К вечеру 14 августа 1854 года огонь осадной артиллерии союзников не снизился – боеприпасов было вдоволь, да и близость успеха придавала охотничий азарт. Разрывные мортирные бомбы в изобилии попадали не только в многострадальную башню «С», но и в главный форт русской крепости Бомарсунд. Комендант башни капитан Теше, у которого под рукой осталась буквально горстка совершенно измученных и в большинстве уже раненных людей, отдавал себе отчет в сложившемся практически безнадежно положении как вверенного ему укрепления, так и всей крепости. Тем не менее, по свидетельству скупой на похвалы противнику и лишенной прочих сантиментов британской «Истории Балтийской кампании», гарнизон мужественно отстаивал свои позиции, а его артиллерия работала безостановочно.

Уже в сумерках французские егеря, ведущие плотный огонь по русским позициям, заметили, как в одной из амбразур появился парламентерский флаг. Командующий французским экспедиционным корпусом генерал Бараге д’Илье с несколькими офицерами подошел к стенам башни «С» – выяснить намерения осажденных, втайне надеясь, что русские капитулируют. Однако его надеждам не суждено было сбыться. Капитан Теше просил лишь четырехчасового перемирия – у него было много раненых, которым необходима помощь. Часть из них собирались переправить в главный форт, под более надежную защиту. Однако генерал, посчитав, что за четыре часа немногочисленные защитники башни «С» получат подкрепления и боеприпасы, дал согласие лишь на прекращение огня сроком не более часа. Источники союзников дают разные варианты ответа защитников башни «С». Французы утверждали, что русские грубо посоветовали Бараге д‘Илье убираться прочь, ибо они сейчас возобновят огонь. Англичане, правда, уверяют, что их враг лишь настоятельно посоветовал французским парламентерам поспешить. Так или иначе, но бомбардировка башни «С» возобновилась – она встречала свою последнюю ночь. Бомарсунд еще держался.


Старые узелки очередного международного клубка

Для Европы покой к середине XIX века по-прежнему оставался недостижимым. Наивные романтики и мечтатели все так же коротали вечера у каминов, рассуждая об эпохе всеобщего мира и благоденствия, которая почему-то не спешила наступать. Отгремела и рассеялась пороховой пеленой грандиозная и трагичная эпоха наполеоновских войн. Пронеслась бурлящим потоком, сотрясая покрытые сединой и пылью престолы, волна революций сороковых. Но после череды военно-политических штормов так и не наступил столь ожидаемый многими штиль. И в Европе вновь запахло привычно до боли – порохом и железом.

Победители знаменитого узника острова Святой Елены сделали разные выводы после завершения помпезного и оптимистического на вид, но не по содержанию Венского конгресса. Император Александр чрезмерно много надежд возлагал на созданный Священный союз с Австрией и Пруссией, полагая, что этот альянс станет самым эффективным консервантом постнаполеоновской Европы. Практичным же англичанам были категорически противны любые союзы без их участия. Усиление роли России в европейских делах Великобритания считала совершенно не приемлемым. Отношения между двумя монархиями оставались очень сложными на протяжении всех трех десятилетий в промежутке между битвой при Ватерлоо и Синопским сражением.

Сменивший на престоле своего старшего брата Николай I был гораздо менее склонен идеализировать взаимоотношения с европейскими «партнерами», однако Россия продолжала двигаться в фарватере, заданном Венским конгрессом. В вопросах ближневосточной политики, греческой проблемы, Петербург старался согласовывать свои действия с Лондоном и Парижем. Во время венгерского восстания в Австрии русские войска оказали прямую поддержку шатающейся монархии Франца-Иосифа. Однако Англия и Франция видели в Российской империи только враждебного конкурента, чьи амбиции необходимо было укоротить и указать ему на полагающееся место. Традиционным дипломатическим склерозом болела и Вена, уверенно вставшая на путь враждебного нейтралитета.

Центральным и причудливо сплетенным узлом противоречий и неразрешимых проблем оставалась все более дряхлеющая Османская империя. Дни ее величия давно уже стали лишь предметом пересудов в стамбульских кофейнях, тяжелых вздохов и ностальгических воспоминаний. Британия ни в коем случае не могла позволить России достичь, наконец, своей давно выцеливаемой геополитической цели: получить контроль над Босфором и Дарданеллами. Сама Турция слабела год от года. Недавняя война 1828–1829 гг. только показала всю трагичность положения старой и больной империи.

Тяжелая междоусобица с правителем Египта Мухаммедом Али едва не стала причиной распада Османской империи. Крах Турции предотвратило лишь вмешательство России и ряда европейских государств. В июле 1841 г. она была вынуждена ратифицировать Лондонскую конвенцию о проливах, согласно которой Россия уже не могла блокировать вход кораблей третьей стороны в случае войны. Этот пункт больно отзовется впоследствии. Однако турки уже не годились на роль плотины, самостоятельно сдерживающей давление Петербурга, но и сама Англия вовсе не желала воевать за территориальную целостность Турции в одиночестве. Это противоречило ее политическим принципам.

И тут англичанам ожидаемо повезло – во Франции на волне бонапартистского реваншизма и государственного кризиса к власти пришел племянник Злого Бонни – Луи Наполеон. Ему не давала покоя дядина слава, и очень скоро президентское кресло было заменено на помпезный трон императора Наполеона III, чья острая бородка, как стрелка компаса, все чаще указывала на Восток. Тот факт, что в поздравительном письме Николай I назвал Луи Наполеона своим «другом», а не полагающимся «мой брат», было воспринято в Париже как оскорбление. Ситуация накалялась – западные партнеры, подзабывшие свои извечные обиды и противоречия, готовы были кроме язвительных дипломатических нот и заявлений пустить в ход и более острое оружие.

Как нельзя кстати разразился конфликт между православной и католической миссиями в Палестине по поводу владения ключами от церкви Рождества Христова в Вифлееме. Православных в Османской империи было более десяти миллионов человек, католики же исчислялись десятками тысяч. Главным арбитром в разразившемся конфликте являлся турецкий султан – ему на тот момент принадлежала Палестина. В итоге после длительных споров контроль над церковью Рождества Христова был передан католикам, что явно означало успех не только Ватикана, но и Наполеона III, считавшего себя покровителем католичества.

Желая вернуть позиции, Николай I, ошибочно полагавший, что Англия и Франция не договорятся и еще более ошибочно рассчитывавший на помощь Австрии и Пруссии, отправил в Стамбул своего личного представителя князя Меньшикова с солидной свитой. Последовавшая за этим ложная и драматичная дипломатическая игра – Венская нота Англии, Франции, Пруссии и Австрии, – вступление русских войск в Молдавию и Валахию требуют отдельной статьи из-за обширности материала. В итоге Меньшиков уехал ни с чем, турецкий султан Абдул-Меджид I, подстрекаемый английским послом в Константинополе лордом Стратфордом де Редклиффом, 4 октября 1853 года объявил России войну.

Ответный ход последовал 20 октября в виде царского манифеста. Расчет Николая I на внутренние противоречия между западными странами не оправдался. Когда дело касается вопроса нанесения того или иного вреда России, западные «партнеры» проявляют удивительное единодушие. В ноябре 1853 г. адмирал Нахимов нанес сокрушительное поражение турецком флоту в Синопском сражении. В ответ, как по команде, демократическая пресса всех калибров подняла душераздирающий вой об учиненном русскими «побоище». К слову сказать, преисполненный человеколюбия и исключительно мирных намерений, полностью отмобилизованный англо-французский флот еще в начале ноября вошел в Мраморное море.

Дальше события развивались по нарастающей: вначале Англия и Франция разорвали дипломатические отношения с Россией, а 15 марта Лондон объявил войну «варварской нации, врагу любого прогресса» (как выразился член палаты лордов достопочтенный лорд Линдхерст). 16 марта обнажил наконец-то дядину шпагу и Луи Наполеон. Британская «Таймс», далекая от сантиментов, прагматично заявила, что «цели войны не будут достигнуты, пока существует Севастополь и русский флот». К вящей досаде лордов Адмиралтейства, Россия имела флот не только на Черном море.

Вдали от залпов Синопа

Флот Российской империи по праву считался одним из сильнейших в мире и к началу Крымской, или, как ее стали называть на Западе, Восточной войны прочно занимал третье место после военно-морских сил Англии и Франции. Самым крупным корабельным соединением, конечно же, являлся Балтийский флот, который на начало войны располагал в своем строю 23 парусными линейными кораблями, 12 пароходо-фрегатами, 11 парусными фрегатами и некоторым количеством кораблей более мелкого ранга. Главной военно-морской базой был хорошо укрепленный Кронштадт. Посетивший его уже после войны командующий британским флотом на Балтике адмирал Чарльз Нейпир был вынужден признать: форты этой крепости настолько крепки, что взять его с моря практически невозможно. Имелся также ряд других крупных военно-морских крепостей, среди которых выделялся Свеаборг.

Зная о превосходстве союзников на море, русское командование совершенно не исключало попытку атаки не только Кронштадта, но и даже Санкт-Петербурга. Правда, наиболее трезвомыслящие, вроде князя Голицына, адъютанта генерал-адмирала Константина Николаевича, справедливо указывали на невозможность подобной угрозы для русской столицы. Скорее, по его мнению, высказанному в докладной записке, следовало ожидать разорения русской морской торговли и отдельных тактических десантов с ограниченными целями.

Взгляды на применение Балтийского флота в начавшейся войне были самые разные – докладные записки ложились на стол руководителя морского ведомства Великого князя Константина Николаевича с завидной регулярностью. Тон и содержание их были тоже весьма разнообразны: от бравых «шапкозакидательных» доктрин вице-адмирала Меликова (не соприкасавшегося, впрочем, с флотом с 1832 года) до строго оборонительной концепции генерал-адъютанта Литке, учителя самого Константина Николаевича.

Итог диспутам был подведен в марте 1854 г. на большом совещании у Великого князя. Было решено ввиду существенного технического превосходства неприятеля принять оборонительную тактику. Флот предполагалось держать в хорошо укрепленных гаванях Свеаборга и Кронштадта, ожидая атаки противника. В итоговом постановлении совещания подчеркивалось, что если союзники покинут Балтику, не добившись никакого успеха, то это будет равнозначно проигранному сражению. Тут вполне возможно допустить, что господа адмиралы немного успокаивали себя. Балтийскому флоту, на который в мирное время уходило столько сил и ресурсов, и который имел славные боевые традиции и историю, предстояло играть весьма скромную роль.

Союзники идут на Балтику

Если в отношении Черного моря и Севастополя, который западные газетчики уже начали ровнять с землей, сжигать и всячески погружать в пучину вместе с ненавистным русским флотом, у западных союзников были более-менее общие взгляды, то в отношении Балтики подобного единодушия не отмечалось. Император Луи Наполеон видел в предстоящей деятельности на этом театре исключительно политический фактор. Успехи Англии и Франции, по его мнению, могли, во-первых, воспламенить давно тлеющий костер в Царстве Польском, где напряжение становилось для русских властей практически хроническим. Во-вторых, император был прекрасно осведомлен о реваншистских настроениях в военных и политических кругах Швеции, которая не могла простить своей соседке утрату в начале XIX века Финляндии. Правильные в военном отношении шаги могли сподобить это недружелюбно относящееся к России королевство присоединиться к коалиции, вступить в войну и образовать новый театр военных действий.

Англичане же, в отличие от своих союзников, не строили таких масштабных планов – они были полны решимости подорвать морскую мощь своего врага в лице Балтийского флота и свести на нет русскую морскую торговлю. В конце зимы 1854 г. на Спитхедском рейде начала формироваться британская эскадра для похода на Балтику. Сборы были трудными и сопровождались некоторой волокитой. Поскольку все лучшее, включая офицеров, матросов и корабли, в первую очередь отбиралось и направлялось на Черное море, считавшееся приоритетным театром войны, балтийская эскадра формировалась с бору по сосенке. Командование на ней поручили вице-адмиралу сэру Чарльзу Джону Нейпиру, имевшему репутацию смелого, решительного и энергичного моряка и командира, находившегося, впрочем, в весьма натянутых отношениях с Адмиралтейством.

Для действий на Балтике было выделено 10 винтовых и 7 парусных линейных кораблей, 22 паровых фрегата и корвета и некоторое количество более мелких кораблей. Личный состав эскадры, со слов самого Нейпира, был набран из «подонков». Имелся некомплект лоцманов, не хватало различного снаряжения и оборудования. При этом командование и охочее до сенсаций общество требовало от адмирала скорейшего отплытия и не менее быстрых и громких побед.

Французы тоже были полны желания принять участие в предстоящей экспедиции, хотя возможности французского флота были слабее, чем у союзника, – большая его часть ушла в Черное море. Тем не менее Луи Наполеон приказал подготовить для отправки на Балтику собственную эскадру, в состав которой был включен новейший 100-пушечный паровой линейный корабль «Аустерлиц», 8 парусных линейных кораблей, 7 парусных фрегатов и 7 более мелких паровых кораблей. Командование осуществлял вице-адмирал Парсеваль-Дешен. На кораблях его эскадры находилось 4 тысячи десантников. Впрочем, французы были готовы отправить на Балтику особый экспедиционный корпус, но подготовка его задерживалась.

Тем временем Чарльз Нейпир, склоняя на все лады и лордов, и откровенно скучающую общественность, покинул Англию и двинулся на Балтику. Официального объявления войны пока не последовало, однако это было уже давно решенным вопросом. 7 марта британская эскадра достигла Дании. Дальше темпы продвижения сэра Нейпира значительно снизились – датские лоцманы категорически отказывались проводить английские корабли через свои воды, ссылаясь на нейтралитет. Король Дании, которому британский командующий собирался нанести визит, в экстренном порядке «заболел».

12 марта англичане прибыли в Киль, а 20-го бросили якорь в бухте Кьоге на острове Зеландия, где и были получены сведения о начале войны с Россией. Английская общественность возликовала – еще бы, первый успех! Нейпир, дескать, опередил русский флот и был первым в датских проливах. Даже Адмиралтейство снизошло до одобрения. Никто в Англии еще не знал о принятой русскими оборонной стратегии, и что их корабли стоят под защитой фортов Кронштадта и Свеаборга.

Получив сообщения от парохода «Миранда» о том, что Финский залив покрыт льдом, Нейпир занялся интенсивной боевой подготовкой, в первую очередь стрельбой. Лорды Адмиралтейства, с одной стороны, требовали от адмирала «побед и свершений», а с другой, – заваливали его потоком инструкций и рекомендаций, зачастую противоречащих одна другой. Вообще, руководство балтийской экспедицией было больше сосредоточено в Лондоне (оттуда виднее), нежели в адмиральской каюте британского флагмана.

В Финский залив для выяснения расположения русских сил были отправлены 5 быстроходных пароходо-фрегатов под командованием контр-адмирала Пламриджа. Тем временем 25 марта в бухту Кьоге на всех парах прибыл французский линейный корабль «Аустерлиц» и сообщил, что остальная эскадра, почти вся парусная, еще не вышла из Бреста. Вернувшийся из разведки Пламридж доложил о стоящих в Свеаборге 7 русских линкорах и фрегате. Понимая, что дальнейшее промедление могут неверно понять во всевидящем из-за моря Лондоне, 31 марта Нейпир покинул бухту Кьоге и двинулся на восток.

Союзники продвигались очень осторожно, поскольку имели только самые общие представления о навигационных особенностях здешних вод. В своих регулярных донесениях в Адмиралтейство Нейпир часто жаловался на отсутствие лоцманов. Дойдя до Финского залива, союзники угодили в шторм, и дальнейшее нахождение во вражеских водах было признано опасным. Нейпир встал на якорь в шведской бухте Элькснаббене близ Стокгольма. Исправляя повреждения и продолжая обучать оказавшиеся слишком неопытными команды, адмирал пробыл тут две недели, а в начале мая перебрался на Гангутский рейд. Тут было решено подождать тащившуюся из Бреста французскую эскадру, одновременно осуществляя интенсивные промеры глубин на подходах к Свеаборгу и Аландским островам. В конце мая вице-адмирал Парсеваль-Дешен наконец присоединился к англичанам, и возник очевидный вопрос, что делать. Луи Наполеон, кстати, так жаждал оказать союзническую помощь, что Парсеваль-Дешен был вынужден покинуть Брест с недоукомплектованными экипажами и с недостаточным количеством запасов.




Интенсивное крейсерство пароходо-фрегатов Пламриджа в Ботническом заливе не принесло славы британскому флоту, а разорение прибрежных городков и деревень лишь озлобило местное население. Предпринятый англичанами осмотр Свеаборга дал повод Нейпиру в письме к Адмиралтейству сравнить его с Гибралтаром и указать на невозможность взятия этой твердыни без большой флотилии канонерских лодок и значительного десантного корпуса. Соваться к Кронштадту было еще более опасно. Простояв на якоре вблизи главной базы русских с 14 по 20 июня, союзники ушли ни с чем.

Но одни лишь эволюции англо-французского флота и демонстрации флагов не могли удовлетворить жаждавших громких событий монархов, командование и общественность Англии и Франции. Нужна была хоть какая-нибудь победа, превышающая по масштабам разорение беззащитных финских деревень. И тут на помощь адмиралам пришло Адмиралтейство, генерирующее идеи, указания и рекомендации. Нейпиру ясно указали на Аландские острова и расположенную на них небольшую русскую крепость Бомарсунд, чьи укрепления, к радости союзников, не шли ни в какое сравнение с мощью Свеаборга и Кронштадта. К тому же и в Англии, и во Франции были уверены, что в случае передачи шведам отбитого у русских архипелага, Стокгольм от счастья присоединится к коалиции.

Маленькая крепость против большого флота

К описываемым событиям укрепления на Аландских островах были весьма далеки не только от совершенства, но и от оборонительной достаточности. Задуманные еще в 20-е гг. XIX века для противодействия Швеции в возможной войне, к началу 1854 г. они были готовы едва ли на четверть. На главном острове Аландского архипелага был построен форт, представляющий собой двухэтажную каменную оборонительную казарму более чем на 2 тыс. человек и имеющий 115 амбразур. Кроме того, были построены три каменные башни. Две располагались на том же острове, что и форт, – они обеспечивали защиту главного форта с западного и северного направления. Третья башня находилась на острове Прест-э и предназначалась, как и форт, для обстрела Бомарсундского пролива.




В преддверии войны в Бомарсунд было доставлено 139 орудий, из которых 66 были размещены в главном форте, а 44 – в башнях. Остальные за отсутствием лафетов так и продолжали лежать в крепостном дворе. Гарнизон крепости состоял из 42 офицеров и 1942 солдат, часть из которых были финнами по национальности и выходцами из местных. В крепости имелось также некоторое количество арестантов и штрафников. Командование осуществлял 60-летний полковник Яков Андреевич Бодиско, не отличавшийся особыми военными талантами, но проявлявший усердие по службе. Бодиско получил специальную инструкцию, в которой указывалось, что крепость Бомарсунд может быть подвергнута атаке только лишь флота, поэтому следует сосредоточиться на обороне укреплений. Исходя из этой ошибочной концепции, гарнизон Бомарсунда с началом войны не был усилен подкреплениями. Впрочем, запоздалое решение направить туда 40 канонерских лодок и несколько мелких пароходов было принято лишь в июле, когда связь с Аландским архипелагом была уже прервана.

Еще 9 июня 1854 г. отряд английских пароходо-фрегатов совершил первичную рекогносцировку Бомарсунда, вступив в перестрелку с недавно построенной 4-орудийной береговой батареей, которую удалось подавить. Защитникам крепости также удалось добиться нескольких попаданий в английские корабли, вызвав на одном из них пожар. Последним, кто смог доставить сведения о положении крепости в Россию, был адъютант военного министра ротмистр Шеншин, раздававший награды отличившимся при бомбардировке 9 июня. Переодевшись рыбаком, ему удалось добраться до Швеции, а оттуда прибыть в Россию. Союзники к тому времени уже блокировали Бомарсунд.

18 июля 1854 г. случилось еще одно событие – на Балтику, наконец, прибыл французский десантный отряд под командованием генерала Бараге д’Илье, бывшего до того представителем Франции в Стамбуле. Бараге д’Илье был в сложных отношениях со своим английским коллегой, лордом Стратфордом де Редклиффом, к тому же среди высшего командования экспедиционной армии для него не нашлось места. Желая потешить самолюбие старого генерала, его поставили командовать десантным отрядом на Балтике.

Бомарсунд был уже полностью блокирован с моря – солдаты гарнизона могли отчетливо наблюдать за действиями английских пароходов, не отвечавших на огонь крепости. К этому времени уже была отмечена недостаточная дальность крепостных орудий. В ночь с 26 на 27 июля защитники Бомарсунда услышали громкую пушечную пальбу – это британские корабли Нейпира, блокирующие архипелаг, салютовали своим французским союзникам. Под конвоем эскадры Парсеваль-Дешена к месту событий подошли первые транспорты с солдатами Бараге д’Илье. К неописуемому возмущению Нейпира, генерал не прыгнул с корабля на берег с обнаженной саблей, а стал ожидать, когда прибудут и все остальные транспорты с войсками, часть из которых застряла в Киле. Англичанин писал на родину полные едкости письма, где ругал медлительных французов, которые дотянут с высадкой до самой зимы.

Натиск Нейпира, жажда военной славы и тычки вышестоящего командования в конце концов сделали свое дело, и 2 августа 1854 г. первые роты французских десантников начали высадку в 12 верстах от главного форта. Исправный служака Бодиско, которого после бомбардировки 9 июня повысили до генерала, отчетливо понимая, что с этого момента все инструкции по защите крепости только лишь от посягательств неприятельского флота можно использовать по известному назначению, отдал приказ уничтожить все строения за периметром обороны Бомарсунда.

В течение 2, 3 и 4 августа были сожжены провиантские магазины, конюшня гарнизонной артиллерии, бани и гауптвахта. 7 августа в 3 часа утра началась высадка главных сил союзников. Вскоре на берегу было более 11 тыс. человек: французский десантный корпус и небольшой отряд английских моряков. 8, 9 и 10 августа происходила выгрузка осадной артиллерии, боеприпасов и провианта. Бараге д’Илье решил подстраховаться, вскоре усилив и без того немалые для поставленной задачи силы 2 тысячами французских моряков. Уже 7 августа был открыт огонь по крепости, а утром 8 числа французы подошли к ней на близкое расстояние. Целью первоначальной атаки была так называемая башня «С», господствующая над окружающей местностью. Командовал защитниками башни инженерный капитан Теше, в распоряжении которого было всего 123 человека: бойцы Финляндского и Гренадерского батальонов и артиллеристы.

Осаждающие быстро соорудили против башни три осадные батареи, которые немедленно открыли по ней интенсивный огонь. Ответная стрельба русской артиллерии была неэффективна, поскольку ядра попросту не долетали до цели. Французы в такой ситуации действовали, как на полигоне, не спеша и уверенно беря прицел. Не теряющие боевого духа, защитники ожидали штурма, однако противник, пользуясь своим преимуществом, не торопился с этим хлопотным и затратным делом. Интенсивной бомбардировке подвергалась не только башня «С», но и сам главный форт крепости. Ответный огонь русской артиллерии был напряженный, но малодейственный.

9 августа пароход «Пенелопа» сел на мель в виду форта, и по нему сразу же был открыт сильный огонь. Вражеский корабль получил не меньше десяти попаданий, однако был беспрепятственно снят с мели другим английским пароходом. 13 августа положение защитников башни «С» стало критическим. Под прикрытием артиллерийского огня французские егеря приблизились и осыпали амбразуры укрепления пулями. Огонь финских снайперов, такой эффективный в первые дни обороны, был нейтрализован практически постоянным обстрелом разрывными бомбами.

Капитан Теше все эти дни поддерживал связь с фортом, откуда его подчиненным доставлялся провиант и боеприпасы. Немногие оставшиеся в башне орудия продолжали вести огонь. К вечеру 13 августа русские предложили перемирие сроком на 4 часа, для того чтобы переправить в главный форт раненых. Однако уверенный в своих силах Бараге д’Илье согласился только на часовое прекращение огня. В ответ французских парламентеров вежливо, а может быть, не очень попросили удалиться. Бомбардировка возобновилась с новой силой.

К ночи немногочисленная русская артиллерия уже изрядно разрушенной башни «С» осталась без ядер, и положение ее защитников стало критическим. Капитан Теше приказал заклепать орудия и отступать в крепость. Части гарнизона в темноте это удалось, а самого Теше, тяжело раненного, и нескольких оставшихся при нем солдат взяли в плен утром 14 августа. На территории захваченной башни «С» была немедленно сооружена новая батарея, которая начала вести огонь уже непосредственно по главному форту. Однако подполковник Финляндского полка Кинштедт открыл ответный огонь из трех мортир и добился взрыва порохового погреба на батарее противника, заставив ее замолчать.




Тогда Бараге д’Илье призвал на помощь флот. Уже с утра 15 августа, в день тезоименитства Наполеона, 8 линейных кораблей били по крепости, помогая и без того не малой осадной артиллерии. Русские продолжали драться – в строй вместе с солдатами гарнизона встали арестанты. Именно ими были укомплектованы расчеты трех мортир, подавивших французскую батарею. Причем, по отзывам очевидцев, они проявили отчаянную храбрость. Когда по приказу Бодиско были сожжены внешние сооружения, в их числе находился и острог. Его постояльцев перевели в крепость, и теперь они стали ее защитниками.




Но преимущество противника было подавляющим. Огонь союзников усиливался – к восьми линкорам присоединялись все новые корабли. Одна за другой русские батареи замолкали, их ядра не долетали до неприятеля. Бодиско собрал военный совет, на котором было принято решение прекратить сопротивление. В час дня 16 августа 1854 года над Бомарсундом был вывешен белый флаг. Вошедший в крепость генерал Бараге д’Илье в знак уважения к мужеству русских приказал оставить офицерам личное оружие. Он также поблагодарил Бодиско за благоразумие, ибо, по его словам, в случае штурма, рассерженные упорной защитой крепости, французы не брали бы пленных. Гарнизон за время осады потерял 53 человека убитыми и более сотни ранеными. Потери союзников были вдвое большими. Взорвав и выведя из строя все оставшиеся укрепления, победители вскоре оставили Аландские острова. Швеция так и не рискнула потребовать от союзников вкусный, но могущий оказаться смертельным пряник.

Всю войну Бодиско провел в плену вместе со своей семьей – его жена и дети, имевшие возможность уехать в Россию, остались с ним в Гавре. Взятие небольшой крепости Бомарсунд было единственным успехом союзников на Балтике, хотя охочая до сенсаций пресса напрасно выставляла этот тактический успех как грандиозную победу. Получивший за победу маршальский жезл Бараге д’Илье вскоре был вынужден вернуться во Францию – его десантников жестоко косила холера.

Судьба войны еще не была решена, еще ждали своего часа бастионы Севастополя, адмирал Нахимов, матрос Кошка, Даша Севастопольская и тысячи его защитников.