Резюме:Осуществление тех или иных видов военной деятельности со стороны России трактуется сейчас зарубежными контрагентами как полностью нелегитимное. Это, однако, не только не соответствует истине, но и является бесспорной политической провокацией.

11 и 12 апреля 2016 г. американский эсминец Donald Cook (корабль ПРО, оснащенный несколькими десятками крылатых ракет «Томагавк» с дальностью полета до 2,5 тыс. км и способный нести ядерные заряды) был обнаружен примерно в 70 км от г. Балтийска (Калининградская область). Военные самолеты Су-24 и вертолет Ка-27 Балтийского флота совершили несколько облетов эсминца, причем на предельно близком расстоянии к корпусу корабля.

Госсекретарь США Джон Керри был вынужден обсудить правомерность таких действий с главой российского МИДа. Его позиция для СМИ сформулирована так: «Мы осуждаем такого рода поведение. Это безрассудно. Это провокационно. Это опасно. И в соответствии с правилами ведения боевых действий (они) могли быть сбиты… Необходимо понимать серьезность данной ситуации, а также того, что США не намерены подвергаться запугиванию в открытом море».

Главные вопросы, которые возникают относительно произошедшего, состоят в следующем:

• насколько законно нахождение американского эсминца в такой близости от базы Балтийского флота ВМС России;
• являются ли действия российских летчиков провокацией, была ли реальная имитация атаки или же они преследовали абсолютно другие цели и задачи;
• какими международными документами и соглашениями регламентируется поведение такого рода и были ли допущены нарушения с той или иной стороны.

Раздражающе, но легитимно

Прежде всего присутствие американского, как и любого другого, военного корабля в водах Балтийского моря абсолютно легитимно. В отличие от правового режима черноморских проливов (Конвенция Монтрё) режим прохода из Северной Атлантики в акваторию Балтийского моря через проливы Зунд, Большой и Малый Бельты хотя и регулируется специальными конвенциями (Копенгагенский трактат и Конвенция 1857 г.), но не предусматривает ограничений по времени пребывания кораблей небалтийских стран, их классу и тоннажу. Единственным исключением является требование, закрепленное на уровне национального законодательства Швеции и Дании как припроливных государств, о необходимости в тех или иных случаях как уведомительного (не менее чем за трое суток), так и в некоторых строго определенных ситуациях – разрешительного порядка прохода военных кораблей.

США, со своей стороны, оспаривают эти ограничения, считая, что проход военных кораблей и пролет военных самолетов через Зунд и оба Бельта основаны на праве транзитного прохода, квалифицируемого ими в качестве нормы обычного права, или же на «праве свободного и беспрепятственного плавания», поскольку право транзитного прохода носит более ограниченный характер, нежели «свобода плавания», гарантированная конвенциями 1857 года. Они исходят из того, что действие вышеупомянутых конвенций никогда не распространялось на военные корабли, и, соответственно, Дания и Швеция не могут модифицировать их путем развития своего внутреннего законодательства – «право транзитного прохода является независимым от вмешательства прибрежного государства».

Такая позиция полностью совпадает с интересами России, для которой беспрепятственный выход кораблей Балтийского флота в Северную Атлантику является одним из приоритетов государственной морской политики.

Нахождение Donald Cook в 70 км от Балтийска позволяет говорить о том, что он был в исключительной экономической зоне (ИЭЗ) России, то есть за пределами внешней границы 12-мильного территориального моря нашей страны, на которое, включая воздушное пространство над ним, распространяется полный государственный суверенитет.

В пределах же ИЭЗ, в соответствии с Конвенцией ООН по морскому праву 1982 г., прибрежные государства, в данном случае – Россия, наделены суверенными правами действовать в «целях разведки, разработки и сохранения природных ресурсов как живых, так и неживых, в водах, покрывающих морское дно, на морском дне и в его недрах, а также в целях управления этими ресурсами…» (ст. 56).

Но и все другие государства также имеют определенные права в ИЭЗ. Ст. 58 (1) Конвенции по этому поводу: «В исключительной экономической зоне все государства, как прибрежные, так и не имеющие выхода к морю, пользуются… указанными в статье 87 свободами судоходства и полетов, прокладки подводных кабелей и трубопроводов и другими правомерными с точки зрения международного права видами использования моря, относящимися к этим свободам...».

Соответственно, из шести свобод открытого моря три, не имеющие отношения к разработке ресурсов, – свобода судоходства, полетов, прокладки кабелей и трубопроводов – применимы к ИЭЗ. Форма реализации тех свобод открытого моря, которые применимы в отношении ИЭЗ (в частности, свобода судоходства и полетов), не может отличаться от формы их реализации в открытом море. Свобода судоходства и полетов должна быть одинаково применима как к гражданским судам, так и к военным кораблям и самолетам. Таким образом, свобода военного мореплавания в пределах ИЭЗ прибрежного государства напрямую никак не ограничена в рамках Конвенции 1982 года.

Позиция США по вопросу осуществления военно-морской деятельности в пределах ИЭЗ максимально конкретизирована: в ИЭЗ «все государства могут реализовывать свободы открытого моря – свободу судоходства и полетов, а также все другие виды законного использования морских пространств, которые относятся к этим свободам, включая в частности осуществление военной деятельности, такой как постановка на якорь, взлет и посадка воздушных судов и других военных устройств… сбор разведывательной информации (выделено мною. – Г.П.), ведение наблюдения, проведение рекогносцировки и военных исследований».

С позиции Соединенных Штатов формулировка ст. 58 Конвенции о том, что «государства при осуществлении своих прав… в исключительной экономической зоне должным образом учитывают права и обязанности прибрежного государства и соблюдают законы и правила, принятые прибрежным государством», не дает прибрежным государствам дополнительных полномочий, ограничивающих военную деятельность США в ИЭЗ.

На сегодняшний день не все государства согласны с такими трактовками. Некоторые из них, например, полагают, что конвенционная формулировка «исключительно в мирных целях», применимая как в отношении открытого моря (ст. 88), так и ИЭЗ (ст. 58 (2)), является юридическим обоснованием для запрета на проведение тех видов военной деятельности, которые не связаны с обеспечением права свободы судоходства (например, сбор разведывательной информации). В частности, правительство КНР запрещает сбор разведданных в своей ИЭЗ, так как эта информация может быть использована в ходе вооруженного конфликта, а значит этот вид деятельности наносит непосредственный ущерб национальной безопасности страны.

С одной стороны, в рамках Конвенции 1982 г. прибрежные государства не имеют в ИЭЗ какой-либо компетенции по обеспечению собственной безопасности. С другой – современное расширительное толкование понятия «безопасность» предполагает наличие таких ее видов, как ресурсная, продовольственная, экологическая и т.д. В результате их обеспечение также постепенно начинает рассматриваться как экономически детерминированное. Так, Пекин доказывает, что использование гидролокаторов военными кораблями иностранных государств оказывает негативное воздействие на морских млекопитающих и состояние рыбных ресурсов в ИЭЗ КНР, а значит наносит ущерб экономическим интересам Китая. Экологический императив – необходимость защиты морской среды и ее биоразнообразия – все чаще используется для ограничения или запрета военной деятельности, хотя это и противоречит положениям Конвенции.

Похоже, наиболее взвешенная точка зрения состоит в том, что военно-морская деятельность в ИЭЗ недопустима лишь тогда, когда она мешает реализации законных прав прибрежного государства в эксплуатации и разработке ресурсов ИЭЗ, судоходства или же защиты морской среды. Если в ИЭЗ находятся рыбопромысловые суда или же сооружены какие-либо конструкции, то при осуществлении военно-морской деятельности должны учитываться риски угрозы человеческой жизни и причинения вреда таким конструкциям/сооружениям. Кроме того, особое внимание должно быть уделено ситуации, когда прибрежное государство в рамках ст. 211 (6а) установило в своей ИЭЗ т.н. «четко обозначенный район» для предотвращения загрязнения с судов или же сформировало морской защищенный район в пределах 200-мильной ИЭЗ. В целях обеспечения безопасности человеческих жизней и защиты и сохранения морской среды государства, готовящиеся к осуществлению любых видов военно-морской деятельности, как минимум должны проводить консультации с прибрежными странами по этому вопросу.

Таким образом, нахождение корабля ВМС США в пределах ИЭЗ России, равно как проведение им разведывательной деятельности, а также взлета и посадки польского вертолета, является хоть и раздражающим фактором для нашей страны и руководства ВМФ, но в полной мере соответствует нормам и положениям международного права. Более того, Россия имплементировала в свое национальное законодательство положения Конвенции ООН по морскому праву, касающиеся свободы судоходства и полетов в ИЭЗ. Систематическое нарушение этих положений Конвенции может привести к тому, что в соответствии со ст. 60 «Прекращение договора или приостановление его действия вследствие его нарушения» Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г. другие страны могут посчитать себя не обязанными их исполнять в отношении нашей страны.

Россия как морская держава, имеющая интересы в различных районах Мирового океана и ставящая перед собой цель возрождения океанического флота, способного решать задачи в любых акваториях, заинтересована в единых и унифицированных подходах к трактовке и исполнению норм и положений Конвенции 1982 года. Именно поэтому соблюдение права свободы судоходства и полетов как в открытом море, так и в ИЭЗ является для России столь же важным, как и для США.

Необоснованные упреки в «имитации атаки»

В пресс-релизе Европейского командования ВС Соединенных Штатов относительно инцидента с американским кораблем говорится, что эсминец, осуществлявший деятельность в международных водах Балтийского моря, несколько раз столкнулся с многочисленными и «агрессивными облетами российских самолетов», которые происходили в непосредственной близости от корабля. 11 апреля это привело к приостановке действия союзнического вертолета на палубе корабля, так как командование признало полеты российских самолетов Су-24 «небезопасными». 12 апреля «небезопасными и непрофессиональными» были охарактеризованы действия российского вертолета КА-27, совершившего несколько облетов эсминца на низкой высоте. Затем на предельно низкой высоте и вблизи от корабля СУ-24 в режиме «имитации атаки» совершил 11 облетов. Кроме того, отмечено, что российские самолеты не реагировали на повторяющиеся радиопредупреждения о необходимости соблюдения мер безопасности, транслирующиеся на английском и русском языках.

Именно формулировка об «имитации атаки» позволила американским дипломатам заявить, что российские самолеты могли быть сбиты по решению командира корабля. Однако существует целый ряд принципиальных обстоятельств, напрямую или косвенно свидетельствующих о некоторых преувеличениях, допущенных американской стороной.

Во-первых, практика облета иностранных военных кораблей, их сопровождения в воздушном и водном пространстве – традиционный вид взаимодействия между ВКС/ВВС и ВМФ/ВМС России/СССР и США еще со времен холодной войны. Она позволяет продемонстрировать не только оперативную готовность авиации Балтийского флота, но и играет важную роль в подготовке боевых экипажей. Более того, одной из ключевых задач такого рода сопровождения является не «имитация атаки», а проведение разведки, равно как и тестирование того или иного оборудования. Во всяком случае, для «имитации атаки», если только она не предполагает столкновения лоб в лоб, нет никакого смысла так близко приближаться к корпусу корабля.

Единственное, что остается не выясненным до конца, это какие модификации СУ-24 были задействованы в данном инциденте: СУ-24М (фронтовой бомбардировщик) или же СУ-24МР (тактический разведывательный самолет), на котором отсутствует наступательное вооружение. Обе версии имеются на вооружении Балтийского флота. Тем не менее даже эти нюансы представляются не столь существенными в силу нижепредставленных обстоятельств.

Во-вторых, пролет российских самолетов в непосредственной близости от палубы американского военного корабля, без всяких сомнений, позволил большинству наблюдавших за этим американских моряков установить, каким вооружением оснащены Су-24 и есть ли среди последнего противокорабельные ракеты. Судя по предоставленным фотографиям, кроме двух подвесных баков с топливом, на крыльях самолета не было никаких бомб и ракет, прежде всего класса «воздух-поверхность», для использования которых, кстати, нет никакой необходимости так близко приближаться к цели, что существенным образом дискредитирует американские заявления.

В-третьих, из представленных видеозаписей видно, что экипаж корабля не занял по тревоге боевых позиций, а находился в том числе на верхней палубе, спокойно наблюдая за облетами достаточно продолжительное время. Данное обстоятельство свидетельствует о том, что командование корабля на тот момент не воспринимало действия российских летчиков настолько серьезно, как это было преподнесено впоследствии.

В-четвертых, Су-24 представляет собой военный самолет с крылом изменяемой стреловидности (от 16 до 69 градусов), что позволяет ему достигать околозвуковых и сверхзвуковых скоростей. То, что на опубликованных фотографиях и видеозаписях российские самолеты шли с прямым крылом, свидетельствует об использовании пилотами такого его положения, которое обеспечивает не самую высокую скорость. По предположениям экспертов, она составляла около 800–900 км/час, в то время как максимальная стреловидность крыла позволяет достичь 1300–1400 км/час. Данные факты также косвенно свидетельствуют о достаточно аккуратном проходе российских самолетов вблизи американского эсминца.

В-пятых, мы не знаем, что стало катализатором действий со стороны Балтийского флота. Была ли такая реакция вызвана самим фактом приближения американского эсминца к берегам России или же «мощный предупредительный сигнал» был дан в ответ на какую-либо еще деятельность США/НАТО на Балтийском море или под его поверхностью? Можно предполагать, что реакция командования Балтийского флота была бы намного более спокойной, если бы о деятельности американского эсминца и ее характере вблизи российской военно-морской базы было сообщено заранее.

Наконец, нет очевидных фактов, свидетельствующих о том, что российские СУ-24 облетали палубу американского эсминца не только в продольном, но и в поперечном направлении, когда действительно могли быть задеты, например, мачты корабля.

Губительная политизация

Инцидент подобного рода случился в разгар холодной войны: в 1968 г. ТУ-16 пролетел на бреющем полете над американским авианосцем Essex и упал в море. Эта катастрофа привела к тому, что 25 мая 1972 г. в Москве было заключено соглашение между СССР и США о предотвращении инцидентов в открытом море и в воздушном пространстве над ним, которое вплоть до сегодняшнего дня остается в силе. Последние консультации в его рамках состоялись летом 2015 г. после двухгодового перерыва.

В ст. IV Соглашения 1972 г. говорится, что: «Командиры экипажей самолетов каждой из Сторон должны проявлять величайшую осторожность и благоразумие при приближении к самолетам другой Стороны, действующим над открытым морем, и кораблям другой Стороны, действующим в открытом море, в частности к кораблям, занятым выпуском или приемом самолетов, и в интересах взаимной безопасности не должны допускать: имитации атак путем имитации применения оружия по самолетам, любым кораблям, выполнения различных пилотажных фигур над кораблями и сбрасывания вблизи них различных предметов таким образом, чтобы они представляли опасность для кораблей или помехи для мореплавания».

Трактовка норм и положений этого соглашения американцами предусматривает, что «самолеты должны соблюдать максимально безопасную дистанцию от российских кораблей и самолетов, совершающих операции взлета и посадки, с целью не допустить нанесения ущерба». Кроме того, «при работе в непосредственной близости от российских судов или самолетов капитаны и командиры воздушных судов должны с максимальной степенью возможности использовать соответствующие сигналы…, чтобы указать о намерениях своего маневрирования российским командующим офицерам… Для связи между военными кораблями или же кораблями и военными самолетами может быть использована радиосвязь».

Исходя из вышеизложенного, действия российских самолетов можно считать в той или иной степени нарушающими как минимум дух этого двухстороннего соглашения.

Во-первых, пролет российских самолетов на таком близком расстоянии действительно мог представлять определенную опасность для американского корабля и его экипажа, и дело здесь не только в продемонстрированном профессионализме российских летчиков. Вероятность ошибки или сбоя техники остается всегда.

Во-вторых, полет российских самолетов привел к тому, что полеты польского вертолета, который, вероятно, был задействован в разведывательной/противолодочной деятельности, пришлось временно отложить, поскольку в присутствии российской авиации продолжать их было небезопасно.

В-третьих, по заверениям американской стороны, российские пилоты не отвечали на радиосообщения на частотах безопасности.

Все это вместе дало Соединенным Штатам основания на довольно жесткую реакцию, которая, однако, вряд ли соответствовала допущенным нарушениям. Как правило, обсуждение таких инцидентов ведется на уровне военно-морских атташе, а обмен информацией между сторонами никак не является выражением дипломатического протеста. В данном же случае вынесение вопроса на высокий дипломатический уровень свидетельствует о значительной политизированности проблемы.

Обвинения в имитации атаки, как уже было указано выше, безосновательны. А заявление главы Госдепартамента о возможности применения оружия для предотвращения таких инцидентов больше похоже на серьезную спекуляцию. Последнее связано с тем, что Россия и США не находятся в состоянии войны, а применение оружия американским кораблем автоматически могло быть квалифицировано как нападение на российский военный самолет.

Более того, даже в случае возникновения какого-либо ЧП такие ситуации должны быть урегулированы мирными средствами. Неслучайно даже в советско-американском Соглашении 1989 г. о предотвращении опасной военной деятельности говорится, что «стороны принимают меры, чтобы оперативно обеспечить прекращение и урегулирование мирными средствами, не прибегая к угрозе силой или ее применению, любых инцидентов, которые могут возникнуть вследствие опасной военной деятельности».

Таким образом, этот инцидент, как и целая серия других с момента начала украинского кризиса, еще раз подтвердил, что реакция наших зарубежных коллег на достаточно рутинное событие является зачастую излишне алармистской. К сожалению, регион Балтийского моря постепенно превращается в одно из центральных мест столкновения интересов России и стран НАТО. Вашингтон не откажется от показательных обвинений для демонстрации своей поддержки союзников, в особенности тех, кто традиционно склонен рассматривать Россию как угрозу. Укрепление же военно-технического потенциала альянса у границ России, включая увеличение американского военного присутствия, хотя и на ротационной основе, неизбежно вызовет ответные меры Москвы. Провокационные заявления о необходимости пересмотра внеблокового статуса Швеции и Финляндии также не способствуют деэскалации напряженности в регионе. 

Все это осложняется тем, что двухсторонние договоренности, направленные на предотвращение инцидентов на море по типу советско-американского Соглашения 1972 г., заключены между СССР/Россией и лишь 10 странами – членами НАТО, среди которых: Великобритания (1986); ФРГ (1988); Франция (1989); Италия (1989); Норвегия (1989); Испания (1990); Нидерланды (1990); Канада (1991); Греция и Португалия. Большая часть членов альянса, включая балтийские государства, не имеют подобных соглашений с Россией, что, конечно же, вызывает определенное беспокойство. Необходимость такого рода документа о взаимопонимании между РФ и НАТО в области урегулирования опасных инцидентов очевидна. В конце концов, оценка любых действий должна носить строго правовой характер. Сегодня же зачастую осуществление Россией тех или иных видов военной деятельности трактуется нашими зарубежными «партнерами» как полностью нелегитимное, что не только не соответствует истине, но и является бесспорной политической провокацией.