Политика – как раз та область, где особенно уместно мужество!

От редакции: Если внимательно присмотреться к западной критике современной России, то мы увидим, что значительная ее часть так или иначе основана на упреке в том, что у нашей страны «слишком брутальный лидер». Как только начались крымские события, все СМИ в Европе и США извлекли из архивов фотографии Владимира Путина с голым торсом, с оружием, на лошади, на палубе военного корабля… Подразумевается при этом, что это человек чуждой культуры.

Эта составляющая критики нашей страны имеет значительное идеологическое основание. Наш сегодняшний собеседник, профессор государственного управления Гарвардского университета Харви Мэнсфилд, кавалер Медали за заслуги в области гуманитарных наук и учитель Фрэнсиса Фукуямы и Эндрю Салливэна, предметно занимался исследованиями в этой области. В 2006 году вышел его бестселлер «Manliness» о феномене преследования мужественности в современном «гендерно-нейтральном обществе».

* * *

– Уважаемый профессор Мэнсфилд, Ваша знаменитая книга «Мужественность» была опубликована восемь лет назад. В ней Вы писали, что феномен мужественности на Западе незаслуженно порицается, и подобное положение дел – серьезная угроза для развития американского общества. Считаете ли Вы, что Ваши выводы верны и сейчас, в 2014 году? И чтобы Вы добавили к своим доводам сегодня?

– Я думаю, что моя книга сохраняет свою актуальность, проблема, в ней описанная, никуда не исчезла, и мне не кажется, чтобы выводы стоило бы менять. Я по-прежнему считаю, что мужественность заслуживает куда большего признания, чем сейчас, и что эта сила всё ещё остается общественно «невостребованной» – я именно этот термин и употребил. Под «невостребованностью» я подразумеваю, что мужчинам не позволяют открыто выражать эту свою сущность. Хочу напомнить, что в моей книге речь идёт об Америке и некоторых европейских странах, отнюдь не обо всём мире. В мусульманской умме, в всяком случае, в некоторых ее странах, мужественность ценится, пожалуй, даже слишком высоко.

– Какая связь между мужественностью и жестокостью? И правда ли, что сегодня одно легко принимается за другое?

– Дело в том, что у мужественности есть определённые градации. Самый нижний слой – это просто нечувствительность к боли, которая самым определенным способом связана как раз с жестокостью, это то, что свойственно мужчинам от природы, как самцам. Мужчины такого типа менее восприимчивы к чужой боли, к боли вообще, чем женщины. Поэтому им легче переносить страдания самим, а равно и забывать, что у людей может быть разный болевой порог. Более высоким уровнем будет мужественность в узком смысле слова – стремление и реализуемая возможность брать на себя ответственность в критической ситуации. Можно это даже проще назвать – джентльменством или хорошим воспитанием. Ну а на самом верхнем уровне будет своего рода философское мужество, мужественность осмысленная, выстраивающая всю жизнь мужчины и его поступки.

Все эти три уровня действительно объединяет присутствие некоторого элемента агрессии… или, можно сказать так, амбиций. Но, тем не менее, они очень отличаются друг от друга и редко уживаются. Есть немалая разница между, например, президентом Джорджем Бушем-младшим и кем-нибудь вроде итальянского дуче Бенито Муссолини. Оба они, конечно, по-своему мужественны, но только один из них – в низком, карикатурном смысле.

– То есть мужественность и жестокость – контекстуально синонимы. Но что же эти два качества, по-вашему мнению, объединяет? Напористость или всё-таки агрессия?

– И то, и другое. Агрессивность – понятие телесное, тогда как напористость обнаруживает себя скорее в стилистике речи. Я бы даже сказал, они неотделимы друг от друга. Опять-таки, они в основном проявляются на разных уровнях, но сущностно речь идёт об одном и том же. Красиво то и другое явление можно назвать «захватом инициативы».

– Вы сравнили Джорджа Буша-младшего с Муссолини. На мой взгляд, всякий в сравнении с Муссолини будет выглядеть мужественным…

– Я именно поэтому про него и вспомнил.

– Но что если мы рассмотрим Джорджа Буша-младшего в менее контрастном сравнении, с политиками нашего времени? Его в начале 2000-ых, когда он начинал свои войны в Афганистане и Ираке, тоже считали примером жестокости. Насколько это верно?

– Не думаю, что тут вообще уместно говорить о жестокости. Это было, как тогда говорили, политика упреждающей обороны. Буш далеко не сразу решился вторгнуться в Ирак в 2003 г. Он неторопливо всё обдумал, посоветовался с народом, с Конгрессом, с ООН и союзниками. И хотя он не получил поддержки ото всех, но в основном его поддержали. Конечно, многие из тех, кто поддержал его в начале, потом в этом раскаивались, но всё равно… Я не думаю, что его действия могут служить примером именно жестокости.

– У него также был случай проявить своё мужество – 11 сентября 2001 года...

– Да, первая речь, которую он произнёс на месте обрушения башен-«Близнецов», когда там ещё шли спасательные работы, – это, безусловно, вдохновляло.

– А как насчёт президента Обамы? Как бы Вы определили его с точки зрения мужественности?

– Обама – мужчина более тонкой организации, чем Джордж Буш-младший. Ему в большей мере небезразлично, что «могут подумать» другие люди. Конечно, это общее свойство всех политиков, но Обама наделён им в очень большой степени. Не стоит забывать, что в его партии сильные позиции занимают женщины вообще и феминистки в частности, поэтому он хочет понравиться в том числе и им. Мужчину тонкой организации в принципе отличает внимание к чувствам других, в особенности женщин. Он вообще менее чёрств. Мужчина мужественный вообще мало думает о том, как он выглядит (не внешне, конечно, а с точки зрения оценки его поступков) и какое впечатление производит – и в этом смысле более естественен, что ли…

– Но не кажется ли Вам, что в политике всё ещё сохраняется некоторое «мальчишество» – когда серьёзные западные политики «задирают» друг друга и предпринимают важные шаги без всякой видимой причины, только чтобы доказать собственное мужество? И порой это приводит к весьма неприятным последствиям. Актуальна ли по-прежнему эта модель поведения, как Вы считаете?

– Да, действительно, политики так поступают, но часто потому, что им кажется, от них именно этого и ждут. Решительные действия вообще производят более выгодное впечатление, чем осторожность. Например, если сравнить, как ведут себя сейчас Путин и Обама относительно Украины, то Путин произвёл гораздо более сильное впечатление. Обама же наоборот был очень осторожен относительно последствий своих действий, он не захотел выходить «за рамки» и в результате выглядел не столь импозантно, как российский лидер.

– Но как же так получается, что мужественность всё ещё остается частью политики, тогда как в обществе наблюдается заметный отход от традиций мужественности к устройству, более нейтральному в гендерных вопросах? Значит ли это, что политика – такая специфическая сфера, где по-прежнему актуальные старые правила?

– Именно так оно и есть. Политика – как раз и есть та область, где особенно уместно мужество. Где именно оно от вас и требуется: вы должны самоутверждаться. В Европе принято говорить, что люди в выборах участвуют, а в Америке на них борются. В политику нельзя просто так «взять и попасть», туда необходимо пробиться. Заинтересовать людей, расположить к себе.

– А что это означает для женщин в политике? Это им вредит или, наоборот, обеспечивает преимущество? Если они сделают ставку на внепартийность или пойдут на компромисс, это не будет считаться признаком слабости?

– Нельзя отрицать биологию в пользу социологии. Рассуждать в категориях природного характера нормально, когда речь идёт о полах. Что же касается политики, то мужественность с напористостью имеют преимущества, но способность к компромиссу, осмотрительность, умение действовать не напролом, а получать своё, об этом как бы и не прося вовсе – это тоже очень важно, и у женщин получается лучше. У каждого из полов есть свои особые преимущества. И в идеале, наверное, хорошо бы иметь политику, сочетающие выигрышные свойства обоих полов.

– Можно ли сказать, что правление Обамы полно противоречий, что ему очень тяжело делать то, что он делать должен? Было бы ему легче, будь он женщиной?

– Да, думаю, ему было бы легче. Произвести впечатление на женщин можно, если вести себя как женщина. Либо если НЕ вести себя как женщина. Одни женщины предпочитают мужчин мужественных, а другие – тонко организованных. Обама, когда говорит, может быть достаточно мужественным, он бывает довольно напорист, особенно, когда обрушивается на своих врагов. Он далеко не лишён мужественности. И это позволяет ему нравиться и той, и другой женской аудитории.

– Итак, уважение к мужественности на Западе переживает упадок. В некоторых других странах и культурах она наоборот, всё ещё ценится очень высоко, порой, даже слишком… И вот этот ренессанс мужественности в иных культурах, что он может означать для Запада?

– Это вызов Западу со стороны общечеловеческой традиции. Большинство обществ ценили – а иногда даже переоценивали – мужественность на протяжении тысячелетий. Мужчины были у руля управления. Политика, которой эти общества следовали, делала акцент на доблесть и воинское мастерство. И пытаться изменить всё это, особенно, если ты безраздельно не правишь всем миром, – дело довольно сложное. Придётся иметь дело с противниками, чьи методы ты не признаешь за конвенционные. А это значит, что ты не готов иметь с ними дело. Ты мыслишь совершенно по-другому, и сейчас это для Запада составляет огромную проблему, особенно, для европейцев. Они кажутся противникам особенно утомлёнными и измученными, как будто совсем потеряли свою жизненную силу.

– И поскольку Западу приходит решать большинство вопросов мировой повестки, данное обстоятельство чревато различными затруднениями?

– Именно так я и думаю. Особенно это верно в отношение мусульманского мира. Ислам – это религия, как будто специально придуманная для 100-процентного мужчины. Она распространялась в основном через завоевание, а не проповедь – в отличие от христианства. Так что там сформировалась целая культура мужественных мужчин, с одной стороны, и угнетения и эксплуатации женщин, с другой.

– Мой следующий вопрос о корреляции упадка мужественности с системой образования на Западе. Есть ли, на Ваш взгляд, доля вины последней в упадке мужественности на Западе?

– Отчасти. В школах нижней ступени для мальчиков от будущих мужчин требуют вести себя, как девочки: быть всегда послушными, благонравными, уметь легко со всеми уживаться – всё это скорее девочкам ведь свойственно, чем мальчикам. А быть мальчиками – от природы более непокорными – им, наоборот, не позволяют. Их наказывают, подвергают обструкции и вообще перевоспитывают самыми радикальными методами, которые не дают им развивать свои природные свойства: возбудимость, живость и так далее. В результате они вырастают, просто не зная, как это здорово: нарушать запреты, делать что-то по-своему, быть самими собой в детстве. И, в конце концов, шаг за шагом, со школы еще, их лишают возможности узнать, что же это такое – вести себя по-мужски.

– И Вы считаете, что всё это ведёт к подавлению мужественности?

– В каком-то смысле, да. Мои гарвардские студенты-юноши часто кажутся мне эдакими недомужьями – ведут себя так, как будто они уже живут под надзором у женщины. И, конечно же, жутко боятся критики со стороны женщин.

– То есть Вы хотите сказать, что женщины сегодня – угнетатели?

– Пожалуй, да. Но угнетатели совершенно восхитительные.

Беседовала Юлия Нетесова

Рейтинг публикации:

0

Комментарии (5) | Распечатать

Добавить новость в: