 Продолжение.Начало здесь
Как это ни печально, но в данной статье нам придется отвлечься от описания боя «Варяга» и «Корейца» 27 января 1904 г и перенестись немножко вперед по времени, а конкретно – к рапортам Всеволода Федоровича Руднева, написанным им после боя. Сделать это необходимо, так как не обратив внимания на некоторые особенности этих документов и вахтенного журнала «Варяга», мы, увы, рискуем не понять истинные причины и следствия событий, произошедших после того, как русский крейсер пересек траверз о. Пхальмидо (Йодольми).
Практически все, интересующиеся историей военно-морского флота, отмечают множество странностей в рапорте командира «Варяга»: многие из них не выглядели таковыми до того, как были приданы огласке японские документы, но вот после этого… складывается ощущение, что Всеволод Федорович лгал буквально на каждом шагу.
На самом деле, окончательная точка по множеству вопросов не может быть поставлена и сегодня, по крайней мере на тех сведениях, которые были открыты нам историками в русскоязычных публикациях. Но – обо всем по порядку.
Итак, первой очень большой странностью выглядит запись вахтенного журнала «Варяга», почти дословно потом процитированная в рапорте В.Ф. Руднева о повреждении рулевого управления крейсера: «12 ч. 5 м. Пройдя траверз острова «Yo-dol-mi» была перебита на крейсера труба в которой проходили рулевые приводы». Кроме того, рапорт Наместнику содержит и такую фразу «Управление крейсером было немедленно переведено на ручной штурвал в румпельное отделение, так как паровая труба к рулевой машинке тоже была перебита».
Все бы ничего, но тот же А.В. Полутов пишет: ««Варяг» был поднят 8 августа 1905 г. и 12 августа поставлен на якорь у о. Совольмидо, после чего на крейсере детально обследовали все устройства и механизмы силовой установки, винто-рулевой группы и т.д., никаких их боевых повреждений обнаружено не было. 10 октября 1905 г. контр-адмирал Араи направил на имя Морского министра телеграмму, в которой сообщал:
«Паровая машина, котлы и рулевое устройство проверены, и установлено, что корабль способен совершить переход самостоятельно. Трубки котлов под давлением не проверялись, но их внешний осмотр показал, что они находятся в рабочем состоянии».
Вот вроде бы и получается, что В.Ф. Руднев втирает очки начальству, а на самом деле рулевые приводы оставались неповрежденными. Но так ли это?
К сожалению, совершенно неясно, на основании каких данных уважаемый А.В. Полутов сделал вывод об отсутствии боевых повреждений винто-рулевой группы. Ведь в цитируемой им телеграмме контр-адмирала Араи ничего такого нет. Араи пишет лишь о том, что рулевое устройство позволяет кораблю совершить самостоятельный переход – и только. Но ведь сведения, указанные в рапорте Всеволода Федоровича, этому совершенно не противоречат! В.Ф. Руднев нигде не говорит о том, что крейсер совершенно потерял рулевое управление, он пишет лишь об утрате возможности управлять рулем из боевой рубки. Вспомним описание В. Катаева: «Управление рулем осуществлялось либо из боевой, либо из ходовой рубки; в случае выхода их из строя управление переводилось в рулевое отделение, находящееся под броневой палубой». Именно это, согласно рапорту командира «Варяга», и произошло – управление перевели в румпельное отделение, но разумеется, в бою пользоваться им было неудобно. Пост управления находился внутри корпуса корабля, да еще и в корме, докричаться оттуда из боевой рубки, конечно, было очень нелегко: очевидно, связь была предусмотрена, но в грохоте боя распоряжения очень трудно было разобрать. «При громе выстрелов, приказания в румпельное отделение были плохо слышны, приходилось управляться машинами» - так пишет об этом В.Ф. Руднев.
Однако же в мирное время, когда ничего не мешало передавать приказания рулевым в румпельное отделение, очевидно, что управление крейсером не составляло проблемы, и могло осуществляться хоть из боевой, хоть и с ходовой рубки. То есть отсутствие рулевой колонки в боевой рубке никак не могло препятствовать самостоятельному переходу крейсера, после того как он был поднят. Таким образом мы видим, что в словах контр-адмирала Араи и В.Ф. Руднева нет противоречия.
Кроме того, нельзя забывать и о том, что согласно рапорту командира крейсера, повреждение произошло после попадания снаряда рядом с рубкой «Варяга». Не исключено, что сотрясение от взрыва привели к какой-то мелкой неисправности рулевой колонки, на уровне отошедшего контакта, которое относительно несложно было бы устранить (если бы знать, в чем оно заключалось, потому что, вообще говоря, коммуникации тянулись через весь корабль), но которое привело к неработоспособности колонки в бою. Вряд ли подобное повреждение могло быть расценено японскими инженерами как боевое. И нужно понимать, что слова японцев об исправности механизмов весьма относительны. Очень сложно, к примеру, представить, как могла быть полностью исправна электрическая рулевая колонка «Варяга» после того, как крейсер более полутора лет провел в морской воде.
Автор настоящей статьи предполагает, что японским специалистам были совершенно безразличны мучения историков, которые будут жить много после них. Они, вероятно, подходили к делу проще: если есть явное физическое повреждение, нанесенное ударом снаряда, или его осколком, разрывом, или огнем, то такое повреждение они считали боевым. Если же некий агрегат таковых не имел, то подобное повреждение боевым не считалось. И не могло ли получиться так, что та же рулевая колонка, не работающая в бою, была исправлена в ходе перечисляемых А.В. Полутовым работ: «Рулевое устройство проверили и отрегулировали. Средства связи отремонтировали…»?
В общем, для того, чтобы поставить точку в этом вопросе, следует еще очень серьезно поработать с японскими документами: на сегодняшний день, в русскоязычных источниках не представлено исчерпывающей информации, позволяющей однозначно уличить В.Ф. Руднева во лжи относительно повреждения рулевого управления крейсера.
А вот с артиллерией дела обстоят значительно интереснее. Так, в вахтенном журнале крейсера мы читаем: «Последующими выстрелами было подбито 6” орудие № 3» и далее: «Возгорание произошло от снаряда, разорвавшегося на палубе при этом подбиты: 6-дм орудия №№ VIII и № IX и 75-мм орудие № 21, 47-мм орудия №№ 27 и 28.». Всего, согласно рапортам, 3 шестидюймовки, одна 75-мм и четыре 47-мм пушки подбиты неприятелем, а затем и вахтенный журнал, и рапорты В.Ф. Руднева указывают:
«По осмотре крейсера кроме перечисленных повреждений оказались еще следующие:
1. Все 47-мм орудия негодны к стрельбе
2. Еще 5 орудий 6-дм калибра получили различные серьезные повреждения
3. Семь 75-мм орудий повреждены в накатниках и компрессорах».
Но и это еще не все, потому что в своих воспоминаниях Всеволод Федорович дополнительно указал в числе подбитых 6-дм орудия №4 и 5, а также 4 75-мм пушки №№17,19,20 и 22. Всего, по свидетельству В.Ф. Руднева, японцами было подбито по 5 152-мм и 75-мм орудий и 4 47-мм пушки, а кроме того, получили повреждения еще 5 152-мм, 7 75-мм и 4 47-мм артсистемы.
И все бы ничего, если б не одно «но»: японцы, после гибели «Варяга» и в процессе судоподъемных работ, сняли с него всю артиллерию. Все 12 152-мм пушек крейсера были отправлены сперва в Сасебо, а затем – в военно-морской арсенал Курэ. При этом артиллерийский завод, производивший освидетельствование пушек, все их признал годными к использованию.
Так что же, получается, В.Ф. Руднев солгал? Вполне возможно, но давайте вспомним состояние артиллерии крейсера «Аскольд» после боя и прорыва 28 июля 1904 г.
"Аскольд" после боя 28 июля - в Циндао"
В ходе боя на крейсере вышло из строя 6 152-мм орудий из имевшихся на нем 10 (еще два оставили на фортах Порт-Артура). При этом у трех орудий были погнуты подъемные дуги, при этом у подъемной шестерни каждой пушки оказалось сломано от 2 до 5 зубцов. У четвертого орудия также была погнута подъемная дуга, но кроме этого повреждены шары поворотного механизма, маховики подъемных и поворотных механизмов перебиты, прицел поврежден, и у прицельной коробки выбит кусок металла. Еще два орудия были совершенно целыми, однако в результате близких разрывов снарядов вышли из строя подкрепления и, как минимум в одном случае, палуба под орудием. Впрочем, подкрепления под одно из этих орудий удалось оперативно восстановить, однако его ввели в строй ночью на 29 июля.
Таким образом, мы можем констатировать, что по состоянию на конец боя крейсер имел боеспособными четыре шестидюймовых пушки из десяти имеющихся. Это неоспоримый факт.
А теперь представим себе на секунду, что в силу каких-то причин мистического свойства «Аскольд» сразу после боя оказался в распоряжении японцев, и они сняли с него шестидюймовую артиллерию, отправив ее на освидетельствование на артиллерийский завод. Каким будет его вердикт?
Как ни странно, скорее всего, все шесть орудий, которые оказались выведенными из строя в бою, будут признаны годными к дальнейшему использованию. Как видим, два орудия вообще совершенно целы, так что их использованию ничего не препятствует. Еще три орудия, с погнутыми подъемными дугами и выкрошившимися зубьями подъемной шестеренки имеют небоевое повреждение орудийного станка, но не самого орудия: в то же время японцы в документах различали «орудие», «станок орудия», «поворотные механизмы орудия» (по крайней мере для 152-мм пушек). Иными словами, как это ни странно, отсутствие сколько-то серьезных повреждений орудия, зафиксированное в японских документах, вовсе не говорит еще о том, что орудийная установка была исправна и могла использоваться в бою. И даже по шестому орудию, имеющему помимо гнутой подъемной дуги еще и повреждения поворотных механизмов и прицела, японцы вряд ли вынесли «обвинительный» приговор, потому что, строго говоря, прицел так же не является частью орудия. Но тут все же есть неясность, быть может, эту, одну-единственную пушку японцы и признали бы получившей повреждения в бою (как раз из-за прицела).
А теперь оценим повреждения артиллерии «Аскольда» по меркам В.Ф Руднева, который, увы, не нашел возможности описать точные повреждения артиллерии вверенного ему крейсера, ограничившись лишь «терминами» «подбит» (то есть орудие выведено из строя в результате воздействия огня противника) или «получил повреждения», причем в последнем случае могли иметься ввиду как боевые повреждения, причиненные японским огнем, так и выход из строя в результате поломок отдельных механизмов в силу слабости или непродуманности их конструкции.
Так вот, если бы Всеволод Федорович описывал бы повреждения «Аскольда» сразу после боя, то три шестидюймовых орудия были бы названы им подбитыми (две невредимых пушки, получивших повреждение подкреплений, и одна, с повреждением прицела и поворотных механизмов, утратили способность вести бой от японского огня) и еще три – получившими повреждения (те, у которых были погнуты дуги и оказались выкрошены зубья подъемных шестеренок). И он был бы прав. Н.К. Рейценштейн в своем рапорте указал, что в ходе боя на «Аскольде» вышло из строя шесть 152-мм орудий – и также был прав. А японский артиллерийский завод, освидетельствовав эти орудия, вероятнее всего счел бы, что все шесть годны для дальнейшей эксплуатации (хотя насчет одного есть сомнения), и, что удивительно – он тоже был бы прав, и это при том что 60% имевшейся в наличии шестидюймовой артиллерии «Аскольда» на конец боя была небоеспособна!
Возникает и еще один вопрос – как японцы оценивали орудия, получившие мелкие повреждения, не требовавшие запасных частей для ремонта? Вспомним описание одного из таких повреждений, полученного во время боя русских броненосных крейсеров Владивостокского отряда с кораблями Камимуры (цитируется по Р.М. Мельникову, «Рюрик был первым»):
«М. В. Обакевич вспоминал, как, полный азарта боя, не замечая своей открытой раны, к нему подбежал и прерывающимся голосом обратился комендор Василий Холманский: «Ваше благородие, дайте мне человека с зубилом и ручником — не накатывается пушка». Отправившийся с ним машинный квартирмейстер Иван Брынцев под градом осколков деловито вырубил мешавший кусок металла, и пушка (кормовая 203-мм) немедленно открыла огонь».
То есть в каких-то случаях орудие оказывалось «подбито», выведено из строя воздействием вражеского огня, но, тем не менее, его удавалось ввести в строй иной раз даже непосредственно в ходе боя, иногда – уже после боя. Естественно, на артиллерийском заводе это было бы и вовсе ерундовое дело.
Так вот, у автора настоящей статьи есть некоторое подозрение (увы, не подкрепленное в должной степени фактами, так что настоятельно прошу воспринимать его только как гипотезу), что японцы все же исправляли какие-то относительно мелкие повреждения орудий перед сдачей их в арсеналы. Косвенно свидетельствует об этом ситуация с 75-мм пушками крейсера «Варяг», и дело тут вот в чем.
Достоверно известно, что японцы сняли с крейсера все орудия этого калибра. Однако в имеющихся в распоряжении русскоязычных копиях «Оценочных ведомостей вооружений и боеприпасов», на основании которых орудия передавали в арсеналы, указано всего лишь две 75-мм пушки. Куда же делись еще десять? Как мы знаем, в «Оценочные ведомости» попадали лишь те орудия и боеприпасы, которые были пригодны к использованию: но ведь это означает, что 10 из 12 75-мм орудий крейсера были непригодны для дальнейшей эксплуатации!
Получается крайне странная картина. Японские снаряды поражали «Варяг» в основном в оконечности – два 203-мм снаряда ударили позади кормовых шестидюймовок корабля, еще один – между носовой трубой и мостиком, два 152-мм снаряда поразили мостик, одно – грот марс и так далее (повреждения «Варяга» мы детально опишем позднее, а пока прошу верить автору на слово). И вот – странным образом, шестидюймовки, как раз и сконцентрированные в оконечностях корабля, вроде как никаких повреждений не получили, зато 75-мм пушки, находившиеся в основном в середине корпуса «Варяга», вышли из строя практически все!
Надо сказать, что, по свидетельству А.В. Полутова, японцы сочли отечественные 75-мм орудия негодными для своего флота по причине невысоких ТТХ. Уважаемый историк писал, что вспомогательный крейсер «Хатиман-мару» должен был получить, согласно приказа, 2 шестидюймовых, четыре 75-мм и две 47-мм пушки, снятых с «Варяга», однако 75-мм и 47-мм орудия признали непригодными по ТТХ и заменили их на 76-мм артсистемы Армстронга и 47-мм пушки Ямаути. В то же время 152-мм пушки Канэ японцев все же устроили, и «Хатиман-мару» получил два таких орудия.
Может быть, 75-мм и 47-мм пушки на самом деле не были повреждены, а в арсеналы не попали просто потому, что японцы считали их никчемными? Это предположение могло быть похоже на правду, если бы в Курэ не попало вообще ни одной 75-мм и 47-мм артсистемы, но две пушки все же были туда переданы.
75-мм/50 пушка Канэ крейсера "Громобой"
Так вот, по мнению автора, дело могло обстоять так. Японцы сняли с «Варяга» 152-мм, 75-мм и 47-мм орудия. Последние они сочли никчемными и ненужными флоту: поэтому они не стали ремонтировать 75-мм и 47-мм орудия, а списали их в металлолом, оставив только две 75-мм пушки, которые, по всей видимости, никакого ремонта не требовали. Что же до 152-мм пушек, то, поскольку было принято решение о возможности их дальнейшего использования, они получили требуемый мелкий ремонт и были сданы в арсеналы Курэ. И поскольку боевых повреждений сами пушки запросто могли и не иметь (их могли получить станки орудий и/или поворотные механизмы, учитывавшиеся отдельно), то и в документах ничего такого не упомянуто. Однако это не значит, что артиллерия «Варяга» после боя была исправна.
Впрочем, есть еще один момент, отмеченный Н. Чорновилом в донесении командира «Паскаля», капитана 2-го ранга Виктора Сэнеса (Сенэ?), начинающееся известными всем, хоть немного знакомым с историей крейсера, словами: "Я никогда не забуду этого потрясающего зрелища, представившегося мне...». Дело в том, что оно содержит такое описание:
«Весь легкий калибр выведен из строя. Из двенадцати шестидюймовых пушек относительно годны к продолжению боя лишь четыре - да и то с условием немедленной починки. Произвести выстрел теперь же можно лишь из двух орудий, возле одного из которых, того, что за номером 8, я увидел вставший по тревоге сводный расчет во главе с раненым мичманом».
Тут Н. Чорновил (и многие вслед за ним) строят целую конспирологическую теорию: мол, командир французского крейсера был другом В.Ф. Руднева, поэтому командир «Варяга» уговорил его солгать, чтобы представить дело в выгодном для Всеволода Федоровича свете. Однако же В. Сэнес проговорился: указал, что орудие №8 было боеспособно, в то время как, согласно рапорту В.Ф. Руднева, оно числилось подбитым…
Вообще говоря, случай для борцов с мифами «этой страны» исключительный: обычно опровержение российских и советских источников основывалось на цитировании иностранных документов и свидетельств, при этом априори считалось, что иностранцы знают лучше и (в отличие от наших) всегда говорят правду. Но, как мы видим, если иностранец вдруг высказывается в пользу российской версии тех или иных событий, всегда найдется способ облить его грязью и объявить его лжецом.
На самом деле картина вырисовывается крайне странная. Да, Виктор Сэнес не скрывал своих симпатий к русским союзникам. Но простите, с Всеволодом Федоровичем они свиней вместе не пасли и закадычными друзьями не были, хотя конечно, за тот период, что их корабли находились в Чемульпо (меньше месяца), виделись неоднократно. Но предположение, что французский офицер, командир корабля, будет напрямую лгать своему адмиралу, выдумывая того, чего никогда не было, на основании неких дружеских отношений, завязавшихся в ходе нескольких (и по большей части официальных) встреч… скажем так, крайне сомнительно, если не сказать большего.
Тут, конечно, стоит вспомнить о замечательной пословице англичан: «Джентльмен, это не тот, кто не ворует, а тот, кто не попадается». Как известно, В.Сэнес поднялся на борт «Варяга» почти сразу после его возвращения на рейд, и пробыл там немного времени (порядка 10 минут). И если бы он был единственным иностранцем, побывавшем на борту русского крейсера, то, чего бы он не написал в рапорте, уличить его во лжи было бы некому. Вот только, как мы знаем, Виктор Сэнес не был единственным иностранцем, посетившим «Варяг» после боя – и английский, и итальянский, и американский корабли (собственно и французский тоже) присылали своих врачей и санитаров, при этом их помощь, за исключением американцев, была принята. Другими словами, предаваться разнузданной фантазии было бы для Виктора Сэнеса не только противоестественно (все-таки в те годы честь мундира значила много), но и опасно. И, самое главное, ради чего весь этот риск? Что такого выигрывал Всеволод Федорович Руднев от рапорта француза? Откуда ему вообще было знать, что донесение В. Сэнеса получит огласку, а не будет положен под сукно и никогда не увидит свет? Откуда это было знать самому В. Сэнесу? Предположим, В.Ф. Руднев на самом деле решил потопить все еще вполне боеспособный крейсер – но откуда ему знать, что слова В. Сэнеса дойдут то чинов Морского министерства, которые будут разбирать это дело? И с чего бы этим чинам вообще принимать во внимание рапорт иностранного командира?
Далее. Если уж предполагать, что свое донесение В. Сэнес писал под диктовку В.Ф. Руднева, то очевидно, что чем больше было бы точных деталей, тем больше было бы веры этому французскому документу. Между тем мы читаем: «Плачевно отвисает перебитое крыло мостика, где, говорят, погибли все находившиеся там сигнальщики и офицеры, кроме чудом избежавшего осколка в сердце командира». Вообще говоря, Всеволод Федорович был ранен в голову, которая довольно далеко отстоит от сердца, а кроме того, его ранил осколок совсем другого снаряда.
Или вот: «Стальные шлюпки крейсера сплошь прострелены, деревянные – сожжены» - но на «Варяге» размещались шлюпки с металлическими корпусами, это была идея Ч. Крампа, и нет никаких свидетельств о том, что часть из них заменялась деревянными, да и зачем?
А если мы соглашаемся с тем, что при беглом осмотре крейсера, с конструкцией которого французский командир был незнаком, подобные ошибки вполне извинительны, то почему тогда должны считать его реплику насчет орудия №8 правдой? Быть может, это было не орудие №8, а другое орудие? Быть может, у него стоял не расчет на боевом дежурстве, а комендоры, пытавшиеся починить орудие?
Совершенно достоверно известно, что в рапорте В.Ф. Руднева сильно завышены потери японцев. Но, опять же, как? Со ссылкой на иностранные источники. А они, источники эти, были теми еще фантазерами, достаточно вспомнить, что писали о потерях японцев французские газеты.
И ведь все это тогда воспринималось всерьез – приведенный выше текст представляет собой копию страницы очень авторитетного в те годы российского издания «Морской сборник». Так что можно сказать, что Всеволод Федорович в оценке японских потерь еще и поскромничал – он, по крайней мере, «Асаму» в своем рапорте не топил.
И вот получается интересно: с одной стороны, в рапортах и воспоминаниях В.Ф. Руднева как будто много неточностей, очень похожих на сознательную ложь. Но при ближайшем рассмотрении, большинство из них могут быть объяснены теми или иными обстоятельствами, не бросающими тень на честь командира крейсера «Варяг». И какой тут вывод прикажете сделать?
Автор настоящей статьи не будет делать никакого вывода, и вот почему. С одной стороны, вроде бы основные претензии к В.Ф. Рудневу могут быть объяснены. Но с другой стороны… как-то очень уж много этих объяснений. Одно дело, когда сомнению подвергаются некоторые утверждения чьего-либо рапорта – это нормально, потому что участнику боевых действий трудно быть беспристрастным, среди военных историков даже есть такая поговорка: «Врет, как очевидец». Но когда сомнения вызывает едва не половина рапорта… И, опять же, все объяснения сводятся не к строгому доказательству правоты Всеволода Федоровича, а скорее к тому, что: «но ведь могло быть и так».
Соответственно, автор вынужден уподобиться блондинке из анекдота, оценившей шанс встретить динозавра на улице как 50 на 50 («Или встречу, или не встречу»). Или В.Ф. Руднев указывал совершенно правдивые с его точки зрения данные (в худшем случае добросовестно заблуждаясь с потерями), или же он все-таки опустился до осознанной лжи. Но зачем? Очевидно, чтобы скрыть что-то такое, что сам Всеволод Федорович считал предосудительным.
Вот только что же он хотел скрыть?
Критики В.Ф. Руднева хором объявляют следующее: крейсер «Варяг» воевал лишь для «демонстрации», бежал при первых же признаках серьезного боя, и, вернувшись на рейд Чемульпо, вовсе еще не исчерпал боеспособности. В.Ф. Руднев же повторно в бой выходить не хотел, вот и понапридумывал кучу повреждений артиллерии и рулевого управления, чтобы убедить начальство в полной небоеспособности «Варяга».
С точки зрения исторической науки, версия как версия, не хуже других. Но, увы, ее убивает на корню один единственный, зато непреложный факт. В.Ф. Рудневу не нужно было убеждать никого в небоеспособности крейсера по одной простой причине: к своему возвращению на рейд крейсер и так был абсолютно небоеспособен. Причем по причинам, никак не связанным ни с рулевым управлением, ни с артиллерией корабля. Это очевидно в прямом смысле этого слова – достаточно посмотреть на фотографию идущего к якорной стоянке корабля.
Есть один момент, который все документы: и рапорты В.Ф. Руднева, и «Боевые донесения» японских командиров, и «Совершенно секретная война на море» подтверждают единогласно. Это пробоина в левом борту «Варяга», получение которой привело к поступлению воды внутрь крейсера. Японцы сообщают ее размеры: 1,97*1,01 м (площадь почти 1,99 кв.м.), при этом нижний край пробоины находился на 80 см ниже ватерлинии.
Интересно, что впоследствии, перед боем 28 июля 1904 г., эскадренный броненосец «Ретвизан» получил пробоину схожих размеров (2,1 кв.м.). Правда, она была полностью подводной (снаряд попал под бронепояс), но все же и русский корабль находился в гавани, в присутствии неплохих ремонтных мастерских. Попадание произошло в середине дня 27 июля, но ремонтные работы удалось завершить только к рассвету 28 июля, при этом они дали половинчатый результат – поступление воды в корабль так и продолжалось, потому что стальной лист, используемый в качестве пластыря, не повторял изгибов борта (в т.ч. от воздействия снаряда). В общем, хотя затопленный отсек удалось частично осушить, из примерно 400 т было откачано 150 т, но вода в нем оставалась, и вся надежда была на то, что подкрепленные в ходе ремонта переборки выдержат движение корабля. В результате «Ретвизан» стал единственным кораблем, которому В.К. Витгефт разрешил, в случае необходимости, возвращение в Порт-Артур.
Ну а у «Варяга», конечно же, не было времени на хоть сколько-то длительный ремонт, который, тем более, пришлось бы вести в ледяной воде (на дворе – январь, еще совсем недавно льда было столько, что перемещение по рейду было затруднено) не было реммастерских под боком, а сам он был вдвое меньше «Ретвизана». Повреждение корабль получил в бою, затопления получились достаточно обширными, и достаточно поднести транспортир к приведенной выше фотографии, чтобы убедиться в том, что крен на левый борт достиг 10 градусов. Исправить это контрзатоплением, может быть, было и можно, но в этом случае пробоина еще сильнее ушла бы в воду, объем воды, поступившей в «Варяг» через нее, тоже увеличился бы так, что идти на сколько-то серьезной скорости становилось опасно, переборки могли сдать в любой момент.
В общем, этого повреждения было бы более чем достаточно для того, чтобы признать, что «Варяг» не может продолжать боя. Некоторые читатели, правда, высказывают сомнения в том, что данное фото «Варяга» сделано, когда крейсер шел к якорной стоянке, а не тогда, когда он уже тонул с открытыми кингстонами. Однако ошибочность подобной точки зрения очевидно следует из анализа других фотографий крейсера.
Как мы знаем, якорная стоянка «Варяга» находилась недалеко от британского крейсера «Тэлбот» (менее, чем в двух кабельтовых), о чем докладывали как русский командир, так и коммодор Бэйли. О том же свидетельствует и одно из последних (до затопления) фотографий крейсера.
В то же время на приведенном ранее фото мы видим «Талбот» на значительном удалении, «Варяг» еще не подошел к нему.
В том, что это именно «Талбот», сомневаться не приходится, так как его силуэт (особенно высокие трубы с наклоном) вполне уникален
и не похож ни на итальянскую «Эльбу»,
ни на французский «Паскаль».
На фотографии однотипный «Паскалю» крейсер «Декарт»
Ну а американская канонерка вообще была однотрубной и трехмачтовой. Следовательно, на приведенной нами фотографии запечатлен «Варяг» уже после боя, но еще до постановки на якорь. И крейсер явно небоеспособен.
Таким образом, мы приходим к интересному выводу. Возможно, В.Ф. Руднев и вовсе не лгал в своем рапорте. Но, возможно, все-таки лгал, однако вот в чем дело: если командир "Варяга" все же лгал, то ему совершенно не было нужды имитировать небоеспособность и так неспособного к продолжению боя корабля. А из этого следует, что В.Ф. Руднев скрывал (если скрывал!) что-то другое.
Но что именно?
Продолжение следует...
Источник
Рейтинг публикации:
|
