Вокруг западного и демократического мира рушатся опоры, народные революции дают плачевные результаты, а полюса влияния смещаются на Дальний Восток. Универсализм, который столько времени продвигали США и Европа, доживает последние дни.
Atlantico: Распад советского блока надолго заставил поверить в то, что либеральная демократия западного образца в конечном итоге завоюет весь мир в отсутствии жизнеспособной конкурентной модели. Недавние события на Украине и в Сирии ставят под сомнение эту теорию?
Александр дель Валль: Не только на Украине и в Сирии! Достаточно «пройтись» по многополярному миру, чтобы оценить существующее множество систем идеологических и религиозных ценностей, политических режимов, самосознаний и даже концепций и восприятий самой демократии. Дело в том, что принимать «западный образ жизни» не торопятся не только красные и зеленые диктатуры вроде Северной Кореи, Судана, Эритреи, Сирии, бывшего Ирака Саддама Хусейна, Китая и Зимбабве, но и так называемые «неприсоединившиеся демократии» вроде Индии, Венесуэлы, Боливии и Эквадора, а также многие развивающиеся страны во главе с Россией, Турцией, Малайзией и Индонезией. Этим государствам могут быть свойственны не только «антизападные», но и просто «незападные взгляды», которые не ставят во главе угла четверку «права человека — либерализм — индивидуализм — рыночная экономика». Их концепции демократии, отношение к религии, месту человека в обществе и национальному самосознанию отличаются от западного восприятия. Кроме того, Восточная Европа, которую нам было очень непросто принять в свои ряды, наглядно продемонстрировала возможность существования и допустимость других концепций демократии.
Как я уже писал в книге «Западный комплекс», жители Запада, как и все другие народы, стали жертвами собственных представлений и цивилизационно-идеологического «форматирования». Они воспринимают мир и других людей через эту искажающую призму. Кроме того, в своем универсалистском запале они все чаще путают нейтральное и главным образом технологическое явление глобализации с универсализмом. Все это служит источником космополитической утопии, которой вдохновляются сторонники гипотетического «мирового правительства». Этот проект может показаться решением проблемы достижения «мира во всем мире», но в то же время выглядеть опасной утопией, за которой скрываются неоимперские амбиции. По крайней мере, именно так воспринимают его государства, которые крепко держатся за свое самосознание и решительно настроены на защиту принципа суверенитета.
Фабрис Баланш: Распад Советского Союза ознаменовал собой триумф капитализма, а вовсе не либеральной демократии. Оба этих понятия, разумеется, связаны между собой, потому что предприятию для развития требуется свобода, а также общественное спокойствие и политическая стабильность. Китайская модель служит наглядным подтверждением того, что авторитарная страна способна занять второе место среди сильнейших экономик мира, не переходя на либеральную демократию. Бывшие коммунистические республики Восточной Европы и сама Россия тоже не стали либеральными демократиями сразу же после крушения коммунистических режимов. Одни из них, например, Болгария и Румыния, прошли через хаотические фазы политического переходного процесса, тогда как другие, вроде России и Белоруссии, сохранили авторитарную модель управления.
Возвращение России в число сильнейших мировых держав и впечатляющий подъем мощи Китая привели к формированию настоящей авторитарной контрмодели, на которую теперь могут опереться многие мировые режимы.
Мишель Маффезоли: События на Украине и в Сирии, деколонизационная история в Африке, история Латинской Америки и развитие бывших коммунистических стран — все это указывает на то, что речь идет о понятии западного мира, для которого либеральная демократия является не одним из этапов истории, а ее конечным итогом.
Эта концепция исторического развития подразумевает движение от дикого и примитивного состояния к просвещенной и демократической цивилизации. Сегодня же ее ставит под сомнение не только отказ от демократии в развитии некоторых наций, но и перенасыщение демократической модели в самих западных странах. Сейчас даже возникает вопрос, не стремится ли западный интервенционизм, который неизменно направлен на экспорт демократических идеалов (причем даже вооруженным путем), отсрочить распространение все более глубоких внутренних сомнений в этой системе.
— Имеет ли смысл говорить о западном универсализме? В чем именно Западу не удалось утвердить свою модель? Проиграл ли он на всех уровнях?
Александр дель Валль: Как я уже говорил чуть выше, многие на Западе ослеплены собственным универсализмом. Он представляет перед ними мир в искаженном свете и не дает им принять реалии многополярной системы, которая состоит из совокупности устойчивых национальных самосознаний и суверенных представлений. Обсуждение западного универсализма вполне оправданно, потому что этот универсализм исходит от Запада и продвигается им. Кроме того, неудачная попытка распространить западную концепцию универсалистской демократии по всему миру связана с тем, что проект «Вавилонской башни» (именно он движет современной западной демократией) воспринимается как угроза незападными государствами и цивилизациями. Они видят в нем двуличную маску нового глобального империализма, который может оказаться еще страшнее старого доброго колониализма. С некоторой точки зрения универсализм представляет собой результат систематизации и идеологизации старого христианского понятия всеобщности.
Запад забыл, что универсализм прав человека, во имя которого он вел столько войн, в сочетании с материалистической страстью к потреблению и индивидуализмом никак не могут заменить потребность в самосознании, которая является неотъемлемой частью человеческой сущности и возникает повсюду, от Тайваня до Малайзии, Индии, Сингапура, Балкан, Средней Азии, Африки, Шотландии, Крыма, Украины, Кот-д’Ивуар, Нигерии, России, кипящего исламского мира и Латинской Америки. Если не считать старую Западную Европу (тоталитаризм прошлого оставил у нее глубокую травму, и она поэтому с опаской смотрит на все ростки самосознания), США и Австралию (эти государства сформированы иммигрантами, и их восприятие патриотизма основывается на универсализме и демократическом мессианстве), практически все страны реального, многополярного мира крепко держатся за их «конкретное» самосознание и рассматривают глобализацию как поле для развертывания их мощи, соперничества, стратегических альянсов, конкуренции и различного рода связей… В любом случае, ни о каком наднациональном объединении или мировом правительстве речи точно не идет. Другими словами, только мы приравниваем глобализацию к универсализму, воспринимаем его предельно буквально и жертвуем ради него нашими корнями и самосознанием.
Фабрис Баланш: Но свойственна ли западному миру всеобщность? Ценности демократии, свободы и светского государства зародились на Западе после веков борьбы против авторитаризма и медленного достижения политической зрелости. Так, можно ли «экспортировать» их по всему миру за несколько десятилетий? Это не говоря уже о том, что в мире существуют различные культурные ареалы с собственной историей. Глобализация разрушила барьеры в экономике и общении, но, по счастью, не стерла культурные и другие границы. Во многих регионах мира привлекательность Запада идет на спад из-за структурного экономического кризиса, который мы переживаем с 1970-х годов. Сегодня Ближний Восток смотрит главным образом не на Европу, а на нефтяные монархии Персидского залива. Юго-Восточная Азия теперь в куда большей степени ориентируется на Китай, а не на США. Не стоит забывать и о том, что социалистическая модель стала жертвой экономического застоя в Советском Союзе и всех принявших ее государствах.
Как бы то ни было, несмотря на потерю экономического влияния, мне кажется, что наши ценности продолжают продвижение в мире. Да, сейчас это происходит медленнее, возможны отступления и смешения, но они все равно движутся вперед именно в силу своей универсальности. Чтобы стать нормой в мировых масштабах, им просто потребуется больше времени.
Мишель Маффезоли: Великий период западного универсализма, во время которого идеалы демократии, прогрессизма и индивидуализма пытаются навязать себя всему миру, охватывает современную эпоху от XVIII века до наших дней.
Мне кажется, что этот период подходит к концу, и Западу сейчас никак не удается добиться главенства в мире и утвердить свою модель. Об этом свидетельствует жизненная сила развивающихся стран, которые вовсе не следуют нашей модели развития, но пока что выглядят лучше приспособленными к новым технологиям и настроениям в мире. Да, Запад действительно был доминирующей силой в мире в XIX и начале ХХ века, но две мировые войны, по всей видимости, ознаменовали собой конец этого господства.
— Каким образом Запад одновременно стал жертвой своего стремления к универсализму? Быть может, широкое продвижение ценностей лишило его собственного самосознания?
Александр дель Валль: Как я уже писал в «Западном комплексе», ответ на этот вопрос кроется в страшной путанице с последствиями, которая привела к вере в то, что универсализм, права человека, космополитизм, индивидуалистический консюмеризм и свободный рынок являются достаточными условиями для создания или воссоздания самосознания. Кроме того, у нас перепутали «самосознание», которое является совершенно «конкретным» понятием (на местном, региональном или цивилизационном уровне) с корнями в истории и географии, и некие абстрактные, бесплотные ценности. Эта путаница заключается в замене самосознания народов на привязанность к абстрактным ценностям и идеологиям и, как мне кажется, представляет собой семантическое ядро «космополиткорректности».
Приняв идеологическо-утопические современные ценности, которые основаны на развитии связей с прошлым и отрицании любых форм корней, Запад сам загнал себя в ловушку. Он посчитал, что должен смести в сторону прошлое и истязать тем самым собственное самосознание, демонизируя или высмеивая собственную историю и христиано-иудейские корни в угоду «космополиткорректности», которую так любит посткоммунистический идеолог Юрген Хабермас (Jurgen Habermas) из франкфуртской школы. Этот человек стал одним из главных идеологов Европейского Союза. Именно ему мы обязаны жуткой идеей «юридическо-конституционного патриотизма», который призван стереть национальную принадлежность европейцев во имя гипетрофированной идеологии прав человека и защиты «страдающих» меньшинств от белого и христианского европейского большинства.
В результате мы получаем самобичевание на уровне самосознания старой Европы, которая угодила в ловушку собственного универсализма. Кроме того, заявления по типу «этого больше нельзя допустить» приводят к «нацификации» самосознания белого человека, формируют у него комплекс Гитлера. Все это объясняет сильнейшее идеологическое противоречие антирасистов и поборников космополиткорректности, которые демонизируют больной, по их мнению, архетип «мужчина — белый — европеец — иудей/христианин», но при этом гипертрофировано превозносят тип «немужчина — небелый — неевропеец — неиудей/нехристианин». В их понимании, второй неизбежно является жертвой первого. Это объясняет тот факт, что защитники родовой теории одновременно являются самыми рьяными поборниками иммиграции, которые враждебно относятся к суверенитету и пустившему корни патриотизму.
Фабрис Баланш: Запад стал инициатором экономической глобализации и распространения свободного рынка, что способствовало ослаблению западных национальных государств и потере ориентиров среди населения. Это тем важнее, что народные слои первыми ощущают на себе пагубные последствия глобализации. По счастью, у этого процесса все же есть больше положительных, чем отрицательных сторон и вместо того, чтобы строить какие-то преграды, пытаться изолировать себя от него, лучше приложить усилия, чтобы приспособиться к такому процессу. Традиция, национальное государство и глобализация дополняют друг друга, и если Запад хочет остаться привлекательной моделью, ему нужно мобилизовать три этих параметра. Без сомнения, Запад еще не успел отойти от шока «бесславного тридцатилетия», которое последовало за окончанием «славного тридцатилетия». Этот фактор, вызвал у некоторых стремление укрыться за стенами нации или даже регионального и общинного самосознания. Но на самом деле это бесплодное отношение. Дело в том, что только столкновение с другими культурами позволяет в полной мере оценить собственное самосознание и уверенно войти в поток мировой конкуренции. До недавнего времени Запад главенствовал в мире, у него не было конкурента помимо коммунистического блока, но противостояние с ним касалось в большей степени идеологии, а не самосознания. Возникновение конкуренции со стороны новых экономических и культурных держав путает нас, подрывает ориентиры, заставляет усомниться в наших собственных ценностях.
Мишель Маффезоли: Общества организуют отношения между людьми либо в форме общинной солидарности, либо в членской форме, которую мы называем универсалистской. В первой модели самое главное — это благо группы, общее благо в ущерб или с безразличием к индивиду. Точно также, самосознание здесь скорее является коллективным или групповым, а не индивидуальным. Во второй модели, которая утвердилась в Европе с XVIII века, самосознание является в первую очередь личностным, а люди регулируют свою совместную жизнь в форме общественного договора. Он связывает каждого человека в отдельности с государством, а все вместе связаны этой общей принадлежностью с нацией и ее представителем, государством.
Такая модель получила широкое распространение даже в тех случаях, когда не полностью отвечала коллективному менталитету стран из-за того, что солидарность и коллективное самосознание в них носили скорее племенной и общинный, нежели национальный характер, или что каждый человек определял себя на основе принадлежности к группе, этносу, религии или социальному слою, а не личного статуса. Африка и Азия представляют собой прекрасные примеры незавершенного процесса демократизации и национализма.
В любом случае, нет сомнений, что Европа и Северная Америка отступили с некогда занимаемых ими позиций империалистического господства. И раз универсализм по определению включает в себя всеобщее превосходство демократической модели, на Западе было воспринято как провал появление других ценностей, которые содержат в себе меньше индивидуализма и политики, но больше солидарности и общинного духа.
— Потеря привлекательности Западом связана со злоупотреблением нашим влиянием или наоборот слишком скромными планами по достижению поставленных задач? Нам не хватило веры в нашу собственную культурно-политическую модель, или же мы наоборот слишком сильно верили в ее непогрешимость?
Александр дель Валль: Этот важнейший вопрос я рассматриваю с последней главе моей книги. Там я пишу, что несмотря на все, что нам твердят уже которое десятилетие, у нас не получится добиться уважения других, если мы изменяем сами себе, оскорбляем собственную историю и лицемерно прячем политические игры и борьбу за влияние за красивым фасадом прав человека. Поэтому исполненные патриотизма новые развивающиеся державы, такие как Китай, Россия, Индия и Бразилия и мусульманские страны ведут борьбу в первую очередь против нашего универсализма и правозащитничества (под его прикрытием мы уже свергли «строптивые» режимы в Сербии, Ираке и Ливии), а не нашего европейского христиано-иудейского самосознания.
В конце книги я отмечаю работы великого психолога Уилла Шутца (Will Shutz), теоретика самооценки и одного из главных мировых специалистов по связям в группах людей. По результатам многих научных исследований и лабораторных опытов он показал, что «положительное восприятие нас другими людьми, а также степень единства и эффективная работа группы тесно связаны с тем, какую оценку мы даем собственному лагерю». Короче говоря, чем больше Запад считает нужным поливать грязью собственное прошлое, прививать коллективную ненависть к себе и самобичевание собственным «подданным» (они же погружены в нигилизм и «коллективную депрессию») в надежде добиться тем самым расположения других цивилизаций и укрепить неоимперский космополитизм, тем больше он создает условия для собственного отторжения этими цивилизациями, которым он, по сути, прививает отвращение к нему. Наконец, я отмечаю, что незападные цивилизации, которые ощущают угрозу со стороны Запада, совершенно не верят в искренность его интернационалистско-универсалистского подхода. Он воспринимается ими как прикрытие для неоимперских планов по разрушению национального самосознания и суверенных наций.
Фабрис Баланш: Запад вот уже не первое десятилетие страдает от избыточной самоуверенности. Даже если либеральная демократия и лучшая в мире модель, это никак не отразится на ее естественном распространении, тем более что многие народы считают, что Западу свойственен империализм. Кроме того, он страдает он набравших силу на его территории антизападных течений. Во время арабских революций мы видели как некоторые «исламо-левацкие» интеллектуалы приветствовали приход к власти «Братьев-мусульман» во имя торжества «демократии», хотя на самом деле они рассматривали все это как триумф мировой революции, о которой столько говорили в их молодости. Запад стал жертвой собственных ценностей, которые допускают резкую критику со стороны противников свобод, и стремления западных народов взять на себя груз вины за прошлое.
Мишель Маффезоли: У нас слишком мало обращают внимание на тот парадокс, который представляет собой насаждение демократии. Кроме того, у нас слишком часто закрывают глаза на отклонения демократии, которые привели во власть Гитлера и прочих диктаторов. Если какая-то демократия и существует, то она представляет собой процесс регуляции жизни в обществе, который движется, меняется, никогда не стоит на месте. Верить в существование некой неизменной демократии означает идти на поводу у прогрессистской идеологии, которая рассматривает Запад как то, к чему нужно стремиться всем без исключения странам.
— Все ли западные ценности пошли на «экспорт»? Если нет, то какие именно?
Александр дель Валль: Гипертрофированный индивидуализм, философский материализм (либеральный или марксистский), разрушительное для любых иерархий и ценностей либертарианство, новая идеология тирании меньшинств и прав в ущерб большинству и обязанностям — все это, как мне кажется, нельзя экспортировать без риска, потому что речь идет о своего рода «контрценностях», которые стали результатом извращения изначальных христианско-иудейских и греко-латинских ценностей (уважение к человеку, защита собственности, защита прав и т.д.). Таким образом, можно сказать, что ценности современного Запада в значительной мере являются этими контрценностями, которые в таком случае могут вызывать лишь неприятие других народов и наций. Они не хотят уподобиться бывшим коммунистическим странам Восточной Европы и старым депрессивным демократиям Западной Европы, пойти по пути демографического исчезновения, угодить в вакуум самосознания и потерять суверенитет. Короче говоря, они не хотят стать как Запад, который вял и уязвим, несмотря на все свои богатства и достижения.
Такого мнения придерживаются, например, Ли Куан Ю в Сингапуре, Махатир в Малайзии и Эрдоган в Турции. Они часто говорят о том, что нужно перенимать технологии Запада и переходить на предложенную им рыночную экономику, но в то же время держаться подальше от его нравственного упадка и философского релятивизма, так как они могут повлечь за собой хаос, уничтожение семьи и гражданских ценностей, которые служат основой любого общества.
Фабрис Баланш: Свобода, равенство, братство, светское государство — все это может пойти на экспорт, но для принятия этих ценностей в масштабах всей планеты требуется время. Медленней всего процесс идет, безусловно, с понятием светского общества, потому что оно наталкивается на препятствия в виде самосознания и опирающихся на религию авторитарных политических властей. В отсутствии демократии, религия становится фактором организации общества, а население подчиняется божественному закону за неимением общественного договора. Наглядным примером тому может послужить Сирия: когда мятежники берут под контроль некий населенный пункт, новые власти неизменно начинают опираться на Коран и шариат, а не на гражданский кодекс.
Мишель Маффезоли: Не будем забывать о том, что универсалистская западная цивилизация начала экспорт ценностей на остриях штыков солдат, в трюмах торговых кораблей и с Библиями миссионеров. Хотя в тот момент речь шла об экспорте в несколько ином понимании, потому как бедные колонизированные народы вряд ли стремились уподобиться демократическим европейцам!
Но даже современная эпоха, эпоха демократии и прогресса не скупилась на кровавые бойни и разрушения. Демократия, как и любой другой режим, который регулирует совместную жизнь людей и управление общим благом, дает волю человеческим инстинктам и импульсам, как положительным, так и самым что ни на есть отрицательным. Именно это пошло на экспорт и дало соответствующие результаты.
— Хотя европейская и американская культурная модель не смогла закрепиться по всему миру, экономический либерализм, судя по всему, все же вошел в норму. Чем объяснить этот парадокс?
Александр дель Валль: На самом деле это никакое не противоречие, потому что, как я пишу в посвященной глобализации главе моей книги, главная аналитическая ошибка заключалась в смешении торговой и коммуникационной глобализации и ее нейтральных технологических инструментов (вроде электричества) с утопическим проектом «счастливой глобализации» и «мировой деревни». Японские императоры периода Мэйдзи, современный Китай, индуисты-националисты в Индии, голосующие за Партию справедливости и развития Эрдогана турецкие исламисты, националистское руководство Малайзии и Индонезии и даже лидеры «Аль-Каиды» понимают, что технологии и средства связи Запада в значительной мере вышли из-под его контроля и могут стать важными инструментами или даже мощным оружием борьбы с глобализацией. Речь идет о националистическом стремлении к мощи при сопротивлении Западу с использованием оружия, которое было создано им (например, интернет), но больше не находится в его исключительном владении. Отсюда, например, следует китайская стратегия по борьбе с Google и продвижению собственного, подконтрольного партии поисковика, который дает молодежи то же самое, что и запрещенный за «подрывную деятельность» американский аналог.
Фабрис Баланш: Капитализм — это старейшая в мире экономическая система: как только люди отказались от бартера, они сразу же стали капиталистами. Кроме того, вполне нормально, что после крушения коммунистических режимов экономический либерализм вновь вошел в норму. Действительно ли коммунистические лидеры были убеждены в силе их модели, или же попросту выстраивали выгодный им самим государственный капитализм? Кроме того, быть может, речь шла о марксовом первоначальном накоплении капитала, которое должно было позволить следующему поколению пожать все плоды неизбежной либерализации экономики? Распространение демократии зачастую идет очень медленно, потому что распространенные во многих развивающихся странах формы капитализма могут работать лишь в авторитарной среде.
Мишель Маффезоли: Как бы то ни было, в мире по большей части утвердился экономический либерализм, который подразумевает отсутствие любых препятствий для товарообмена. Этот режим как нельзя хорошо приспособлен для взаимодействия экономик с разными уровнями развития и стоимостью транспортировки, которая не может сбалансировать перемещение производства в страны с дешевой рабочей силой. Как бы то ни было, не стоит думать (особенно в нынешней ситуации), что наша современная модель навсегда останется главной для всего человечества. История говорит нам, что все великие империи отнюдь не вечны, будь то Монгольская империя, которая простиралась от Южно-Китайского моря до Австрии, или Римская империя. Поэтому нельзя утверждать, что экономический либерализм будет существовать всегда.
— Как в таких условиях Запад может переосмыслить свою роль в положительном ключе? Как он может вновь взять под контроль свое самосознание и ценности?
Александр дель Валль: Мне кажется, что Запад не сможет пережить многополярный мир, «раззападнивание» мира, если не направит все имеющиеся у него силы на борьбу с обскурантистскими идеологиями, которым он дает волю на собственной территории под предлогом «права на отличие» и искаженного антирасизма. Кроме того, ему пора прекращать навязывать собственный универсализм тем, кто совершенно не хочет его принимать или даже рассматривает его как некий неоимпериализм. Короче говоря, нам нужно прекратить читать всем нотации и начать реабилитацию воплощенных в нашей собственной культуре христиано-иудейскиих и греко-латинских ценностей, которые пытаются отрицать поборники космополиткорректности.
Во-вторых, Западу необходимо в срочном порядке начать глобальную терапию по устранению чувства вины. Это должно позволить ему совершенно свободно и без ненужных комплексов защищать свои стратегические, цивилизационные и национальные интересы от опасностей, которые грозят нашему открытому, но уязвимому для хищников обществу. Это означает, что нам нужно снять розовые очки, покончить с односторонней толерантностью, патологическим самобичеванием и культом раскаяния, и вернуться к основам демократии. А они подразумевают не засилье активных меньшинств в ущерб заклейменному большинству, а защиту суверенного большинства и общего блага, которые являются противоположностью культа особенностей, коммунитаризма и антигражданской идеологии верховенства прав над обязанностями.
Но все это возможно лишь том случае, если граждане подтолкнут наших руководителей к тому, чтобы вновь стать поборниками общего блага и прекратить разводить демагогию под указкой так называемого общественного мнения, которое оторвано от реалий народа и сформировано тираническими лобби (их оружие интеллектуального терроризма растеряло бы всю его силу, если бы наши просвещенные элиты перестали обращать на него внимание). Отсюда и название моей книги «Западный комплекс: как справиться с чувством вины». Дело в том, что это самое чувство вины сегодня представляет собой самую страшную угрозу для западных народов при активном содействии космополиткорректных элит, которые понимают, что национальное самосознание представляет собой главное препятствие на пути универсалистской империи.
Фабрис Баланш: Население западных стран стареет, что лишь усиливает атмосферу пессимизма. Конкуренция со стороны развивающихся государств и кризис нашей общественной модели говорят о необходимости срочных реформ, которые большинство западных правительств отказываются проводить на практике. Западные страны и, в первую очередь, Франция продолжают вести себя как великие державы, хотя у нас уже давно нет достаточных средств для подкрепления международных планов и даже внутренних программ: мы закладываем будущее, чтобы проплатить настоящее, живя славой прошлого. У либеральной демократии есть один существенный недостаток под названием демагогия. Бороться с ним должны не только политики, но и все граждане. Запад сможет вернуть веру в себя лишь путем оздоровления своей политической и экономической системы. Наши ценности вполне могут это позволить, и перед тем, как экспортировать их, стоит для начала воспользоваться ими в наших собственных странах.
Мишель Маффезоли: Если современная эпоха, то есть три последних столетия, характеризовалась «озападниванием» мира, то новейшей истории свойственно скорее смещение на восток. Причем не в политическом или экономическом, а воображаемом плане: на некий мифический и легендарный Восток.
Лежащие в основе современной системы важнейшие принципы, такие как индивидуализм (они приписывает каждому человеку неотъемлемые черты в зависимости от его пола, вероисповедания, социального положения, этнического происхождения и т.д.), демократия (обеспечивает коллективное управление государством по принципу большинства), стремление к прогрессу (вера в то, что завтра жизнь обязательно станет лучше, и что бесконечный технический прогресс является залогом счастья всего человечества), больше не пользуются популярностью ни на Западе, ни за его пределами.
Более того, мы констатируем возвращение коммунитаристских идеалов (в виде эфемерных постмодернистских племен, а не традиционных сообществ), организацию солидарности с живущими поблизости людьми, а не веру во всемогущее государство, тенденцию формировать эмоциональные связи, а не организовываться по рациональной контрактной системе.
Монотеистический, демократический, экономический и технократический Запад, ясное дело, никуда не исчез, да и не может исчезнуть в мгновение ока. Одни ценности постепенно теряют силу, тогда как другие, наоборот, набирают популярность.
Речь идет не о том, чтобы вновь обрести утерянное самосознание, а скорее о том, чтобы научиться вместе регулировать новые формы совместной жизни: сосуществование небольших сообществ вместо масштабной общенациональной организации, связи с меньшим упором на экономику, открытость к более интуитивным и чувственным, а не только рациональным ценностям.
В таких условиях не останется неизменной даже геополитика.
Речь совершенно определенно идет о наслоении в значительной мере коммунитаристских и эмоциональных движений и жесткой геополитики, которая по-прежнему выстраивается на теории порожденного бесконечными войнами и конфликтами столкновения цивилизаций.
Искать и разрабатывать новые правила совместного проживания нужно не только внутри каждой страны, но и во взаимоотношениях стран, на международном уровне. Как всегда на рубеже смены эпох, мы наблюдаем более или менее кровавые скачки и определенное замешательство.
Но не стоит забывать, что конец эпохи, это еще не конец света.
Александр дель Валль (Alexandre del Valle), признанный геополитолог, преподаватель международный отношений в Университете Метца и бывший сотрудник газеты France Soir.
Мишель Маффезоли (Michel Maffesoli), социолог, преподаватель Сорбонны.
Фабрис Баланш (Fabrice Balanche), эксперт по Ближнему Востоку, преподаватель Университета Лион 2.
