 Инновационная экономика последних лет оказалась крайне консервативной - она лишь придумывает все новые и новые способы использования уже давно разработанных и известных научно-технических идей.
Возможности инновационной экономики безграничны. Например, чтобы совместить утюг с радиоприемником или чайник с ноутбуком. Больше того, с помощью хорошо организованной маркетинговой кампании вы некоторое количество таких изделий даже сможете продать и, при определенном везении, окупите затраты на разработку технологии. Только общественной пользы от вашего изобретения не будет никакой.
Вот в Волгограде, скажем, недавно был обнаружен «танцующий» мост. Будь местные чиновники посообразительнее, они вместо того, чтобы извиняться перед участниками дорожного движения и искать виновных, объявили бы это инновацией. Ведь нигде в мире больше нет танцующего моста, а у нас есть. Ехать по нему, конечно, не особенно приятно, но это уже мелочи. В конце концов, рядом старый мост есть, консервативный, без инноваций. Кому надо, по нему через Волгу переберутся.
Логика инновационных проектов, как правило, ориентирована на рынок, а не на общественную пользу.
С точки зрения последней важна не новизна технологии, а ее способность решить какую-то конкретную, всем известную и понятную проблему. В то время как логика общественной пользы то и дело — в качестве побочного, незапланированного и неожиданного эффекта - порождает эвристические открытия, меняющие характер экономики и мира. Все ключевые идеи, с которыми играет коммерческая экономика инноваций, от интернета до мобильной связи, были первоначально разработаны в государственном секторе для решения специфических и совершенно конкретных задач, причем часто даже не ставился вопрос о хозяйственном использовании данных изобретений.
Если с этой точки зрения посмотреть на проект «Сколково», то станет понятно, почему ничем хорошим для страны это не кончится. И беда, конечно, не в разворовывании денег, неизбежном у нас при реализации любого крупного проекта или в идеологической шумихе, которой подобные проекты также неизменно сопровождаются. Сочетание коммерческого консерватизма с бюрократической инициативой, лежащее в основе концепции «Сколково», может обернуться не просто зазря потраченными деньгами, но и стать осиновым колом, который вобьет власть в гроб отечественной науки.
«Кремниевая долина» сложилась в США до известной степени стихийно, в эпоху, когда ещё не было интернета. Тогда компании военно-промышленного сектора, выполнявшие заказы правительства, вынуждены были сосредоточить в одном месте значительные людские ресурсы, чтобы облегчить управление научной работой и контроль за ней. Логика здесь была та же, что и при строительстве гигантских заводов и фабрик, которыми гордились как в Америке, так и в СССР. Кстати, в Советском Союзе по тому же принципу строили собственные наукограды и академгородки. Советский аналог «Кремниевой долины» существовал и назывался Зеленоградом. Правда, один из тамошних жителей не без гордости сообщал мне в начале 80-х годов, что «мы делаем самые большие микросхемы в мире». Но в сегодняшней России и таких сделать не могут.
После распада Советского Союза наукограды утратили всякую связь со своей первоначальной задачей, превратившись просто в жилые районы с более или менее высокой концентрацией научной интеллигенции среди своих обитателей.
В Соединенных Штатах «Кремниевая долина» продолжает существовать, но отнюдь уже не является тем местом, где концентрируется научная и техническая мысль.
Просто жить там хорошо, условия для работы есть, так что инерция 70-х сохраняется. Но строить в сегодняшней России, с опозданием на 40 лет, аналог американской «Кремниевой долины» 70-х годов прошлого века это все равно, что для защиты границ современного государства сооружать копию Великой китайской стены и обосновывать подобные затраты ссылками на могущество древней Поднебесной империи.
Другой пример, на который ссылаются идеологи «Сколково», хоть, по понятным причинам, менее часто, это Бангалор в Индии. Нам, конечно, престижнее себя сравнивать с Америкой, а не со страной «третьего мира», хоть и бурно развивающейся. Так или иначе, Бангалор считается индийским аналогом «Кремниевой долины» и предметом гордости тамошнего правительства. Беда лишь в том, что в последнее время воплощенная в нем модель развития находится под огнем критики. Основная масса «инноваций», реализуемых в Бангалоре, не имеет никого отношения к экономическим проблемам страны. Западные корпорации используют мозги хорошо образованных, но низко оплачиваемых специалистов, чтобы экономить деньги, решая здесь второстепенные задачи по собственным исследовательским программам. Значительная часть индийских ученых, задействованных в этих программах, признается, что даже не знает об их целях и смысле. А хорошо зарекомендовавшие себя эксперты перебираются в университеты Англии и США — индийская «кремниевая долина» благодаря налаженной системе интернациональных связей и включенности в международное разделение труда - мощнейший канал утечки мозгов из страны. Со своей стороны, правительство вкладывает деньги в престижные технологические проекты, никак не связанные с жизнью населения. «Мы можем запускать в космос спутники, — говорит индийский журналист Профул Будвай, — но не можем, технически не можем провести канализацию в небольшом городе. На местном уровне недоступны простейшие технологии, нет специалистов, и никто и рупии не потратит на такие мелочи». Количество людей, занятых в «современном секторе» экономики Индии, не растет. По мнению многих индийских экономистов, процесс модернизации, довольно успешно развивавшийся в 1970-е и начале 1980-х годов, был блокирован избранной моделью развития, попытками создания «инновационной экономики».
В России проект «Сколково» был бы анекдотическим анахронизмом, материальным воплощением интеллектуальной отсталости, если бы только не реализовывался с таким напором и энергией.
Посещающей, заметьте, российскую бюрократию лишь в те моменты, когда она собирается разрушить что-либо ценное для общества. В данном случае речь идет об остатках университетской и отраслевой науки, прежде всего — провинциальной. Несмотря на все реформы последних лет, определенные очаги научного знания в стране все еще сохранились, главным образом в форме научных школ, кое-как выживающих на остатки казенных денег. С другой стороны, в науке по-прежнему работает то, что может работать без существенных инвестиций. Отсюда и чудо Григория Перельмана, на которое так любят в последнее время ссылаться чиновники. Вот, ведь, как хорошо: и денег ему не надо, и открытия в математике делает. Формулы, их-то несложно и ручкой на бумажке записывать. И зачем людям компьютеры, если можно в уме посчитать? И тут же, противореча самим себе, чиновники всеми правдами и неправдами пытаются Перельмана вырвать из привычной ему среды и переселить в Сколково. Если он в своей бедной питерской квартире такие замечательные открытия делает, так в роскошном подмосковном коттедже он что-то такое изобретет, что все человечество снимет шляпы в изумлении...
А если наоборот? Что если удастся, уговорами, подкупом или угрозами все-таки затащить Перельмана в Сколково, сломив его сопротивление и сломав его личность, если все-таки принудят его взять ненужный ему миллион долларов, если сумеют вырвать его из привычной ему среды и заставят резко изменить образ жизни и образ мысли? Вы думаете, он после этого хоть что-нибудь новое сумеет открыть? Но Перельман – это, все-таки, частный случай. Задачи проекта «Сколково» ставятся более масштабно — вытащить со всей страны, да что страны, со всего мира, лучших ученых, свезти их в одно место, и... И что потом?
Для начала, конечно, будут разрушены сложившиеся научные школы и связи между людьми. В полном составе целые провинциальные лаборатории и институты перевозить не удастся, тут и десяти «сколковых» не хватит. Значит, будут лидеров вырывать из среды, имплантировать в новый проект. В лучшем случае, научная работа будет приостановлена на некоторое время, пока удастся на новом месте восстановить условия, существовавшие на старом, набрать новых людей, наладить сотрудничество и взаимопонимание между ними. Но это лишь - если хоть что-то удастся.
Между тем, авторы Сколковского проекта, повторяя на разные лады заклинание об инновациях, так и не могут ответить на вопрос, что конкретно и зачем там будут изобретать.
Кому и для чего это нужно? Теоретически, можно, конечно, предположить, что некоторые фирмы, наши или западные, смогут воспользоваться огромными правительственными субсидиями, чтобы на сколковской площадке решить свои проблемы. Естественно, это будут проблемы, которые и так были бы решены, а разработки сделаны, просто корпорации смогут переложить часть расходов на российского налогоплательщика, отвлекая ресурсы от решения других проблем. Но в том-то и дело, что проблемы, реально стоящие перед страной, никто не только решать, называть не собирается.
Государство, говорящее о модернизации, должно, как минимум, привести в порядок дорожную сеть, причем в первую очередь именно сельские, районные дороги, средства сообщения между провинциальными российскими городами, улучшить там качество жизни.
Надо не уничтожать, а спасать сельские школы и больницы. Можно, озаботившись экологическими проблемами, создать новую дешевую транспортную инфраструктуру для Сибири и Дальнего Востока на основе дирижаблестроения, о чем уже несколько десятилетий пишут и говорят эксперты в соответствующих регионах. Коль скоро мы изъявляем желание стать энергетической сверхдержавой, можно заняться, хотя бы, модернизацией технологий добычи и транспортировки сырья, полезных ископаемых. По всем этим направлениям за последние годы не только прогресса никакого нет, но наоборот, наблюдается очевидный регресс, связанный с постепенным умиранием советской отраслевой науки. Уцелевших ее представителей, видимо, заберут в Сколково.
Впрочем, есть одна специфически российская идея, которая может быть представлена миру как инновация и использована для того, чтобы повысить эффективность использования собранного в Сколково научного персонала. В сталинские времена ведь неплохо работали «шарашки», сформированные из ученых, оторванных от своих кафедр и институтов, принудительно согнанных в одно место. Там мало заботились о комфорте, а создавали только условия для работы. Как и в монастыре, там не было никакого иного смысла существования, кроме служения. Только, в данном случае, не богу, а науке. Или богу науки.
Сталин и Берия, загнав ученых в «шарашки», ставили перед ними очень четкие и конкретные задачи. Российская же власть, создавая Сколково и заманивая туда ученых, так и не сумела даже сформулировать подобный вопрос. В случае успеха, так или иначе, людей в Сколково мы завезем. Но что они будут там делать – до сих пор не объяснили.
Борис Кагарлицкий - директор Института глобализации и социальных движений.
Источник: stoletie.ru.
Рейтинг публикации:
|
