Канчо Стойчев - президент Gallup International, Цюрих

Андрей Райчев – директор Института социологии «Иван Хаджийски», София

Резюме: Ситуация, которую мы сегодня наблюдаем в мире, по-видимому, сохранится необычно долго – в том, что касается политических фигур. Ведущие партии на мировой сцене будут играть уже привычные герои – нынешние лидеры. Путин – еще 6 лет, Меркель – почти 4 года, Макрон – дольше того, Си Цзиньпин – сколько захочет...

Ситуация, которую мы сегодня наблюдаем в мире, по-видимому, сохранится необычно долго – в том, что касается политических фигур. Ведущие партии на мировой сцене будут играть уже привычные герои – нынешние лидеры. Путин – еще 6 лет, Меркель – почти 4 года, Макрон – дольше того, Си Цзиньпин – сколько захочет, Эрдоган – тоже долго, а в США многие эксперты предрекают Дональду Трампу следующий президентский срок.

Основные роли уже распределены, актеры на подмостках, но все труднее представить сюжет пьесы.

Почему? Да потому, что элементарное предсказание – что мир вновь будет расколот на две половины (США и Европа против Китая и России) теряет актуальность. Оптика “новой холодной войны“ не проходит: она не объясняет ключевые факты и не позволяет давать адекватные прогнозы. Сквозь эту некорректную линзу Трамп выглядит клоуном, Путин – агрессором, Си Цзиньпин – скрытой угрозой, Макрон и Меркель беспомощно ломают копья из-за ерунды, хотя корабль уже начал тонуть, а Эрдоган маячит как дополнительная опасность.

Искаженная оптика появилась в результате событий, которые произошли несколько десятилетий назад, – после приписаной задним числом “победы“ Америки в холодной войне; и эта “победа“ неизбежно подняла США на позицию глобального лидера (как Древний Рим после поражения Карфагена). В результате – у целого поколения западных политиков сложилось убеждение, что Россия и Китай стремятся к реваншу через новый виток конфронтации. В принципе эта оптика могла бы и сработать нормально, но мир вступил в период кардинальной трансформации. Он стал более глобальным, чем предполагали даже самые ярые сторонники экономической глобализации: (1) Возникло и глобально распространилось новое представление о суверенитете (в смысле признания государств другими государствами, “суверенитет“ не основан на силе). Кроме того, (2) образовалось беспрецедентное общее понимание природы (никто сегодня не ставит под вопрос естество атома или ДНК), а также (3) появился консенсус по поводу того, что мир – нормальное состояние человечества, и (4) мир глобально отказался от поисков универсальной или “правильной“ идеологии, религии, доктрины. Мгновенный неограниченный доступ к информации, который имеет любой человек, сводит на нет не только привычные понятия времени и пространства, но и в некотором смысле и саму реальность. Все это не просто новые явления, они противоречат всей предыдущей практике человечества.

«До сих пор технологическим прорывом, изменившим ход современной истории, можно было назвать изобретение печатного станка в XV веке… Просвещение предоставляет традиционные истины свободному, склонному к анализу человеческому разуму… [Сегодня] когнитивные способности человека утрачивают личностный характер. Индивидуум превращается в набор данных, и данные начинают доминировать… Правда становится относительной. Информация угрожает пересилить разум», - пишет Генри Киссинджер.

Политическая регионализация

Глобальную экономику не сопровождает глобальное политическое регулирование; результатом этого несоответствия становятся попытки национальных элит создать региональные сети. В мире формируются макрорегионы – не по географическим, а по социально-политическим признакам. Тоесть главным политическим результатом глобализации становиться регионализация. Это особенно заметно в случае с Европой, однако аналогичные процессы можно наблюдать в арабском мире, в Южной Америке и даже на Дальнем Востоке. А в последние полтора года – и в Соединенных Штатах, которые тоже можно считать макрорегионом. Таким образом, новая политика США – это попытка перехода от роли глобального лидера, к роли ведущего региона.

Если эти предположения справедливы, возникает вопрос: как люди воспринимают новую ситуацию? Как мыслят эти новые регионы, эти новые объединения мыслят?

Мы убеждены, что происходит гигантская инверсия: “нация“ интерпретируется через общее прошлое (общую историю и общий язык), в то время как „макрорегион“ воспринимается его жителями как общее желательное будущее, как общая судьба. Это совершенно новый, незнакомый формат человеческого мышления. Сстояние настолько необычное и недостаточно изученное, что даже мигранты стали перемещаться из региона в регион, а не из страны в страну.

Новую регионализацию часто описывают как полицентризм/многополярность нового мирового порядка, т.е. потерю лидерских позиций Соединенными Штатами. Такая точка зрения имеет основания, но проблема в том, что она ведет нас обратно к оптике холодной войны, поскольку с этой точки зрения США теряют доминирующую позицию, т.е. терпят пораженые. На самом же деле Америка не выигравает и не проигравает, а трансформируется.

Простая историческая аналогия с легкостью илюстрирует ошибочность мнения о поражении. Пострадала ли Франция от потери колоний в середине XX века (как выглядело в 1960-е гг.) или же она освободилась от тяжелого бремени (как очевидно сегодня)? А Великобритания? Или Голландия – в Суринаме даже происходили выступления против деколонизации… А Португалия, где вспыхнула революция, имевшая одним из главных результатов деколонизацию Мозамбика и Анголы? Позиция единственного мирового лидера на протяжении четверти века принесла Соединенным Штатам очень спорную славу, а также значительное отставание в инфраструктуре, отмечает Збигнев Бжезинский в последней книге «Стратегическое видение» (Strategic Vision). Что лучше: представлять ведущий регион мира или быть лидирующим государством, когда все проблемы мира оказываются твоим проблемами?

Именно поэтому неверно описывать политику президента Трампа как хаотичные выходки комедианта – за стилем шоумена теряется суть его действий. Но если взглянуть на его политику через другую призму и увидеть попытки продвигать интересы своего региона – как он их понимает, то сложится целостная картина событий и станет очевидным деловое чутье бизнесмена. Проще говоря, точный расчет. Нравится это кому-то или нет, но в действиях Трампа есть и логика, и последовательность, отказ от неоконсерватизма, возврашение к классическому консерватизму времен Никсона.

Оппоненты Трампа вряд ли решатся публично раскритиковать саму эту логику. Поэтому ситуация почти “вынудила“ упорных сторонников американского глобального лидерства демонизаровать Россию как территорию своей борьбы. «Трамп – марионетка России». Трудно придумать более нелепое обвинение. Но оно прозвучало, на нем построили масштабную агрессивную кампанию. Это было ленивым, легким решением, и оно выглядело “бесплатным“.

Как кампания по высмеиванию Трампа и демонизации Путина повлияла на целевую аудиторию – на общественное мнение и глобальное массовое сознание? Недавнее исследование Gallup International Association, проведенное в 58 странах мира, показало, что адепты политической глобализации добились обратного результата, вплоть до того, что все больше людей на пяти континентах предпочли бы, чтобы ими управлял Путин. Учитывая фиаско с «делом Скрипаля» (которое уже напоминает водевиль), неудивительно, что “фаворитом“ стал российский президент.

Исследование продемонстрировало еще один парадокс: доверие к правительствам, как правило, ниже в развитых демократиях, чем в развивающихся или авторитарных государствах. Либеральная элита имеет эксклюзивные претензии на демократию. Но для этих элит привычное большинство (т.е. главное действующее лицо демократии) оказывается пренериятнийшим сюрпризом. Нужно ли напоминать о последних выборах в Европе? Или в США?

Почему же ситуация складывается именно так? Почему скрипит и раскалывается столь долго работавшая либеральная политика?

Глобализация лицемерия

Потому что евроцентричные элиты стремились навязать «политически корректное» мышление не как форму, а как содержание. Как вообще возможно убедительно доказывать, что «милые саудовцы» заслуживают всеобщей похвалы за то, что разрешили женщинам водить машину? И что китайские коммунисты достойны аплодисментов за свои достижения, которых, правда, удалось добиться за счет ограничения свобод? И что Ким Чен Ын талантливый и яркий молодой человек? И в то же время осыпать ярлыками Путина, представляя его новым Дартом Вейдером…

Проблематична и сама основная политическая поза Европы. Поза глобального понтифика, первосвященника. Если бы Европа была человеком и посещала психоаналитика, неизбежно был бы поставлен диагноз “маниакально-депрессивный психоз“. “Мания“ широко известна, часто обсуждается и даже осуждается. Суть претензий: «Наша модель – это модель с большой буквы». Последним проявлением этого синдрома стало страстное увлечение Европы «арабской весной». В результате рухнули несколько арабских стран, трагические последствия скажутся и на следующих поколениях. (В приницпе не существует социальной модели, подходящей для трансплантации, как нет универсальной социальной этики и эстетики. Социальные модели всегда развиваются в конкретном историческом контексте. Но самоубаюкивание – очень мощное средство, которое может спровоцировать видение даже «конца истории» - к счастью, только у отдельных индивидуумов.)

Мы, конечно же, не призываем Европу сжечь на костре знамя Локка – Вольтера – Монтескье. Мы просто хотим подчеркнуть: экспорт моделей – очень сложное, нередко фатальное предприятие. Этот урок Франция должна была бы выучить еше после одной из первых попыток экспортировать “свободное государство“ – на Гаити более двухсот лет назад.

“Депрессивный“ же синдром – очень сложный случай. Европа страдает от переизбытка консенсусов и острого дефицита целей. Социальный консенсус и социальная цель схожи как атрибуты будущего. Но между двумя понятиями есть кардинальное различие. Цель описывает конкретное будущее, но общность сил, поддерживающих ее, может быть слабой и временной. Консенсус, наоборот, устремлен в довольно неопределенное будущее, но общность его сторонников стабильна и удивительно прочна. По сути цель – имеет в своем ядре слова «надо», а консенсус повязан на «нельзя». Консенсус подразумевает отказ от определенных вещей (например, насилия). Цель же всегда предполагает достижение.

Иными словами, “депрессия“ Европы обусловлена переизбытком «нельзя» и дефицитом “надо“.

Европа предписала самой себе слишком много “заповедей“ (в старинном смысле слова – запретов). До такой степени, что никто из больших европейских политиков не смеет публично даже говорить об „интересах“, он просто „обязан“ доказывать все свои проекты через ценности. Это казалось твердой опорой. Но оказалось, что построенное на ней тонет, не держится.

Недуг этот не генетический и не фатальный. Кризис либерализма можно интерпретировать и как проявление инстинктов выживания, стремление выти из мессианской позиции и связанного с ней лицемерия.

Политическая регионализация, начальную стадию которой мы сейчас наблюдаем, является естественным основанием отказа от евроцентричного лицемерия политкорректности. Она неизбежно приведет к нарушению ныне очевидных правил экономической глобализации, к возрождению протекционизма и национализма. Этот процесс, конечно, содержит огромные риски. Но гораздо больше риск того, что мы вновь неправильно интерпретируем историю и проигнорируем ее уроки, вообразив себе черно-белую картину, приправленную санкциями. Санкции ведут лишь к одному «результату» – созданию ядерного оружия. И баллистических ракет для доставки ядерных боеголовок. А в последнее время – к созданию неотвратимого гиперзвукового оружия.

Регионализация (опять подчеркнем – не географическая!) – это не чья-то идея или проект. Это объективный процесс, который ведет к нескольким неизбежным результатам. Часть этих результатов:

• принципиально новый военный баланс;
• новая формула мировой валюты/валют;
• регионализация цен на рабочую силу;
• распадение единой интернет-сети;
• межрегиональное экономическое соперничество;
• и многое другое, в том числе появление регионального и мирового общественного мнения.

К межрегиональному балансу ведут две дороги – длинная (через столкновения и военные конфликты) и короткая – через договореность, типа знаменитого Вестфальского мира. Будем надеется, что на этой раз „Вестфальскому миру“ не будет предшествовать Тридцатилетняя война…