Встреча лидера КНДР Ким Чен Ына и президента США Дональда Трампа назначена на 12 июня. В преддверии этой встречи мы публикуем выдержки из книги Дэниела Тюдора и Джеймса Пирсона «Северная Корея конфиденциально: черный рынок, мода, лагеря, диссиденты и перебежчики», которая готовится к выходу в издательстве ЭКСМО в начале июля. Эта книга подробно рассказывает о жизни и политике в КНДР, которую многие воспринимают как страну, о которой неизвестно ничего, и в которой, соответственно, возможно все. Перевод книги для российского читателя выполнил редактор журнала «Россия в глобальной политике» Александр Соловьев, а редактором ее стал один из самых авторитетных специалистов по Корее — Андрей Ланьков.
Выдержки из книги печатаются с разрешения издательства ЭКСМО.
Неравенство
Те, кто бывает в Пхеньяне регулярно, отмечают, что город переживает своего рода бум, и те, у кого есть деньги, сейчас тратят их открыто. Несколько лет назад обеспеченные люди скрывали свое материальное благополучие и вели себя тихо и незаметно — сегодня же кичиться своим богатством и швыряться деньгами вовсе не предосудительно. Смартфоны и швейцарские часы, дизайнерские сумочки и дорогой кофе — все, что раньше было привилегией исключительно элитной верхушки, теперь стало доступным и среднему классу. Но — отнюдь не всем, и более всего это заметно в Пхеньяне, где жители волей-неволей подмечают, кто может позволить себе такие забавы, а кто — нет.
Несмотря на то, что центральное правительство фактически является банкротом, правительственные агентства и высшие чиновники заняты в самых разнообразных прибыльных предприятиях. Объем торговли с Китаем, один из многих источников богатства, вырос с ежегодных 500 млн долл. в 2000 году до 6 млрд в 2013-м… Новые здания растут по всему Пхеньяну как грибы после дождя, вместе с новыми ресторанами, магазинами и развлекательными центрами для высших слоев общества и формирующейся когорты предпринимателей. И несмотря на то, что столица Северной Кореи может сравниться лишь с третьеразрядными китайскими городами в плане развития, возможность свободно пойти в (квази)частный ресторан или кафе и заказать там пиццу или зеленый чай латте, а также вид людей, пользующихся iPad’ами, может оказаться сюрпризом для тех, кто считает Северную Корею поголовно нищей, исключительно коммунистической страной.
«Мерседесы», «БМВ» и «Лексусы» импортируются в КНДР не только для членов семьи Кимов. Многие правительственные чиновники имеют такие машины — обычно черного цвета с тонированными стеклами. Машины чиновников высокого ранга легко отличить по номерному знаку, который начинается с цифр «7.21». Однако хватает и богатых пхеньянских бизнесменов (корейцев, ведущих частный бизнес в Китае), которые владеют дорогими иномарками. В столице есть настоящие, «классические» миллионеры, обязанные своим богатством только самим себе. Они могут позволить себе и «Лексус», привезенный из Китая по бешеной цене; говорят даже, что кто-то из предпринимателей создал 10-миллионный бизнес, не имея родственных связей ни с семьей Кимов, ни с каким другим кланом из государственной элиты. Он принадлежит к другой элите — возникающей буржуазно-капиталистической — и просто лучше других играет в новую частно-государственную игру.
Какое политическое значение могут иметь эти социально-экономические процессы? Несмотря на то, что новые бизнес-элиты могут иметь какие-то свои политические взгляды, важно понимать, что их привилегированное положение зависит от расположения к ним государства и их связей в правительственных кругах. Главным (и единственным) бизнес-партнером «нуворишей» Северной Кореи является государство, поэтому лодку они раскачивать не будут. Для серьезных перемен необходим большой, динамичный средний класс.
Но для миллионов северокорейцев, едва сводящих концы с концами, идея ездить на «БМВ» или жить в комплексе Мансудэ превосходит их самые смелые фантазии. В сельской местности крестьяне все еще пашут на быках. Солдаты пробавляются овсяной размазней. Даже в обычных жилых районах Пхеньяна сотни тысяч людей живут в бедности. Условия жизни среднего северокорейца сегодня, вероятно, уступают тем, которые у него в 70-х годах ХХ века. Резонно будет предположить, что возвышение пхеньянских «нуворишей» добавит к страданиям обездоленных масс еще и ощущение собственного унижения.
Члены правящей верхушки Северной Кореи, безусловно, осознают это. Осознают они и потенциально дестабилизирующее влияние, которое капитализм может в долгосрочной перспективе оказать на их способность держать ситуацию под контролем. С другой стороны, они так же прекрасно понимают, что не могут искоренить рынки, поскольку уничтожение частной торговли будет означать полный экономический коллапс и новый голод, что угрожает уже самому существованию государства. В то же время, частно-государственный капитализм позволяет руководству страны поддерживать свои патронажные функции и вознаграждать лояльность в эпоху, когда идеология утратила свое значение.
Разумеется, никто точно не знает, какое экономическое будущее предусматривает режим для Северной Кореи. Кроме того, из-за ярко выраженной групповщины в правящей верхушке КНДР трудно воспринимать северокорейский «режим» как некую организацию, сплоченную общей, единой для всех целью. Но если принять, что единственным объединяющим все фракции стремлением является желание сохранить систему, можно сделать достаточно обоснованное предположение: КНДР будет реформировать экономику и позволит развиваться капитализму темпами настолько низкими, насколько это возможно для того, чтобы не допустить полного коллапса; и будет сопротивляться более динамичным переменам — по той же самой причине.
Это объясняет привлекательность системы «Особых экономических зон» для руководства КНДР. ОЭЗ позволяют генерировать твердую валюту, сохраняя в то же время твердый контроль над остальной страной. Отсюда понятно, почему администрация Ким Чен Ына объявила в ноябре 2013 года, что создаст 14 новых ОЭЗ — это очень большое число для такой маленькой страны. До сих пор существующие ОЭЗ, подобные Особой экономической зоне Расон, не оправдывали ожиданий. Однако это не остановит усилий, нацеленных на добычу твердой валюты в неизменных социально-экономических условиях.
Без признания роли рынка, нынешний северокорейский режим балансирует на тонком канате. Преобразования — как слишком быстрые, так и слишком медленные — могут иметь фатальные последствия для него. Однако соблазняться пророчествами тех «пхеньянологов», которые твердят о скором падении режима, не стоит. КНДР пережила падение Советского Союза, опустошительный голод, деградацию и развал собственной экономической системы. В экономическом смысле Северная Корея — это современный Дикий Запад, но политический контроль — это совсем другая история, особенно в столице. Семья Кимов и ее окружение имеют еще козыри на руках. И комбинация этих козырей — государственного патернализма, пропаганды, страха перед наказанием, известного остаточного уважения к образу Ким Ир Сена, а также привлекательности монархии как общественного института (ибо монархией КНДР по сути и является) — позволяет «династии Ким» оставаться в игре.
Компьютеры
Фраза о том, что Южная Корея стала самой компьютеризированной страной планеты, а Северная Корея остается самой «некомпьютерной», уже набила оскомину. Конечно, лишь считаные северокорейцы пользовались интернетом хотя бы раз в жизни. Те, кто имел такой опыт, скорее всего, принадлежат к элите, но даже они скорее будут пользоваться электронной почтой на Yahoo!,чем своими официальными электронными адресами. (Обычно у организации есть два-три официальных адреса электронной почты — приходящие на них письма проверяет высшее руководство организации. Если вы познакомитесь с кем-то, кто занимает невысокую должность, и решите написать знакомому, ваше письмо, скорее всего, никогда до него не доберется). Учитывая, что власти КНДР считают контроль за информацией ключевым условием сохранения существующего порядка, а южнокорейское телевидение и USB-накопители уже и так подрывают его, посягая на монополию режима, ожидать какого-то существенного прогресса в этом отношении в ближайшем будущем не приходится, несмотря на циркулирующие с начала второго десятилетия XXI века слухи об обратном.
Постепенно растущее меньшинство северокорейцев все же имеет некоторый доступ к компьютерам. И власти, хотя и опасаются интернета, регулярно упоминают компьютеры и планшетные устройства в своей пропаганде, поощряя граждан изучать информационные технологии. В целом нынешнюю ситуацию можно сравнить с той, что сложилась в более богатых странах в 90-х годах ХХ века: несмотря на то, что компьютеры в основном остаются «игрушкой для богатых», в обществе зреет понимание того, что за ними – будущее. И, как и в 90-х, подавляющее большинство этих компьютеров не подключено к сети.
Наиболее популярными среди северных корейцев остаются ноутбуки — в первую очередь среди поклонников иностранной медиа-продукции. Причина в том, что ноутбуки портативны, их легче прятать. На рынке Пупхён (или Ккантхон) и в других подобных местах можно купить китайский ноутбук за 300 долларов (или больше — в зависимости от характеристик). Для среднего северокорейца это огромная сумма. Подержанный ноутбук обойдется дешевле — всего в 150 долларов, что делает такую покупку уже более доступной. По достаточно надежным оценкам, количество ноутбуков в личном владении приближается в КНДР к отметке в 4 миллиона — где-то один на шесть человек. Правда, примерно половина этих компьютеров сосредоточена в Пхеньяне, что несколько меняет картину распределения. Пожалуй, вне столичного региона один ноутбук приходится на каждые 11 человек.
Некоторые компьютеры подключены к внутренним, ведомственным сетям. Эти «закрытые цифровые экосистемы» работают только в пределах КНДР и в своей совокупности представляют собой нечто вроде официального «северокорейского интранета». Хакерская группировка Anonymous как-то объявила о том, что ей удалось проникнуть в одну из таких сетей, но поскольку те не предусматривают никаких выходов в окружающий мир (и в интернет), не совсем понятно, как это им удалось (дельнейшее расследование авторов книги позволило установить, что это заявление международных хакеров было безосновательным). Крупнейшая подобная сеть — Кванмён — предназначена для бесплатного использования. Получить доступ в нее можно в университетах, правительственных учреждениях, а также в частном порядке — тем, у кого есть телефонная сеть и компьютер. Большинство контента сети Кванмён скачивается туда из обычного Интернета и выкладывается в сеть после цензуры. Пользователям сети доступны услуги встроенной электронной почты, текстового чата, библиотеки электронных книг и, естественно, другие северокорейские сайты.
Иностранцы в Пхеньяне сегодня любят поиграть в игру «найди планшет» на улицах города. Для членов элиты китайские планшеты — игрушка и показатель статуса одновременно. Поэтому картинка молодых «пхенхэттенцев», забавляющихся со своим планшетом за чашкой латте в кафе, выглядит уже довольно обыденной. Даже правительство Северной Кореи решило принять участи в инновационной гонке и выпустило свой вариант планшета на платформе Android под названием Самджиён. Вообще-то Самджиён — не северокорейский продукт. Программное обеспечение на основе системы Android установлено на устройство, произведенное китайской компанией Yecon, мощности которой расположены в Свободной экономической зоне Шэньчжэнь.
Особенность северокорейской ситуации заключается в том, что электроника китайского производства (или местной отверточной сборки из китайских компонентов) всегда официально описывается как электроника местного производства. Только небольшое количество специалистов знает, что «северокорейские» планшетники и мобильные телефоны являются в действительности китайскими изделиями, на которые по требованию северокорейских заказчиков нанесена северокорейская маркировка и символика. Подобный подход имеет долгую историю: когда в 1970-е годы в Пхеньян поступили китайские вагоны для только что построенного метрополитена, с них были немедленно удалены все таблички, указывавшие на их иностранное происхождение. Таким же образом сплошь и рядом поступали корейцы тогда и с советской техникой, вызывая этим немалое недовольство советского посольства. Понятно, что подобная политика обусловлена, в первую очередь, пропагандистскими соображениями — Андрей Ланьков.
Планшет Самджиён стоит примерно 200 долларов, и по словам одного источника, сумевшего приобрести Самджиён в Пхеньяне, на него предустановлена версия игры Angry Birds, «читалка», распознающая документы в формате PDF, и несколько электронных книг. Возможности этого планшета сопоставимы с большинством распространенных в мире планшетов — за одним исключением. В Самджиёне не предусмотрено Wi-Fi-соединение. Вообще, функция Wi-Fi представляется в Северной Корее совершенно бесполезной.
Правда, некоторые посольства в Пхеньяне отставляли доступ к своему Wi-Fi-соединению без пароля, что позволяло проходящим мимо посольств выходить в интернет; но власти КНДР запретили подобную практику, угрожая «удалить» все Wi-Fi-оборудование, «оказывающее воздействие» в окрестностях посольств.
Не самая дешевая цена и наличие конкурентного, хотя и «серого» предложения на рынке, доступного для любого северокорейца с деньгами, говорят о том, что Самджиён вряд ли станет хитом продаж. Источники из всех социальных слоев и провинций Северной Кореи сходятся на том, что отечественные продукты считаются там немодными. В фаворе все, что произведено в Японии или в Европе, а товары китайского производства считаются низкокачественными и дешевыми, но все-таки несколько получше тех, что делаются в Северной Корее. Самджиён можно считать просто пропагандистским трюком, предназначенным для демонстрации населению страны (и всему остальному миру) того, что КНДР присоединилась к информационной революции.
Вид пхеньянца с планшетом, конечно, завораживает, но главное внимание все же стоит уделить персональным компьютерам, точнее — персональным компьютерам с USB-портами. Согласно данным опроса 250 перебежчиков из Северной Кореи, проведенного в 2010 году, 16% из них имели доступ к компьютеру. С учетом взрывного распространения телевидения и DVD, имеется достаточно оснований, чтобы предположить, что сейчас эта цифра будет существенно больше. А даже один компьютер может обеспечить доступ практически неограниченного количества людей к иностранным медиа-продуктам с помощью USB-накопителей. Так что «подрывной» потенциал персональных компьютеров поистине безграничен — они представляют реальную угрозу для государственной монополии на распространение информации.
Осуществляемый в последние годы в КНДР перевод всех компьютеров на местный вариант операционной системы Linux с большой вероятностью сделает невозможным использование «неблагонадежных» медиа-файлов. Это показывает, что вера в освободительную (или подрывную) силу цифровых технологий, которые разделяют авторы, может оказаться сильно преувеличенной: при наличии политической воли, минимальной компетенции и небольших средств государство (или иные имеющие власть силы) могут нейтрализовать политический эффект компьютерных технологий, и даже использовать их в целях укрепления существующих порядков — Андрей Ланьков.
Комбинация иностранных медиа с персональными компьютерами имела еще один любопытный (и более невинный) результат. В Южной Корее интернет-кафе (или ПиСи-баны) есть повсюду — они превратились в узлы игровой сети, где молодые люди отчаянно состязаются друг с другом на цифровых ристалищах; северяне, по всей видимости, узнали о существовании этих заведений их южнокорейских телепередач и решили завести у себя такие же. Так что теперь в Северной Корее есть несколько интернет-кафе, в которых нет доступа к интернету, но есть целый парк компьютеров с играми. Однако игрокам приходится там играть в одиночку. Прообразом современного интернета в КНДР остается обмен информацией на USB-носителях из рук в руки.
Как и во многих частях Восточной Азии, самыми популярными играми в КНДР являются Counter Strike — шутер от первого лица, и Winning Eleven, также известная как Pro Evolution — футбольный симулятор.
Хвагё
Северную Корею иногда называют самой этнически гомогенной страной в мире. Это в целом верная оценка, тем не менее, замалчивает тот факт, что в КНДР проживает небольшое количество этнических китайцев (хвагё). Много лет власти Северной Кореи пытались выселить их из страны (хотя и достаточно деликатно, чтобы не раздражать Пекин), действуя вполне в духе радикального этнического национализма, лежащего в основе образа мыслей северокорейского режима. Однако 8 000-10 000 хвагё все еще проживают по разным городам КНДР — от Пхеньяна до северных Синыйджу и Чхонджина. Эти потомки иммигрантов XIX века с китайскими паспортами сегодня оказывают непропорциональное своей численности сильнейшее влияние на северокорейское общество в целом и торговлю в частности, несмотря на свой статус чужаков.
По состоянию на 2018 год число хвагё составляло 5 тысяч человек, причем примерно треть из них фактически проживала в Китае, но сохраняла и регулярно продлевала северокорейский вид на жительство и иные документы, позволяющие с относительной легкостью пересекать границу и заниматься торговлей и бизнесом — Андрей Ланьков.
До того, как Дэн Сяопин начал постепенно открывать Китай окружающему миру, уровень жизни в Северной Корее вызывал зависть у обычных китайцев. Более того, ужасы Культурной революции 1960-х означали, что хвагё, как правило были очень довольны жизнью в КНДР и хотели остаться в этой относительно стабильной и развивавшейся в тот период стране. В самой же Северной Корее хвагё при этом оставались в числе беднейших слоев общества. Их не принимали в Трудовую партию Кореи из-за их национальности, их карьерные перспективы были также ограничены. Старики еще могу припомнить вид китайских нищих-попрошаек на улицах корейских городов.
Но в 1980-х годах судьба хвагё сделала резкий поворот — будучи гражданами КНР, они получили право почти свободно посещать Китай, а также приглашать родственников из Китая к себе в Северную Корею. В то время лишь очень немногие северокорейцы могли покидать страну, что фактически передавало в руки хвагё монополию на частную торговлю с нарождающимся капиталистическим гигантом. Особая роль в торговле с Китаем и превратила их в богатейшую социальную группу в КНДР, хотя формально и не принадлежащую к элите страны. Они везли в Китай северокорейские морепродукты и грибы, возвращаясь оттуда с электроникой и одеждой. Когда на Северную Корею в середине 1990-х обрушился голод, хвагё активно занялись и импортом продуктов питания в КНДР.
Таким образом, пока Северная Корея проходила период тяжелейших невзгод, северокорейские китайцы наслаждались новообретенным богатством и статусом — в этом, как в зеркале отражались кардинальные перемены, происходившие в этих двух странах. И даже в нынешний период развития рыночных отношения в КНДР хвагё сумели сохранить полученное преимущество. Они богаты – гораздо богаче большинства своих северокорейских соседей, у них налажены крепкие и широкие связи с Китаем. Это дает им огромный стартовый гандикап по сравнению с остальными торговцами.
Хвагё — надежный источник товаров и информации, доступ которых в страну власти Северной Кореи как раз очень хотели бы перекрыть. Они тратят огромные силы на то, чтобы к гражданам КНДР не попадали DVD с южнокорейскими, американскими и китайскими фильмами и мелодраматическими сериалами, китайские сотовые телефоны, радиоприемники и телевизоры со свободной настройкой каналов. Ведущие роли играют хвагё и в незаконном вывозе из Северной Кореи предметов старины, добытых в разоряемых «черными археологами» захоронениях и нелегальных раскопах в 1990-х годах. Это необычайно доходный бизнес — местные жители отдают тысячелетней давности вазы корё чхонджа (знаменитый серо-зелено-голубой селадон эпохи Корё) за жалкие 50 долларов. В Сеуле, куда такая ваза попадает транзитом через Китай, она оценивается уже в 5 000 долларов и выше. Эта деятельность вызывает у властей настоящую ярость; «черных археологов» и торговцев нелегальным антиквариатом часто казнят.
Пик контрабанды антиквариата из КНДР пришелся на начала 2000 годов, но потом масштабы этого бизнеса резко сократились – в основном в связи с тем, что все легкообнаруживаемые памятники периода Корё были к тому времени разграблены «черными археологами», и поступление керамики и иного антиквариата на рынок резко снизилось —Андрей Ланьков.
Более того, будучи гражданами другой страны, хвагё не должны присутствовать на пропагандистских собраниях, от них не требуют даже отправлять детей в северокорейские школы (существует несколько школ, где учатся именно дети хвагё). Им разрешено иметь радиоприемники со свободной настройкой и слушать то, что они захотят. Таким образом, хвагё не могут не быть ккэн сарамдыль, а поскольку они могут свободно посещать Китай, они прекрасно понимают, что должны делать власти КНДР, если они хотят поднять уровень жизни граждан Северной Кореи. И эти самые граждане, которые общаются с хвагё, также начинают это понимать.
В некотором смысле, знания о Китае — еще более «подрывная информация», чем знания о Южной Корее. Несмотря на то, что многие северокорейцы уже знают, что южане живут гораздо лучше них, власти все еще могут клеймить Юг, используя стандартные клише про «американских марионеток» и утверждать, что Южная Корея, дескать продала свою душу в обмен на материальное благополучие. Китай, напротив, был соратником КНДР по оружию и имел похожую экономическую систему. Некогда нищие китайцы сегодня добились огромного прогресса, отбросив эту систему, и ведут куда более роскошную жизнь, чем северокорейцы. Это вызывает у них все большее раздражение и все большее недоверие к сказкам о том, что их собственная нищета вызвана природными катаклизмами или суровой геополитической ситуацией, в которой находится их страна. Возможно, именно поэтому власти КНДР, как говорят, ужесточают наблюдение за хвагё и пытаются пресечь их деловую активность.
Рухнет ли Северная Корея?
Обрушение «общественного договора» в КНДР вследствие катастрофического голода середины 1990-х годов побуждает граждан Северной Кореи все чаще игнорировать навязанные государством правила ведения экономики и общественной жизни. Более того, чиновники, призванные обеспечить исполнение этих правил и охрану правопорядка, зачастую демонстрируют ту же степень непослушания законам, что и граждане, вверенные их попечению. Большинство конфликтов с законом в сегодняшней Северной Кореи разрешается с помощью взятки.
Новая «система», сформировавшаяся в КНДР, несправедлива. По сути, в ее основе лежит социальный дарвинизм. Однако в новых условиях у обычного человека хотя бы появляется ощущение, что он может влиять на происходящее и даже имеет шанс заработать на более или менее (все еще «менее», надо признать) приличную жизнь. Эта система укоренилась настолько прочно, что даже власти вынуждены не только считаться с ней, но и приспосабливаться к ее «законам» и принципам — желают они того или нет. В эти рамки укладывается и выплата «рыночных» зарплат работникам государственного сталелитейного комбината, и разрешение фермерам оставлять у себя часть урожая, и дозволение «выкупать» себя из обязательных общественных работ, чтобы заняться собственным бизнесом. Власти чувствуют, что у них нет иного выхода, кроме как следовать этому пути — как нет иного выхода, кроме продвижения в государственной пропаганде тем о наступлении эры нового процветания и потребительства.
При этом государство в КНДР — практически банкрот. Система государственного распределения для большинства граждан страны умерла. От новой катастрофы Северную Корею уберегает только маркетизация, так что государству приходится с ней мириться — хотя бы на том минимальном уровне, который позволяет предотвращать полный его коллапс. Но теперь, когда этот снежный ком рыночных отношений начал разгон, кто знает, где он остановится?
При этом перспектива падения северокорейского режима представляется авторам сомнительной. Множество экспертов и наблюдателей десятилетиями с готовностью предсказывали скорое падение режима в КНДР и объединение двух Корей под управлением Сеула — а жизнь десятилетиями разочаровывала их. Как мы уже говорили, власти КНДР вполне сохраняют политический контроль, а любая попытка на него посягнуть встречает чрезвычайно жесткий и решительный отпор. Более того, формирующийся новый капиталистический класс в целом стремится скорее присоединиться к существующей чиновно-бюрократической элите — устраивая «династические» браки и налаживая деловые связи — чем подорвать ее господство. Бюрократические и партийные элиты сами получают все более широкий доступ к открывающимся перспективным бизнес-возможностям, что только укрепляет их в нежелании «раскачивать лодку».
Даже после такого очевидно дестабилизирующего систему события, как казнь Чан Сон Тхэка, признаков того, что режим находится на грани коллапса, не заметно. Процесс передачи власти к Ким Чен Ыну прошел в целом плавно, пропаганда повсеместно славит и поддерживает его, а коалиция облеченных властью людей вокруг него сохраняет контроль над системой госуправления…
В то же время, более широкое геополитическое окружение, в котором пребывает КНДР, поддерживает на удивление хороший баланс. Несмотря на распространенное представление о том, что «сумасшедший» Пхеньян вот-вот начнет ядерную атаку на Южную Корею или США, у руководства КНДР нет ни причины, ни повода, ни желания пускаться в подобную самоубийственную авантюру. Руководство КНДР может быть каким угодно — но это точно не сборище иррациональных маньяков. Более того, и у США, и у Южной Кореи есть свои серьезнейшие причины никогда не атаковать КНДР первыми, самые важные из которых — северокорейская ракетно-ядерная программа и стремление Китая сохранить статус-кво в регионе. Сегодня Пекин может быть недоволен Пхеньяном, но существование суверенной Северной Кореи соответствует долгосрочным стратегическим интересам Китая. Стоит также отметить, что те, кто утверждает, что санкции способны довести КНДР до грани обрушения, упускают из виду тот факт, что Пхеньян завален роскошными товарами, а экономика страны растет — несмотря на годы запретительных санкций.
Для 2016 года рост ВВП Северной Кореи оценивался южнокорейским Центробанком в 3,9%, а многие из иностранных дипломатов в Пхеньяне полагали, что этот рост — по крайней мере, в привилегированной столице — приближался к 6-7%. В любом случае период правления Ким Чен Ына стал временем экономического роста, решающую роль в котором, как можно предполагать, сыграли рыночные реформы, которые — осторожно и не привлекая особого внимания — Ким Чен Ын проводит с 2012 года — Андрей Ланьков.
Поэтому авторы считают, что наиболее вероятный сценарий для Северной Кореи в кратко- и среднесрочной перспективе предусматривает постепенное открытие страны под управлением существующего режима. Но Северная Корея, этот ориентированный на извлечение прибыли, феодальный, традиционный корейский «социалистический рай» всегда был готов удивить стороннего наблюдателя. Поэтому никто на самом деле не знает, какой будет Северная Корея через 10 или 20 лет. А пока мы, мешая надежду с разочарованием, будем наблюдать за тем, как она меняется.
