Неудачи и людские потери – таков был для Турции контекст 2016 года. Основные проблемы: курды на юго-востоке страны, серия масштабных терактов в турецких городах, попытка военного переворота в середине июля. Жертвы среди гражданского населения, сил внутренней безопасности, среди военнослужащих по отдельным оценкам доходят до тысяч человек. При этом для Турции при решении внешнеполитических проблем своего рода лакмусом становится отношение страны к курдскому вопросу.


Иерусалим: мечеть Аль-Акса.


Завершение военной операции турецкой армии в курдонаселённых районах юго-восточных провинций страны не привело к окончательному подавлению сопротивления курдов, хотя его и заметно ослабило.

Фронтальная атака властей затронула не только запрещенную в стране Рабочую партию Курдистана. Репрессивная политика коснулась и легальных прокурдских политических объединений: арестами полиции фактически обезглавлена парламентская Партия демократии народов. Ответным ударом радикалов стало фактическое перенесение партизанской войны из сельских районов и городов на востоке и юго-востоке страны в центр — в Стамбул и Анкару.

Турции пришлось открыть и второй фронт боевых действий на севере сирийской провинции Алеппо после крупного теракта в городе Газиантеп, ответственность за который была вменена «халифату».

Развернутая здесь операция «Щит Евфрата» в августе 2016 года проводилась совместно с боевиками «Свободной сирийской армии». Завершилась она только в марте 2017 года, потери Турции составили более 350 человек и 11 танков. При этом сирийские курды заявляли через СМИ, что операция имела целью оккупацию сирийских территорий, а отступление их было продиктовано необходимостью «сохранить жизни мирного населения». Эти действия Турции привели к охлаждению отношений с США. Фактически, параллельно разгрому ДАИШ к северу от Алеппо, турецкие военные решали задачу максимального ослабления формирований сирийских курдов, недопущения расширения контролируемой ими территории в южном подбрюшье Турции.

Главным внутриполитическим событием года для Турции стала неудавшаяся попытка военного переворота в ночь с 15 на 16 июля. Версий и гипотез о причинах и движущих силах этих событий было достаточно: от имитации путча властями с целью подавления оппозиции до американского заговора и спецоперации ЦРУ, от заговора движения «Хизмет» и его лидера Фетхуллаха Гюлена до утверждения о реальном военном перевороте.

Тем не менее эти события постепенно втягивали Турцию в общую воронку ближневосточной дестабилизации. Да и вектор переформатирования политической системы Турции, которую власти ведут от парламентской к президентской республике, не способствует стабилизации общества.

Турция отошла от жесткой конфронтации с Россией. Их сотрудничество возобновилось: возобновились замороженные энергетические проекты, российский турпоток, сотрудничество в Сирии. Стороны не допустили создание единого курдского коридора вдоль сирийско-турецкой границы. При этом Анкара, получив буферную зону, начала оттягивать в нее оппозиционные группы Сирийской свободной армии. На других направлениях экономического сотрудничества, например, по строительству «Росатомом» первой в Турции АЭС «Аккую», качественных подвижек не произошло. Определённым символом того, что две страны и впредь будут преследовать сложности в отношениях, стало убийство в турецкой столице 19 декабря российского посла Андрея Карлова.

С союзниками по НАТО у Турции в 2017 году обострились отношения, особенно с Германией. Причина все та же: курдский вопрос. Турецкое правительство протестовало против того, что Германия защищает «курдских и гюленистских террористов», ведущих борьбу с Турцией. Фактически, серьёзный разрыв с Германией достиг такого уровня уже после вывода немецких солдат из военной базы Инджирлик в южной провинции Адана. И в этом отношении трендом является политика десекуляризации, обусловленное новым курсом Эрдогана, охлаждение между Турцией и западными союзниками, «не желающими признать» новое самоопределение Турции. Вплоть до постановки вопроса об отказе переговоров с Турцией по вступлению в ЕС, что предложено внести в повестку очередного саммита альянса в сентябре 2017.

Израиль: политический прагматизм

Израиль не входит в зону турбулентности на Ближнем Востоке, несмотря на периметр потенциальных угроз: джихадисты египетского Синая, боевики палестинской ХАМАС, ливанская «Хезболла», террористические группировки в Сирии.

С периода холодной войны Израиль был неотъемлемой частью западного политического порядка, но с 2016 года израильское военно-политическое руководств тесно координирует действия с российской стороной. Стороны одинаково понимают национальный интерес как обеспечение безопасности, а под угрозой в конкретном случае - исламистский терроризм. Израильский премьер-министр заявил: «Среди вещей, которые нас объединяют, наша общая борьба с радикальным исламистским терроризмом. … Россия внесла огромный вклад в достижение этого результата». Несмотря на наличие общих интересов, внешнеполитические разногласия между Россией и Израилем существенны. Главные противоречия возникли на фоне отношения к Ирану и процессу мирного урегулирования на Среднем Востоке. Тем более Россия продолжает политику Советского Союза по поддержке палестинцев в процессе мирного урегулирования. Антииранский вектор во внешней политике Израиля остается неизменным. Это и понятно: в данный момент единственное государство на Ближнем Востоке, обладающее ядерным оружием – это Израиль, поэтому иранская ядерная программа Тель-Авиву особенно не нужна.

Израиль продолжил наносить авиаудары по оружейным конвоям из Дамаска в Бейрут при каждом подозрении, что конечным адресатом поставки грузов является «Хезболла». Опасения по поводу возможной дестабилизации на северных границах Израиля в 10-ю годовщину Второй ливанской войны (июль-август 2006 г.) не подтвердились. При этом Израиль с недоверием относится к Ирану и ориентирующимся на него военизированным группировкам в регионе, несмотря на введение ядерной программы Тегерана в жёсткие рамки международного контроля. Поэтому Израиль предпринял попытки сближения на антииранской платформе с саудитами, включая открытие конфиденциальных каналов общения.

Развернув активную дипломатию, публичную и негласную деятельность сразу на нескольких направлениях, Израиль остался островом стабильности в регионе. В том числе на руку Тель-Авиву сыграли результаты выборов в США. Это отменило необходимость реализации принципа «два государства для двух народов» в палестино-израильском урегулировании, чего настойчиво добивалась в течение восьми лет от союзника предыдущая администрация США. Тем более Трамп пообещал перенести посольство США в Иерусалим, что фактически стало бы признанием «вечного города» их столицей. Но выполнение этого одного из первых предвыборных обещаний, как стало очевидно в июне 2017 года, откладывается на неопределенный срок. Более того, становится средством манипулирования Израилем в процессе урегулирования конфликта с Палестиной. В последние годы вся внешняя политика Израиля характеризовалась незаметным охлаждением отношений с главным союзником – Соединенными Штатами. Ухудшились отношения и еще с одним центром мировой политики – Евросоюзом. Во многом виновата жесткая политика израильтян по отношению к палестинцам.

Но израильская внешняя политика всегда взвешена, поэтому для баланса всегда используется многовекторность, как в случае с Россией и США. Кроме того, у нее наметился еще один вектор - страны Юго-Восточной Азии (Вьетнам, Филиппины, Таиланд, Сингапур и Мьянма). Одним из пунктов стратегической программы «Взгляд на Восток» является развитие сотрудничества с Токио, особенно в военной сфере. Этот поворот объясняется еще и тем, что продажи израильского оружия в Старом Свете и Северной Америке оставались невысокими. Сохранить на прежнем уровне экспорт израильскому ВПК удается за счет ЮВА, для стран которой Израиль превратился в главного поставщика экспортера оружия и военных технологий.

«Халифат»: все еще жизнеспособен

По сути, у ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в РФ) нет ни одного значимого союзника, но вожди Халифата тем не менее уверенно объявляют все новые и новые войны, втягивают в свою орбиту террористические группировки на Ближнем и Среднем Востоке и в Африке. Тогда как для борьбы с ним в сентябре 2014 года была собрана международная антитеррористическая коалиция, которая стала крупнейшим объединением такого рода в истории — сегодня в неё входят 68 стран.

Ирак и Сирия остались в эпицентре террористической деятельности ДАИШ и других джихадистских организаций. Асад с трудом отбивается от военизированных группировок и с трудом удерживает фронт против боевиков ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в РФ). США отказывались напрямую воевать с Халифатом, ограничиваясь поддержкой Ирака и бомбежками. Но Иракская армия против Халифата не выстаивает без внешней поддержки. Иран занят противостоянием с США и войной в Йемене (при этом часть территорий Йемена по факту контролируется ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в РФ) через местных представителей «Аль-Каиды»).

Курды, не имея полноценного государства, не могут полноценно вести войну против Халифата и их сейчас спасает лишь многочисленность фронтов, на которых Халифат пытается наступать при недостатке сил. Турция поддерживает врагов Асада, конфликтует с курдами, с ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в РФ) – точечные действия. Монархии Персидского Залива переживают также не лучший период. Попутно в ходе «Катарского кризиса» произошел раскол в регионе: упало политическое влияние Катара, который подозревается в помощи террористам, шесть арабских государств объявили о разрыве с ним дипломатических отношений. Только Иран в ходе этой войны, играя опосредованно, находится в заметном плюсе.

Территориальные пределы «халифата» за 2016 год существенно уменьшились в двух арабских странах. Однако он сохраняет потенциал для проведения наступательных операций и эффективных контрударов практически на всех участках фронта. В 2016-м произошло переориентирование Халифата: он отказался от захвата территорий, направив силы на получение доступа к новым ресурсам. Прежде всего, людским («джихадистская пехота») и материальным, конечно. В апреле 2017 года правительство Ирака заявило, что террористическая организация теперь контролирует не больше 7% территории страны — меньше 30 000 кв. км. В Сирии войска ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в РФ) тоже терпят поражения.

О скором падении ИГИЛ говорят с октября 2016 года, когда началась операция иракской армии по возвращению Мосула. Завершить операцию по освобождению Мосула до конца 2016 года не удалось, не удалось этого сделать и в мае 2017, когда террористы перенесли оттуда свою ставку, в сентябре 2017 удалось освободить 20 поселений Мосула. И это несмотря на полугодовую подготовку к наступлению на захваченный ещё в июне 2014 года иракский мегаполис, стянутую к нему 100-тысячную группировку войск. Внутриполитическая ситуация в Ираке находилась в прямой зависимости от достижения быстрых и убедительных побед над ДАИШ. Правительству Хайдера аль-Абади приходилось купировать не только террористические риски, но и возросшую активность политических оппонентов.

В Сирии, где гражданская война перевалила за пятилетний рубеж, наметился перелом в 2016. Правительство Башара Асада сохранило дееспособность, сирийская армия не утратила боеспособность. Однако «живучесть» властей Дамаска определялась исключительно поддержкой России и Ирана. В марте 2016 пришла первая за пять лет крупная победа над ДАИШ под Пальмирой. Но стоило российской группировке сил переключиться на операцию в Алеппо, как город был потерян сирийской армией и силами национальной обороны. Если бы не разгром боевиков-исламистов в восточном Алеппо, военные итоги 2016 года для Дамаска оказались бы нулевыми, даже со знаком «минус». Что не удалось Багдаду под Мосулом, а Анкаре в сирийском Аль-Бабе, войска Асада достигли в восточных районах Алеппо при поддержке Москвы и Тегерана.

Сообщалось о концентрации правительственных сил в районе Восточной Гуты, пригорода Дамаска, для развёртывания масштабной наступательной операции против боевиков крупнейшей на южном участке фронта группировки «Джейш аль-Ислам». Самым значимым за три года стал прорыв 5 сентября 2017 совместно правительственными войсками Сирии и союзных сил длившейся более трех лет блокады Дейр-эз-Зора. Планируется взятие союзными войсками самопровозглашенного центра ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в РФ) – Ракки.

Говорить о необратимом переходе стратегической военной инициативы к сирийской армии, пожалуй, преждевременно. Между тем, на дипломатическом фронте совместных усилий России и Ирана такой переход к концу 2016 года во многом удался, как и в 2017. Достичь базовых элементов урегулирования сирийского конфликта — прекращение огня на всей территории арабской республики и отмежевание вменяемых группировок оппозиции от джихадистских фракций — России не удалось в двустороннем формате сотрудничества с США. Женевские договорённости Москвы и Вашингтона от 9 сентября 2016 года остались на бумаге. Большие надежды теперь связываются с миротворческим потенциалом треугольника Россия — Иран — Турция. По результатам – выиграл Иран: ему удалось защитить своего сателлита, исключить из антиасадовского фронта самого опасного игрока (Турцию), гарантировать за собой сохранения контроля над Дамаском. Соглашение же с Ираном и Россией позволяет Анкаре не только выйти из конфликта, но и сохранить определенное влияние на поствоенную Сирию через идлибских лишенцев. А также не допустить создание широкой курдской автономии в Северной Сирии.

Между тем, имеются большие сомнения по поводу распространения на всю военно-политическую карту сирийского конфликта того, что удалось странам в Алеппо. Вынос США за контур внешних усилий по сирийскому урегулированию — желанный геополитический приз Москвы и Тегерана. Вот только большой вопрос, станет ли Турция последовательным партнёром России и Ирана в этом альянсе.

Для России сирийский конфликт – это первые в постсоветской истории военные действия, которые разворачиваются при ее участии не в пределах бывшего СССР. Оценивать эти действия можно по-разному: от увлеченности повышением геополитического влияния РФ до «Сирийского капкана» и второго Афганистана. Но при всех остающихся открытыми вопросах, возрастание значимости российского присутствия в регионе трудно не констатировать даже скептикам. Российское военное присутствие в Сирии получило бессрочный характер. Авиабаза в Хмеймиме и пункт материально-технического обеспечения ВМФ в Тартусе переводятся в режим работы на постоянной основе. С начала военной операции ВКС РФ в Сирии (30 сентября 2015 года) проделана огромная работа в рамках борьбы с международным терроризмом на дальних подступах.

Инициатива в борьбе с терроризмом на Ближнем Востоке сейчас прочно удерживается в руках России и Ирана. Между тем, неоправданной является эйфория по поводу битвы за «сирийский Сталинград» (Алеппо), Халифат все еще жизнеспособен. Помимо прочего, в арсенале США и некоторых ближневосточных сил остаются весомые рычаги торпедирования совместных усилий Москвы и Тегерана, тем более, если они всё настойчивее будут приглашать Анкару в свой «антиджихадистский клуб». Правда, такое положение несколько компенсируется напряженными отношениями Турции и ЕС2017. И теми преференциями, которые ей предоставляет сотрудничество с Россией и Ираном.

Основные проблемные точки региона многочисленны. Это и слабая государственность, и развал светских государств, и локальные конфликты, и более пяти лет длящаяся гражданская война в Сирии, и перегруппировка внешнеполитических блоков, и усиление во многих странах региона позиций экстремистов, и массовая миграция жителей в Европу. Увы, но и беспрецедентная по численности антитеррористическая коалиция из 68 государств пасует перед решением этой проблемы. Так что оптимистический сценарий для Ближнего Востока пока находится в отдаленной перспективе.