в своем воображении иллюзий в отношении «податливости» Пхеньяна избавятся в Вашингтоне. Избавились? Прекрасно! Теперь по крайней мере не имеют значения спекуляции американских СМИ вокруг возможных военных аспектов российско-северокорейского взаимодействия, в то время, как до ханойского провала, они могли здорово навредить переговорным позициям КНДР, выставив ее в невыгодном международном свете.

Но что еще обращает внимание в рамках потенциальной повестки, так это резкая интенсификация на этом фоне усилий Пекина на белорусском направлении. В китайской внешней политике они если и не сравнимы с теми, что предпринимаются в рамках российского вектора, то значительно превосходят остальные, даже наиболее, казалось бы, органичные, например, среднеазиатское. Ведь стодвадцатитысячного технопарка, аналогичному «Великому камню», который строится рядом с минским аэропортом, с китайским участием более на постсоветском пространстве нет нигде. Так вот все пересекается и сплетается в мире большой политики. Конечно, гипотеза о том, что параллельно морскому и сухопутному маршрутам Экономического пояса «Великого шелкового пути», формируется и северная «политическая ось» Пхеньян — Москва — Минск, может и является некоторым «забеганием вперед». Но она как минимум имеет право на жизнь. А как максимум, если станет реальностью, послужит предвестником больших и знаменательных перемен не только в «Большой Евразии», но и в самой России, что связывается с реанимацией интеграционных процессов на постсоветском пространстве. Но это уже несколько другая история, к которой логично будет вернуться в том случае, если визит Ким Чен Ына в Москву не только состоится, но и приведет к позитивным результатам, прямым или косвенным.

И это тот самый случай, когда мнение Вашингтона, как бы он ни пытался «активизировать» свою «агентуру влияния» в Москве, особого значения иметь не будет.