Выражение "новая холодная война" прочно вошло в международный политический лексикон. Педанты c негодованием отвергали эту метафору как некорректную и вводящую в заблуждение. Слишком все изменилось за несколько десятилетий, чтобы использовать термин, который обозначал очень определенное состояние мировой системы. Правда, атмосфера полного взаимного неприятия, воцарившаяся в международных отношениях за последние годы, заставила сдаться даже многих пуристов - мол, не по букве, но по духу ситуация откатилась назад к "холодной войне".
Однако развитие событий подтверждает, что требуется другая метафора, параллели контрпродуктивны. И дело не в терминологической чистоте или академической точности. Память о "холодной войне" обуславливает стремление вернуться к рецептам и механизмам, которые работали тогда. Отсюда постоянные заклинания о том, что "даже в самые острые моменты "холодной войны" Москва и Вашингтон находили способы...". И далее про уважение к противнику, инструменты управления рисками, "второй трек", неформальное общение ради адекватного понимания намерений соперника, тщательно подготовленные, а потому непременно результативные встречи в верхах и пр.
Рискну предположить, что ничего из этого в сегодняшних российско-американских отношениях не работает и работать не будет.
Что отличает современную политическую среду от той, в которой действовали государственные деятели, дипломаты, военные, разведчики, ученые мужи сорок или пятьдесят лет тому назад?
Во-первых, мир демократизировался. Не в том смысле, как это представляли себе адепты либерального мироустройства пару десятилетий назад. А буквально - широкие народные массы повсеместно обрели возможность влиять на политические процессы, точнее - у властей предержащих стало намного меньше возможностей мнение тех самых масс игнорировать. Это коснулось и внешней политики, которая, как считалось, вершится в башне из слоновой кости. Причем данный феномен присущ не только странам с хорошо отлаженной и укорененной демократией, но, возможно, даже в большей степени системам разной степени авторитарности. Их лидерам критически важно чувствовать настроения и им соответствовать. Отсюда и стиль современной дипломатии, от которого джентльмены из прошлого попадали бы в обморок. Вокабуляр уличный, а то и дворовый. Людям нравится.
Во-вторых, конфиденциальности больше нет. Достоянием гласности через преднамеренные или непреднамеренные утечки становится практически все. А если что-то удается сохранить в закрытом режиме, это вызывает настоящую ярость публики и стремление дознаться во что бы то ни стало. Можно вспомнить идею американских конгрессменов допросить переводчицу, которая присутствовала на встрече Трампа и Путина с глазу на глаз. А благодаря всеохватности коммуникаций любой квант выплеснувшейся откуда-то информации немедленно разносится повсюду, обрастая иной раз самыми дикими интерпретациями.
В-третьих, больше нет международных дел, которые можно было бы воспринимать как нечто самоценное, развивающееся по своей логике, хотя бы отчасти отделенной от происходящего внутри стран. Спору нет, внешняя политика всегда была связана с внутренней, однако никогда внутренние задачи и приоритеты не доминировали настолько при принятии внешнеполитических решений. Прежде внутренняя ситуация выступала ограничителем возможностей вовне. Теперь поведение на внешней арене служит инструментом решения внутренних задач, и отнюдь не только в смысле безопасности и развития, а прежде всего для выяснения отношений между группами. Политика США при Трампе - апофеоз такого подхода, но и в других государствах тенденции аналогичные.
Эффект от всех этих новых обстоятельств налицо. Конфиденциальные договоренности, будучи выброшенными наружу в самый неподходящий момент, только усугубляют конфликты. Итоги встреч в верхах немедленно выворачиваются наизнанку, так что результат получается противоположный желаемому. Экспертные каналы "высокого уровня", во-первых, отравлены невозможностью для участников даже непублично назвать вещи своими именами, во-вторых, все очевиднее, что вторые и прочие треки не имеют почти никакого отношения к реальной политике, проводимой правительствами. А идея о том, что любые контакты способствуют налаживанию доверия, текущей практикой не подтверждаются - разрыв в восприятии событий стремительно растет.
Вышеизложенное не означает, что надо опустить руки и прекратить что-либо делать. Остаются конкретные сферы, где требуется выверенная работа в классическом стиле. Например, запутанное сирийское противостояние - из этой категории. И, к счастью, российские и американские военные, несмотря ни на что, способны избегать ненужных эскалаций и действовать осмотрительно, просчитывая шаги вперед. Вероятно, потому, что они лучше политиков осознают возможные последствия легкомысленного поведения. Ну и еще по той причине, что в войне материальные факторы все-таки играют более значительную роль, чем эфемерные, а их легче соразмерить и рассчитать.
В остальном же нужен какой-то совершенно новый подход. Методы "солидной" "холодной войны" не работают. Полностью переходить на нечто "гибридное" нельзя, потому что вот там можно точно утратить грань реальности и доиграться бог знает до чего. Вызов нетривиальный.
Российская Газета
