Турецко-американские отношения переживают один из самых тяжелых этапов в своей истории. 8 октября 2017 года американская сторона приостановила выдачу неиммиграционных виз для турецких граждан во всех дипломатических миссиях на территории Турции.[1] Анкара ответила зеркально, приостановив выдачу виз на территории США. Естественно, ущерб от подобных действий Вашингтона намного ощутимей, однако турецкое руководство старается не «уступать» заокеанским коллегам и демонстрирует решительность своих намерений.

На первый взгляд может показаться, что подобные меры будут исключительно недолгосрочными и являются проявлением «характера» лидеров США и Турецкой Республики. Безусловно, применительно к существующему кризису роль личности также обусловливает напряженность во взаимопонимании, ведь и Р.Т. Эрдоган, и Д. Трамп — фигуры волевые и имеющие принципиально различный подход по многим вопросам как внешнеполитического видения, так и основополагающих столпов внутреннего устройства государства.

Нынешний этап двусторонних отношений можно охарактеризовать не иначе как тупик, найти выход из которого крайне сложно. В этом контексте можно вспомнить кризис 1974 года, когда Турция осуществила военную операцию на Кипре. Однако тогда Вашингтон ограничился лишь применением эмбарго на поставку вооружения в Турцию. Сегодня процессы «двустороннего непонимания» имеют гораздо большую негативную интенсивность.

Если же провести аналогию с напряженностью в российско-американских отношениях на фоне введенных санкций против Москвы и сокращения представительств в дипломатических миссиях, то конфронтационный градус между Вашингтоном и Анкарой не только не уступает, но и возрастает с еще большей скоростью.

Можно с уверенностью констатировать, что турецко-американские отношения находятся сейчас на самом низком уровне за всю историю, и критическая точка может быть достигнута уже в ближайшей перспективе. Несмотря на то что есть лежащие на поверхности предпосылки для столь серьезного надлома еще недавних союзников и партнеров, существуют структурные причины, переплетающиеся с интересами государств и политических элит.

Турция в зоне турбулентности

12 сентября 2010 г. в Турции прошел один из наиболее значимых референдумов по вопросу изменения 26 положений Конституции страны. Нововведения предполагали движение Турции в сторону вестернизации, развития демократических ценностей, прав и свобод граждан[2]. Кроме того, они касались снижения исторически сильной роли армии в политике, что активно приветствовалось и поощрялось Западом[3]. Результаты референдума показали, что 58% проголосовавших одобрили предлагаемые конституционные изменения.

Немаловажным фактором для последующего укрепления власти «Партии справедливости и развития» (ПСР) стал тот факт, что из всех представленных на тот момент в Парламенте партий лишь ПСР активно выступала в поддержку реформ.[4] Однако набранные на референдуме 58% голосов фактически были интерпретированы ПСР как голоса поддержки именно этой партии. Этот момент можно считать отправной точкой начала консолидации власти в руках руководящей ПСР во главе с Р.Т. Эрдоганом, которая уже в июне 2011 г. после прошедших парламентских выборов обрела четкие формы.

События в стамбульском парке Гези летом 2013 г. ознаменовали следующий этап «закрепления» власти, что отразилось на имидже руководящей политической элиты за рубежом. Характер и форма подавления акций протеста вызвали неодобрение со стороны европейских и американских партнеров Турции, а стиль правления Р.Т. Эрдогана стал ассоциироваться на Западе с авторитарным[5].

Ухудшение отношений по линии Анкара – Запад имеют во многом аспекты внутриполитического характера. Именно это подогревает градус напряженности турецких политических элит, заставляя их открыто заявлять о вмешательстве США и ЕС во внутренние дела Турции.

В этом контексте особую болезненность приобретают события 17-25 декабря 2013 г., которые официальная Анкара называет не иначе как попыткой государственного переворота, а оппозиционные группы — «крупным коррупционным скандалом», в результате которого за короткий промежуток времени четыре министра были вынуждены уйти в отставку.[6] Впоследствии это повлекло за собой решение властей обновить кабинет министров и принять ряд новых мер в судебно-правовой системе. Стоит также отметить, что все разбирательства в отношении лиц, обвиняемых в причастности к «коррупционным схемам», были в скором времени прекращены. Однако несмотря на «урегулирование» вопроса событий 17-25 декабря 2013 г., в последующем 2014 г. попытка называемого Анкарой государственного переворота все еще являлась главной темой на внутриполитическом поле Турции.

В июне 2015 г. ПСР не смогла набрать необходимое большинство для формирования правительства и не намеревалась создавать коалицию, что в конечном счете привело к досрочным парламентским выборам в ноябре 2015 г.[7]

Примечательно, что в это же время неожиданно был прекращен «мирный процесс» по курдскому вопросу, объявленному властями еще в начале 2013 г.[8] Это повлекло за собой развертывание крупномасштабных военных операций турецкой армии на юго-востоке страны. Количество террористических атак как на военных, так и на мирных граждан резко увеличилось — в итоге обозначился рост националистических настроений внутри турецкого общества. Более того, по сравнению с периодом до 2013 г. существенно расширилось и само понятие «терроризм».

В ноябре 2015 г. ПСР получила большинство голосов и вновь смогла создать однопартийное правительство.

Не стоит забывать и о том, что на фоне внутриполитической турбулентности непосредственно у границ Турции развернулись широкомасштабные военные действия с участием ведущих мировых акторов. События в Сирии, безусловно, осложнили и ужесточили процесс принятия решений и на внутритурецкой арене.

В марте 2016 г. Анкара подписала миграционное соглашение с Евросоюзом, которое, как предполагалось, могло развеять туманные перспективы вхождения Турции в состав ЕС. Напомним, что одним из условий положительного развития событий в отношении снятия визового режима являлось изменение Анкарой предписанных Евросоюзом 72-х пунктов. Руководство Турции выполнило практически все требования западных партнеров, кроме тех, которые касались терроризма.[9] Это явилось дополнительным катализатором в ухудшении отношений по линии Анкара – Запад. К этому времени поляризация общества достигла еще больших масштабов, а ужесточение политики по курдскому вопросу приобрело новые очертания.

Внутриполитическая напряженность постепенно усугублялась и к лету 2016 г. вылилась в события, последствия которых сложно переоценить. 15 июля произошла попытка государственного переворота, в которой власти Турции с первых часов обвинили[10] проживающего на территории США Ф. Гюлена и намекнули[11] на «руку Запада». В это же время стали появляться сообщения о том, что Ф. Гюлен выступил с осуждением произошедшего и предложением к ведущим мировым лидерам о создании международной комиссии по расследованию событий 15 июля 2016 г.[12], жертвами которых стали 250 человек.[13]

Через неделю после неудачной попытки переворота в Турции был введен режим чрезвычайного положения, который продляется каждые три месяца и действует до сих пор. Среди его основных положений выделяется следующее: с 21 июля 2016 г. руководство страной осуществляется специальными постановлениями, которые принимаются главой государства и кабинетом министров в обход одобрения Парламента и приравниваются к закону.

Государственные структуры в итоге получили пространство для маневра в отношении привлечения подозреваемых властями страны к ответственности за участие в попытке государственного переворота. Режим ЧП подвергается более широкой интерпретации, вследствие чего судебные органы во многих случаях выносят постановления об изъятии частной собственности у арестованных лиц.

Так, по последним существующим официальным данным, примерно за 1 год после событий июля 2016 г. были арестованы более 50 тыс. сторонников Ф. Гюлена[14]. Статистика также говорит о более чем 110 тыс. уволенных государственных служащих с «отягощающей санкцией» в виде запрета работы по профессии. В отношении более 170 тыс. ведутся судебные разбирательства, которые в абсолютном большинстве классифицируется как терроризм.[15] Общее число задержанных включает в себя и представителей различных оппозиционных групп.

Государство также предприняло меры по фактическому «реформированию» образовательной, юридической, медицинской систем и, безусловно, военной сферы, включая в первую очередь кадровый состав турецкой армии.

Так, за год с момента неудавшегося переворота были уволены около 7 тыс. преподавательского состава, включая значительное число профессоров и представителей академического сообщества; аннулированы более 54 тыс. лицензий на осуществление образовательной деятельности, закрыты 15 университетов, более 1000 школ.[16] Что касается сферы СМИ, более 200 журналистов были задержаны, 160 из которых арестованы; более 2 тыс. представителей СМИ уволены; закрыты более 180 медиа организаций, включая 31 телевизионный канал, 5 новостных агентств, 62 газеты, 34 радиостанций, 29 издательств и 19 журналов.[17]

Показатели юридической сферы имеют следующие значения: общее число уволенных и арестованных судей и прокуроров за год достигло 4238 человек (эта цифра составляет примерно 1/3 всех служащих этой отрасли).[18] Количество отстраненного от должности и задержанного медицинского персонала, в первую очередь врачей, — 3315 человек.[19]

Турецкий Парламент также лишился своих нескольких членов: так, ордер на арест был выдан 11 депутатам прокурдской партии «Демократическая партия народов», включая самого лидера партии (С. Демирташ), и 1 представителю ведущей оппозиционной кемалистской партии — «Республиканской народной партии».[20]

В военной сфере насчитываются 8 тыс. уволенных, из них более 7 тыс. арестованы.[21] Из общего количества арестованных лиц 166 человек — генералы армии[22]. Стоит отметить, что общее количество военнослужащих, занимающих высшие посты, а именно генеральский состав, сократилось более чем на 40% по сравнению с 2016 г. Существенно уменьшилось и число военных летчиков. Если раньше на службе находились 1350 человек, то сегодня эта цифра упала до 670, то есть на 50%.[23] Общая численность офицерского состава турецкой армии сократилась с 32 тыс. до 24 тыс. человек.[24]

По официальным данным Министерства юстиции Турции, количество содержащихся лиц в тюрьмах страны составляет 230 тыс., в то время как вместительная способность рассчитана на 207 тыс.[25] После попытки переворота власти Турции внепланово амнистировали около 38 тыс. ранее осужденных[26], однако несмотря на это, тюрьмы страны не способны принять то количество лиц, которое стремительно возросло после 15 июля 2016 г. Статистика, предоставленная Минюстом также говорит о том, что с 2013 г. по 2017 г. количество содержащихся в тюрьмах Турции увеличилось с 145 тыс. до 230 тыс.[27] В связи с этим недавно правительство заявило, что в ближайшее время планирует строительство 175 новых тюрем.[28]

Всего за две с половиной недели после неудавшегося переворота число отмененных паспортов граждан Турции достигло 75 тыс.[29] Подобно России, для выезда за рубеж граждане Турции получают специальный паспорт, отмена которого, соответственно, препятствует выезду с территории Турции. Во сколько раз выросло число отмененных паспортов на настоящий момент, статистика умалчивает.

Стоит также отметить, что многие из тех граждан Турции, которые смогли покинуть страну, в основном нашли политическое убежище как раз в западных государствах, в том числе ЕС и США, с которыми у официальной Анкары складываются столь напряженные отношения.

События лета 2016 г. не только до предела обострили внутриполитическую обстановку в Турции, но и еще больше накалили отношения по оси Анкара – Вашингтон. Ситуация значительно усложняется тем, что среди основных «претензий», которые имеет руководство Турции к США, помимо возможности нахождения там обвиняемых Анкарой сторонников Ф. Гюлена и невыдачи его самого, а также неоднократных высказываний в пользу версии о причастности Вашингтона к неудавшемуся перевороту, существует желание политической элиты Турции действовать здесь и сейчас. Американская сторона имеет на это кардинально противоположный взгляд: США требуют от Турции прямых доказательств того, что Ф. Гюлен причастен к неудавшемуся государственному перевороту. Очевидным раздражающим фактором для Анкары также можно назвать публичные заявления политической элиты США, что верховенство права и закона в стране не дает ей возможности действовать путем, который предлагает руководство Турции, а именно — выдать Ф. Гюлена без разбирательств.

Все эти события последовательно отдалили Анкару от западных партнеров и в первую очередь от США. Имидж турецкого руководства стал стремительно меняться, чувства негодования по отношению к конкретным лицам из политической элиты Турции возрастать, а ситуация на внутриполитической арене еще более усложняться. В то же время консолидация власти в руках президента Р.Т. Эрдогана укреплялась и обрела окончательную форму в результате прошедшего в стране в апреле 2017 г. референдума о переходе Турции от парламентской системы к президентской.

Однако также справедливо отметить, что интересы западных стран и США, естественно, связаны не только с объявляемыми ими ущемлением прав человека, свободы слова, прессы и т. д. История показывает, что прагматичный подход Запада в целом базируется на модели «свой – чужой». До недавнего времени в выступлениях лидеров использовались такие слова, как «мы обеспокоены, озабочены, озадачены». Однако после арестов на территории Турции немецких, французских сотрудников медиа сообщества риторика стала намного жестче.

В этой связи арест американского пастора — служителя протестантской церкви в г. Измир, Эндрю Брансона, который более 20 лет осуществлял свою деятельность на территории Турции, вызвал большой резонанс в США.[30] Анкара предъявляет ему обвинения в связях с Ф. Гюленом, а также в попытке государственного переворота 15 июля 2016 г. По сообщению Белого дома[31], на первой личной встрече Р.Т. Эрдогана и Д. Трампа в мае 2017 г. поднимался и вопрос об арестованном пасторе, однако до настоящего времени он находится под стражей.

Стоит напомнить, что во время встречи лидеров двух государств перед зданием турецкого посольства в Вашингтоне состоялась акция протеста, в результате разгона которой службой охраны президента Р.Т. Эрдогана пострадало несколько человек. Подобный инцидент стал вторым за два года, в результате чего власти США подали в розыск 15 личных телохранителей лидера Турции.[32]

Последней каплей стал арест турецкого сотрудника американского генконсульства в Стамбуле — Метина Топуза, который на протяжении 34 лет занимал один из ключевых постов в сфере работы турецко-американских структур по вопросам межгосударственного взаимодействия полиции, прокуратуры и контроля в сфере оборота наркотиков.[33]

Абсурдность ситуации, по мнению Вашингтона, состоит в том, что турецкая сторона предъявляет обвинения, которые касаются непосредственной деятельности Метина Топуза и его служебных обязанностей, которые он исполнял на протяжении более чем 30 лет работы в американском генконсульстве. Анкара же настаивает на том, что М. Топуз имел прямое отношение к коррупционному скандалу 2013 г., сотрудничал с работниками турецкой полиции, прокуратуры и суда, которым в последующем властями были предъявлены обвинения в связях с Ф. Гюленом.[34] Как известно, Анкара возлагает на последнего вину не только за неудавшийся переворот 2016 г., но и за ранее «взорвавшие» Турцию события 17-25 декабря 2013 г., и за протесты в парке Гези.

Ситуация вокруг Метина Топуза не единственная, затронувшая служащего американских дипмиссий в Турции. Ранее, в марте 2017 г. в консульстве США в г. Адана был задержан, а впоследствии арестован переводчик, которому предъявлены обвинения в терроризме. Также прокуратура Турции дала согласие на допрос еще одного представителя консульства в Стамбуле, однако после приостановления выдачи виз американской стороной турецким гражданам дальнейшие действия в отношении служащего не предпринимались.[35]

Реза Зарраб — временно недоступен

Одной из важнейших фигур в накале двусторонних отношений является гражданин Турции иранского происхождения, обвиняемый Вашингтоном в организации финансовых схем, которые помогли Ирану обойти ряд санкций США.

Несмотря на то, что в Турции официальные разбирательства в отношении коррупционного скандала 2013 г. были завершены, прокуратура США заявила о том, что именно Реза Зарраб — один из основных подозреваемых по этому делу.[36] Более того, после ареста в марте 2016 г. в США главного «фигуранта», список лиц, подозреваемых Вашингтоном в отмывании денежных средств и коррупции, а также нарушении режима санкций, существенно расширяется и, по заявлению американских СМИ, включает ряд высокопоставленных представителей турецкого политического истеблишмента. Так, например, американская прокуратура в недавнем прошлом подала в розыск[37] бывшего министра финансов Турции, который после событий 2013 г. был вынужден уйти в отставку. Более того, в марте 2017 г. в рамках этого же дела в США арестован Хакан Атилла — заместитель турецкого государственного банка «Халкбанк». Глава этого банка объявлен в розыск.[38]

«Отягощающий» фактор, который, безусловно, оказывает серьезный раздражающий эффект на руководство Турции, заключается в том, что требования Анкары о передаче задержанных лиц (в первую очередь Резы Зарраба) в Турцию игнорируется властями США. Первое судебное слушание по делу Резы Зарраба начнется в конце ноября 2017 г., что только повышает градус напряженности.[39] Таким образом, турецкое руководство столкнулось с тем, что внутриполитические события стали выходить на международный уровень. Более того, такая чувствительная для любого государства сфера, как банковская, фактически оказалась «под прицелом» в результате начавшихся в США судебных разбирательств.

В этом контексте стоит отдельно остановиться на одном из важных документов, принятых в августе 2017 г. в рамках действующего режима ЧП, — постановлении № 694.[40] Оно дает возможность руководству страны обменивать иностранных граждан, задержанных на территории Турции, на граждан Турции, задержанных за рубежом.

В связи с тем, что это постановление было принято лишь в августе 2017 г., можно предположить, что официальная Анкара, возможно, намеревается в будущем «разыграть карту» тех значимых для руководства Турции граждан, которые находятся под арестом в США и «вызволить» их на родину. Она, вероятно, также рассчитывает на то, что в обмен на задержанных в Турции американских граждан сможет получить тех, кого считает причастными к неудавшемуся государственному перевороту. Это во многом подтверждается выступлениями президента Турции, в которых он обращается к властям США.[41] Однако предположить, что Вашингтон в сложившейся ситуации захочет идти на обмен крайне сложно.[42]

Региональный контекст — старые песни о главном

События на Ближнем Востоке, в частности в Сирии, — один из мощнейших катализаторов кризиса в двусторонних отношениях. В этой связи стоит отметить несколько важных моментов.

Во-первых, это отношение к личности президента Сирии — Башара Асада и оппозиционным вооруженным группировкам. Как известно, для США и Запада в целом на протяжении некоторого времени вопрос о том, должен ли Б. Асад остаться или уйти, не стоит настолько остро, как это было раньше. Анкара же, то сближаясь, то отдаляясь от своих западных партнеров, России и Ирана уже не может резко заявлять о том, что фигура Б. Асада неприемлема, хотя по большому счету для турецкого руководства именно президент Сирии выступает в роли «красной тряпки». После договоренностей между Москвой и Вашингтоном о выводе химического оружия из Сирии в 2013 г. американская сторона фактически изменила свой подход к фигуре Б. Асада. Анкара же на официальном уровне продолжала придерживаться жесткой риторики.

Такая же ситуация наблюдалась и в отношении сирийских оппозиционных группировок. Напомним, что после 2014 г. Вашингтон сократил им военную помощь, а в июле 2017 г. при администрации Д. Трампа было принято окончательное решение, что ЦРУ прекращает любую военную помощь этим формированиям.[43] Анкара же помощь не только не сократила, но и использовала их в качестве «союзников» во время операции «Щит Евфрата».

Во-вторых, Турция и США имели различный подход в определении степени угрозы, исходящей от запрещенных в России ИГ, «Джабхат ан-Нусры» и других террористических организаций. Это, с другой стороны, тесным образом переплеталось и с видением курдского вопроса в регионе, который на протяжении долгого времени остается «болевой точкой» на карте Ближнего Востока.

В этой связи лето 2014 г. стало поворотным моментом. Стоит напомнить, что именно в это время «Исламское государство» заявило о себе, начав продвижение вглубь территорий Сирии и Ирака, занимая ключевые города, такие как Ракка, Мосул и т. д. Западная коалиция, принявшая решение о проведении военно-воздушных операций против террористических организаций, нуждалась в региональной авиабазе, которая имеется у их союзника по НАТО — Турции. Однако Анкара приняла решение о размещении военных альянса на базе Инджирлик лишь в июле 2015 г., что не могло не вызвать недоумение у США и союзников.[44]

Более того, раздражающим фактором для Вашингтона стали события 2014 г., когда продвижение ИГИЛ* интенсифицировалось, в результате чего был окружен город Кобани (с преимущественно курдским населением) на Севере Сирии. Турецкие власти приняли решение о помощи курдам далеко не сразу, что также нанесло определенный удар по имиджу страны в глазах международного сообщества. В результате Вашингтон пошел на более плотное сотрудничество с курдами в борьбе с ИГИЛ*. К тому же совершенно очевидно, что Белый дом исключает возможность отправки в Сирию своих солдат для участия в открытых столкновениях «на земле»; также невозможным представляется взаимодействие с правительственной армией Б. Асада и проиранскими боевыми группами.

Таким образом, ситуативное партнерство по оси США – курдские военные отряды превратилось в стратегическое, что очевидно не отвечало интересам Анкары ни в региональном аспекте, ни во внутриполитическом.

Не секрет, что силы, с которыми сотрудничает Вашингтон в Сирии, тесно связаны с «Рабочей партией Курдистана» (РПК), признаваемой террористической организацией как властями Турции, так и США. Примечательно, что после недавнего взятия Ракки курдские боевые отряды открыто развернули флаги РПК, сопровождая их плакатами с изображением ее бессменного лидера — А. Оджалана, который с 1999 г. содержится в тюрьме на территории Турции.[45]

Как известно, поддерживаемые США курдские силы на сегодняшний день контролируют 20-25% территории Сирии и практически 80% всех углеводородных месторождений страны. Более того, военную помощь курдские боевые отряды получают из Вашингтона, и объемы предоставляемой техники довольно значительны.

Следовательно, опасения Анкары относительно дальнейших действий «Рабочей партии Курдистана» и подконтрольных ей вооруженных формирований, принимая во внимание, что именно из Вашингтона РПК получает основную военную помощь, оправданы. Стоит также отметить, что вопрос территориальной целостности Турции после прошедшего референдума в Иракском Курдистане заставляет Анкару принимать более жесткие меры в отношении курдского вопроса и по оси Турция – США.

Так, примером подобной политики Анкары может стать опубликованная в июле 2017 г. государственным новостным агентством «Анадолу» информация, в которой приводятся конкретные данные о местонахождении 10 американских баз и военных пунктов в Сирии на территориях, контролируемых курдскими боевыми отрядами.[46] Жесткая реакция Центрального командования США (CENTCOM) не заставила себя ждать[47], а Анкара в очередной раз дала понять своим заокеанским партнерам, что сотрудничество между Вашингтоном и курдскими силами является сильным раздражителем для властей Турции.

Опасения официальной Анкары относительно тесных связей Вашингтона с курдскими вооруженными группами разделяется и турецкой общественностью, вследствие чего в последнее время имидж США в Турции стремительно ухудшается. Так, по исследованиям авторитетного американского социологического института Pew Research Center, в 2017 г. Турция стала единственной страной, определившей США как угрозу номер 1 (72% опрошенных).[48] Опасность со стороны Вашингтона, по мнению турков, является гораздо большей, нежели проблема миграционных потоков из Ирака и Сирии. Примечательно, что и россияне расценивают США в качестве угрозы, однако меньшим количеством респондентов, а именно 37%.[49]

На подобном фоне общеполитической напряженности на повестке дня остается вопрос о том, что ждет Сирию после того, как ИГ* потеряет занятые ранее территории. Ведь совершенно очевидно, что наступит новый этап кризиса, который будет основан на проблеме политического урегулирования. На повестке дня останутся курдские боевые отряды, стремительно укрепляющие свои позиции и контролирующие большую часть энергоресурсов страны. Более того, очевидно, что остается и Б. Асад, так же, как и присутствие России в Сирии; сохраняется и существенное влияние США. В этом контексте разногласия между Анкарой и Вашингтоном могут усилиться с еще большей силой, а конфликт — выйти на новый уровень.

В-третьих, напряженность в турецко-американских отношениях также связана с иранским фактором и его влиянием на процессы мирного урегулирования сирийского кризиса.

Как известно, Анкара и Тегеран долгое время находились в разных «лагерях», однако в последнее время наметилось сближение позиций, что добавляет градус недовольства США политикой Турции. Так, Вашингтон выражает озабоченность следующими факторами: сотрудничеством Анкары и Тегерана в Астанинском процессе; взаимодействием по проблемам, связанным с катарским кризисом, и, наконец, консенсусом двух государств по вопросу прошедшего референдума в Иракском Курдистане.

Интересным представляется тот факт, что в последнее время резко увеличилось сотрудничество между Турцией и Ираном в военном аспекте. Так, в августе 2017 г. (впервые после революции 1979 г.) глава генштаба Ирана вместе с 9 высокопоставленными военнослужащими совершили трехдневный визит в Анкару, после чего последовал первый за 38 лет ответный визит главы генштаба Турции в Тегеран.[50] Примечательно также, что после посещения Ирана с официальным визитом, приуроченного к прошедшему в Иракском Курдистане референдуму, президент Р.Т. Эрдоган принял в Анкаре главу Венесуэлы Н. Мадуро.

Очевидно, что на волне антииранской риторики в США и общей внешнеполитической конъюнктуры, реакция Вашингтона на действия своего партнера по НАТО оказалась резко негативной.

Анкара – Москва: брак по расчету

Постепенное восстановление турецко-российских отношений после кризиса 24 ноября 2015 г. также накладывает отпечаток на взаимоотношения Анкары и Вашингтона.

Несмотря на то, что Россия и Турция выходят из затянувшегося кризиса, пока не приходится говорить о том, что партнерские отношения вернулись на докризисный уровень. Проблемы с поставками турецких помидоров и российской пшеницы уже стали притчей во языцех и как нельзя лучше характеризуют двустороннее сотрудничество.

Принимая во внимание произошедшие события как на межгосударственном уровне, так и высказывания В. Путина и его ближайшего окружения относительно Р.Т. Эрдогана и членов его семьи, приходится признать, что Москва все же идет на сближение. Очевидно, она имеет ряд стратегически важных задач не только на Ближнем Востоке, но и непосредственно во взаимоотношениях по оси Россия – НАТО. В этом контексте стоит напомнить, что после того, как был сбит российский СУ-24, Кремль предоставил в Совбез ООН доклад, который, по мнению России, содержит сведения о связях Турции с международными террористическими группировками. Однако до сегодняшнего дня этот доклад не обсуждался на заседаниях Совбеза ООН.

Учитывая геополитические маневры Москвы, выражающиеся, как представляется, в вынужденном сближением с Анкарой, РФ активно сотрудничает с Турцией на военно-политическом пространстве, взаимодействуя в том числе и в вопросах нормализации сирийского кризиса, а также в создании зоны деэскалации в Идлибе. Очевидно, что Анкара не смогла бы осуществить операцию «Щит Евфрата» без одобрения и поддержки со стороны Москвы.

Недовольство Вашингтона объясняется и тем, что политическое урегулирование в Сирии идет также в основном при участии Турции и России, примером чему служат прошедшие семь саммитов в Астане. Тот факт, что Анкара разворачивается в сторону Москвы, отдаляясь от западных партнеров как «на земле», так и в дипломатическом аспекте, не может не вызывать определенное раздражение США.

Переговоры о поставке в Турцию российских С-400 — тема, которая не сходит с первых полос мировых СМИ. Бесспорно, подобная ситуация ни что иное как своего рода нонсенс: Москва намерена оснастить государство – члена НАТО новейшими противоракетными установками. Таким образом, речь идет не только и скорее не столько об экономической составляющей сделки по С-400, а о ее геополитических последствиях и для Анкары, и для Москвы. Выгоды России в этом контексте очевидны. Для Турции же — это возможность дать четкий сигнал Западу и в первую очередь США о том, что у Анкары есть альтернатива.

Однако после приобретения С-400 возникает более глубинный вопрос, заключающийся в том, кого турецкое руководство будет расценивать как союзника, а кого — как противника. Стоит напомнить, что бывший министр обороны Турции Фикри Ышик в марте 2017 г. заявил, что комплекс С-400 несовместим с техникой, находящейся на вооружении НАТО.[51] Системы радиолокационного опознавания «свой – чужой», имеющие техническую возможность отличить вооружения и войска противника от своих, не будут совпадать с имеющимися в Турции системами Североатлантического альянса.

Более того, по сообщениям российской стороны, Москва не предоставит Анкаре возможность «открыть» С-400, для чего создаст условия защиты имеющейся начинки.[52] Не стоит забывать и о том, что ближайшие партнеры России, а именно Иран, Сирия и Армения, имеют на вооружении С-300, и сложно представить, что Москва «без условий» предложит государству – члену НАТО более современную систему ПВО. Скорее всего, турецкое руководство не станет использовать С-400 против тех стран, с которыми у России имеются стратегические взаимоотношения: то есть южное и восточное направления для Анкары исключены. Это может означать лишь одно — турецкое руководство чувствует угрозу со стороны Запада.

В этом контексте следует отметить, что политическая элита Турции может прогнозировать усугубление кризиса у границ государства, связанного в первую очередь с курдским вопросом и возникновением хаоса в регионе. При условии разрастания конфликта вполне возможно участие внерегиональных акторов — России и США. При подобном сценарии и исходя из имеющихся сегодня реалий, Турция может обоснованно предполагать, что окажется с западной коалицией по разные стороны конфликта. Исходя из этого, объяснимыми становятся предположения о размещении комплекса С-400 в двух крупнейших городах страны — Стамбуле и Анкаре.

Очевидно, что вопрос с поставками С-400 приобретает все большую негативную окраску для турецко-американских отношений. Одной из мер, которые Вашингтон готов принять для противодействия сотрудничества Анкары и Москвы, является введение нового пакета санкций против России и третьих стран.[53] Он касается военно-промышленного комплекса, включая АО «Концерн ВКО «Алмаз-Антей» и «Рособоронэкспорт», которые как раз занимаются разработкой и дальнейшей реализацией таких систем, как С-400.

Стоит также напомнить, что с охлаждением отношений по оси Турция – Запад имеет место фактическое эмбарго на некоторые виды вооружений, прежде всего из США и Германии. Речь в основном идет о самолетах боевой авиации — американских F-35 и немецких танков Leopard. Экспертное сообщество США в последнее время всерьез обсуждает вопрос членства Турции в НАТО и прекращение использования военной базы Инджирлик и, как следствие, вывоз с территории Турции находящегося там на хранении ядерного оружия.[54] Подобные предложения активно поддерживаются американским истеблишментом.

К тому же, недавно было опубликовано открытое письмо 14 сенаторов Конгресса США, включая ярого представителя Республиканцев Джона Маккейна и Демократа Роберта Менендеса президенту Д. Трампу, где приветствуются визовые ограничения с Турцией и формируется «месседж» Р.Т. Эрдогану, что турецко-американские отношения находятся на стадии кипения.[55]

Постскриптум

Велика вероятность того, что в кратко- и среднесрочной перспективе турецко-американские отношения ждут новые потрясения, а актуальность темы будет только возрастать. Представляется, что необходимо заострить внимание на следующих моментах:

Во-первых, проблемные аспекты между Анкарой и Вашингтоном, затрагивающие ряд важных персон как для Турции, так и для США могут привести к углублению кризиса с переходом «на личности». Это, естественно, не отвечает интересам прежде всего Турции.

Во-вторых, накаливание внутриполитической обстановки в Турции и поляризация общества, а также неоднозначность характеров лидеров обоих государств может обусловить неожиданные шаги — как со стороны Анкары, так и со стороны Вашингтона.

В-третьих, развитие курдского вопроса по негативному для Анкары сценарию, а вместе с ним и проблемы контроля курдскими военными группами энергоресурсов в Сирии, а также и обладание ими большим количеством современного вооружения, предоставляемого США, лишь осложнит возможность нахождения общих интересов в региональном измерении.

В-четвертых, вследствие вынужденного сближения Турции и России в Сирии возникает вопрос: может ли ухудшение турецко-американских отношений стать залогом союзнического партнерства между Анкарой и Москвой? В перспективе и Турция, и США, и Россия могут столкнуться с еще большей проблемой по курдской вопросу, который может выйти за существующие привычные региональным акторам рамки. Для Турции позиция России по этому жизненно важному вопросу не ясна: турецкое руководство настаивает на операции «Африн», а Москва делает предложение некоторым курдским представителям, которые входят в «черный список» Анкары, принять участие в недавно инициированном Кремлем «Конгрессе народов Сирии». К тому же Москва по понятным причинам нацелена на долгосрочное планирование своих геополитических интересов, включающих также и региональные энергетические проекты.

Наконец, проблемы в турецко-американских отношениях, безусловно, не только скажутся на роли Турции в НАТО, но и непосредственно на членстве государства в Североатлантическом альянсе. Естественно, при подобном развитии событий первое, что придется уточнять — это юридический и фактический статус авиабазы Инджирлик. В этом контексте перед Россией может открыться новое «окно», но уже не в Европу, как это было ранее, а на Большой Ближний Восток.

 

*Организация запрещена в РФ