Охотники за ракетоносцами и убийцы "плавучих аэродромов"

Главная задача

Задача советских ПЛАРБ была аналогична таковой в иностранных флотах и заключалась в гарантировании ответного ракетно-ядерного удара. Поэтому главное требование, которому они должны были отвечать, это возможность длительного незаметного патрулирования в отдаленных уголках океана с готовностью ежеминутно нанести «удар возмездия». 

Советский Союз начал соревнование с США в заведомо невыгодных условиях общего послевоенного научно-технического отставания. Наша первая ПЛАРБ проекта 658 с тремя баллистическими ракетами (БР) Р-21 по всем показателям значительно уступала строившимся в то же время первым американским ПЛАРБ типа George Washington с 16 БРСД Polaris A-1. И лишь спустя семь лет, в 1967 году у нас появилась ПЛАРБ проекта 667А с 16 БРСД Р-27, равная первым американским подводным стратегическим ракетоносцам. Но к этому времени у американцев уже был Polaris A-3, что вновь делало наши ПЛАРБ аутсайдерами. Лишь спустя семь лет у нас появилась межконтинентальная баллистическая ракета Р-29, превосходившая по дальности новейшие американские БРСД Poseidon C-3, и новый носитель – ПЛАРБ проекта 667Б (БД) с 12 (16) ракетами Р-29. С этого момента советские ПЛАРБ шли ноздря в ноздрю с американскими. 

Оценивая в целом возможности советских морских стратегических ядерных сил (МСЯС), следует признать ряд технических недостатков, которые, однако, не были определяющими, ибо недостатки в одном восполнялись превосходством в другом. Так, до появления ракетоносцев проекта 941 и проекта 667БДРМ наши ПЛАРБ уступали американским в таком важном показателе, как шумность. Но принятие нами в 1974 году, на пять лет раньше американцев, на вооружение морских межконтинентальных баллистических ракет избавило наши ПЛАРБ от необходимости прорыва противолодочных рубежей НАТО и позволило нести боевое дежурство подо льдом Арктики или в непосредственной близости от нашего берега под прикрытием береговой авиации, что соответственно облегчало требования к шумности.

Уступая в точности наведения, советские конструкторы были вынуждены размещать на ракетах более мощные ЯБЧ, что сокращало их количество на каждой отдельной ракете. Так, в 1980 году МСЯС США имели около 4800 ЯБЧ, из них около 2800 – на боевом дежурстве, а МСЯС СССР только на межконтинентальных баллистических ракетах – 1400 и 420 ЯБЧ соответственно. Однако по расчетам для нанесения «невосполнимого ущерба» США требовалось 280 ЯБЧ, поэтому и имеющихся 420 ЯБЧ было вполне достаточно для ответного удара.

Таким образом, следует признать, что советские МСЯС полностью выполняли поставленную перед ними задачу по нанесению ответного удара.

Другой вопрос – каким способом это было достигнуто? Ответ – затратным.

К 1985 году (отставка С. Горшкова) советские МСЯС включали 72 ПЛАРБ, из них до 22 – на дежурстве, тогда как МСЯС США имели 40 ПЛАРБ, из них на дежурстве – до 24. Причина более низкого коэффициента оперативного напряжения (КОН) советских ПЛАРБ – слабая береговая инфраструктура. Но, может быть, иметь лишние лодки дешевле, чем развивать базы?

В отношении СССР делать такие анализы можно далеко не всегда. Дело в том, что у нас достоверно известна только стоимость готовых изделий (самолет, танк, корабль и т.д.), а вот такого понятия как «программа чего-либо», у нас часто просто не существовало. Так что даже первый, он же последний, президент СССР не смог понять, сколько мы тратим на оборону. Поэтому обратимся к американскому опыту, уж они-то умеют считать собственные деньги.

Создавая ПЛАРБ, американцы проводили такой анализ и определили оптимальный КОН=0,6. Больший КОН сократит срок службы ПЛАРБ, меньший удорожит всю программу. А теперь – то же в цифрах. Год эксплуатации ПЛАРБ США стоит около 2,5% от ее продажной цены, при среднем сроке службы первых ПЛАРБ – 30 лет. Если сэкономить, как это делали в СССР, на береговом экипаже и ремонте, то расходы составят 1,5%. В этом случае эксплуатация «по-советски» 72 ПЛАРБ будет дороже на 49%, чем эксплуатация 40 ПЛАРБ «по-американски». Если учесть что ПЛАРБ в СССР стоила в среднем около 250 млн руб., то получается перерасход порядка 8,6 млрд руб.

Но и это еще не все. К 1985 году в составе МСЯС СССР состояла 31 ПЛАРБ с БРСД Р-27 (проекты 658М и 667А). Не обладая должной скрытностью, они к тому же были вынуждены действовать в районах противолодочной обороны (ПЛО) НАТО. Каждую такую ПЛАРБ постоянно пас свой Los Angeles, готовый уничтожить ее по первой команде. Поэтому данные лодки и не предназначались для ответного удара. Тогда зачем их держали в составе МСЯС? Не знаю, возможно, чтобы сохранить адмиральские должности или еще для чего, но точно знаю, что можно было на этом дважды сэкономить. Во-первых, просто списать подлодки проекта 658М, а во-вторых, модернизировать проект 667А, врезав новый ракетный отсек, до уровня проекта 667Б/БД, вместо того чтобы строить новые (22 единицы) ПЛАРБ этих проектов.

Хотя модернизация кораблей в нашем ВМФ была не в чести, о чем уже упоминалось в предыдущей статье автора, в первом ЦНИИ на системе автоматического проектирования (САПР) проводили такие расчеты и в итоге определили, что если серьезно не затрагивается энергетика и общекорабельная система надводного корабля (НК), а на подводной лодке (ПЛ) только лишь врезается новый ракетный отсек и при условии, что НК не старше 15, а ПЛ – не старше 10 лет, то модернизация все же дешевле, чем строительство нового корабля. На момент строительства проекта 667Б/БД все подводные лодки проекта 667А были моложе 10 лет, и если бы вместо строительства 22 субмарин проекта 667Б/БД мы бы модернизировали 22 корабля проекта 667А до уровня Б/БД, то сэкономили бы примерно 1,65 млрд руб.

Но и это еще не все. Надо вспомнить здесь и неоправданные траты на тяжелые подводные стратегические ракетоносцы проекта 941 с ракетой Р-39, и, как следствие, модернизацию «Севмаша». Вся эта эпопея оказалась в 2,5 раза дороже, чем строительство дополнительных девяти ПЛАРБ проекта 667БДРМ, то есть перерасход составил примерно 4,72 млрд руб.

Итого советский налогоплательщик переплатил на МСЯС примерно 14,97 млрд руб. Много это или мало? Ну так, чтобы было более наглядно, – это примерно четыре «хлопковых дела» или 20 кораблей проекта 1143.7. Кому что ближе. Конечно, расчет достаточно условен, но порядок цифр таков.


Почему же так вышло

Главнокомандующий ВМФ СССР Сергей Горшков очень любил строить все новые типы и даже классы кораблей: РПКСН, МПЛАТРК, ПЛАТ, АПКРРК, ТРПКСН (ТАПКР), ТААВКР, ТАКР, ТАРК и т.д. По этому разнообразию мы намного обогнали США. К примеру, в 1985 году мы строили пять типов АПЛ, а американцы в то же время – только два, мы – семь типов крупных боевых НК, а они – лишь четыре. При этом ремонт почти, а модернизация и вовсе его не интересовали, о чем уже упоминалось в предыдущем материале. Промышленность это более чем устраивало. За ремонт ничего, кроме квартальной и 13-й премий не получишь, а за внедрение, строительство головного корабля и т.д. лился настоящий дождь в виде ленинских премий, орденов, «Волг» и секретарш.

А что об этом думали товарищи офицеры? За всех не скажу, но вот офицеры первого ЦНИИ, по воспоминаниям моего отца, капитана 1 ранга в отставке Владислава Ивановича Никольского, бывшего сотрудника первого ЦНИИ МО и ведущего специалиста по системе САПР надводных кораблей, – в курилках об этом только матом и говорили. Но выпустив пар и вернувшись на рабочее место, они услужливо обосновывали то, что «на кухне» поносили. Главком, читая эти обоснования, укреплялся во мнении о собственной непогрешимости. Вам это ничего не напоминает?


Ловись, ПЛАРБ большая и маленькая

Следить за американскими ПЛАРБ советский ВМФ начал с самого начала, да вот толком ничего не выходило. Что и неудивительно. Наше отставание в ПЛО было ни в сказке сказать, ни пером описать. Надводные корабли США и НАТО еще в конце 1950-х годов стали оборудоваться новым поколением гидроакустических станций (ГАС) – мощными, низкочастотными, с дальностью обнаружения до 25 км. Мы же до конца 70-х годов могли делать только высокочастотные ГАС с дальностью обнаружения до 10 км. На порядок хуже были и наши пассивные ГАС для ПЛ и радиогидроакустические буи (РГАБ). А если добавить к этому высокую шумность наших атомных подводных лодок (АПЛ), то становится понятным, почему американские ПЛАРБ уклонялись от слежения.

Чтобы хоть как то исправить ситуацию, мы занялись «суррогатными» способами поиска ПЛ, в частности, по кильватерному следу, и в дальнейшем столь преуспели в этом, что «суррогатным» его уже и не назовешь. Ситуация изменилась лишь в начале 80-х годов, когда мы достигли, а в чем-то и превзошли уровень США по ПЛО. Но к этому времени у США уже был Trident I, и их ПЛАРБ ушли к экватору. Теперь задачу обнаружения и последующего слежения за ПЛАРБ противника могли осуществлять только АПЛ, и как раз в это время ВМФ стал получать АПЛ, которые впервые не только сравнялись по скрытости с американскими, но и превзошли оные. Я имею в виду АПЛ проектов 971 и 945А. Теоретически эти лодки могли при помощи ГАС «Скат-3» засечь Ohio на выходе из ее базы и, оставаясь незамеченными, «повиснуть» на ее кильватерном следе посредством использования системы «Тукан-2». Но чтобы отследить все 24 подлодки типа Ohio, которые предполагалось построить для ВМС США, запланированных к постройке для советского флота 31 АПЛ проекта 971 и проекта 945А (АБ) было явно мало. Да и американцы готовили новые способы защиты своих ПЛАРБ. 

Поэтому приходится признать, что, несмотря на все потраченные ресурсы, ВМФ никогда не мог гарантированно отследить и уничтожить американские ПЛАРБ, и причина здесь даже не в начальном техническом отставании (ведь американцы тоже не могли переловить все наши ПЛАРБ), а в нереальности самой задачи, сопоставимой со строительством коммунизма в отдельно взятой стране. 

Самая «вкусная» задача

Разгром надводных группировок противника, а именно авианосных ударных групп (АУГ) ВМС США – действительно самая интересная задача, так как в отличие от первых двух от нее веет духом морской баталии. И потому она была самой любимой для Горшкова и остается таковой для большинства интересующихся флотом россиян. Что чутко чувствуют наши «патриотические» сайты и СМИ, награждая все большее количество образцов вооружения термином «убийца авианосцев». Если так пойдет и дальше, то скоро этим термином наградят и армейские самоходные артустановки. А что, действительно, если авианосец подойдет к Кронштадту, то мы его и пушкой забьем, так чем не «убийца»? Но в отличие от современных правителей, советское руководство не додумалось использовать армию как хитроумный пиар и потому собиралось реально бороться с АУГ. 

Зачем?

Дело в том, что авианосец – это плавучий аэродром, движущийся со скоростью до 60 км/ч или длительной – до 52 км/ч, и потому в отличие от стационарного аэродрома ему не страшны МБР и БРСД. Так как за подлетное время он успеет уйти на безопасное расстояние, тем более учитывая точность тогдашних МБР и БРСД. Поэтому даже в случае нанесения упреждающего ракетно-ядерного удара по аэродромам НАТО авианосцы могли нанести чувствительный ответный ядерный удар. Именно поэтому уничтожению АУГ с самого начала предавалось большое значение. 

Еще большее значение борьба с АУГ приобрела после подписания ОСВ-I, когда с подачи Дмитрия Устинова руководством СССР была принята концепция ограниченной войны. Теперь перед ВМФ была поставлена задача сохранения МСЯС в условиях ограниченного применения ядерного и неограниченного применения обычного вооружения.

Даже обладая менее совершенными средствами ПЛО, советский ВМФ мог вполне эффективно мешать американским АПЛ следить за нашими ПЛАРБ, вооруженными межконтинентальными баллистическими ракетами. Но это в мирное время, а если война и американцы ударят первыми? Тогда все рушилось как карточный дом. И виной тому палубная авиация противника.

С нашей стороны действовать над морем должны были истребители войск ПВО, не желавшие осваивать дозаправку в воздухе, что ограничивало радиус их действия примерно 500 км (до середины 80-х годов). В результате самолет ДРЛОиУ E-2A Hawkeye мог дежурить в 300 милях от нашего берега, видя все на 200 миль. Так как у нас не было «своего Е-2», наши истребители, лишенные над морем наведения, попадали бы в засады, как американские пилоты в небе Вьетнама, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Что почти исключало использование наших самолетов ПЛО и, напротив, американские самолеты ПЛО и АПЛ могли действовать свободно, опасно сокращая зону патрулирования наших ПЛАРБ.

Ситуация стала улучшаться лишь во второй половине 80-х годов с поступлением серийных истребителей Су-27 и МиГ-29, обладавших большим боевым радиусом и более дальнобойными ракетами. Но к этому времени авианосцы стали получать универсальные F/A-18, что вдвое увеличило число истребителей на авианосце (с 24 до 48). А если добавить к этому недостаточное производство советских самолетов РЛДН А-50 и совершенствование Hawkeye, то становится ясно, что АУГ по-прежнему были опасны и подлежали скорейшему уничтожению.

И ВМФ, создавая противоавианосные силы (ПАС), готовился решить эту задачу. Однако с ее выполнением было много проблем, и начнем мы с главной, если так можно сказать – ахиллесовой пяты советского ВМФ.

Я имею в виду целеуказание (ЦУ).

Начнем с того, что требования к ЦУ в ВМФ были всегда строже, чем в ВМС США. Американский адмирал имел право на ошибку, его самолеты в случае неверного ЦУ могли вернуться на палубы, дозаправиться, заменить боезапас и нанести повторный удар согласно новому ЦУ. Советский адмирал был лишен такой возможности, перезарядка АПРК была возможна только в базе, а само количество очень сложных и потому очень дорогих советских ПКР было ограничено. Поэтому для ВМФ СССР требовалось верное на все 100% целеуказание.

Первоначально это не было проблемой для ВМФ. За АУГ велось постоянное слежение, над ней висел Ту-95РЦ, рядом шел дежурный БПК, а под водой на полном ходу преследовал АПРК. И каждый из них самостоятельно следил за авианосцем. Все это обеспечивало то самое желанное 100%, верное ЦУ для нанесения превентивного ракетно-ядерного удара. Но все изменилось, когда в начале 70-х в СССР была принята концепция ограниченной войны. Теперь ВМФ должен был выдержать превентивный удар ВМС НАТО, и контратакуя в основном неядерным оружием, разгромить противника. И сразу встала проблема ЦУ. Малошумный ход тогдашних АПРК не превышал 8–12 узлов, в то время как минимальный ход АУГ – 20 узлов, а обычный и вовсе 24–26 узлов. Поэтому, следуя за АУГ ходом 20–26 узлов, АПРК всегда отслеживалась ПЛО АУГ, что было терпимо ранее и что стало нетерпимым в условиях новой концепции. Это сразу вывело из игры АПРК проекта 661 и проекта 670 (М), вооруженные не дальнобойными ПКР. Оставались АПРК проекта 675, которые могли наносить удар из-за пределов ПЛО АУГ, но на такой дистанции они не могли самостоятельно обнаружить АУГ, кто-то им должен был выдать ЦУ. Но кто? Ничто не мешало ВМС США, предваряя агрессию, 30-узловым ходом выйти из зоны действия ПАС, расправиться с беззащитным слежением и вернуться для удара по советской территории. В этом случае гарантированно обнаружить подошедшую АУГ было нечем. 

Ту-95РЦ мог «видеть» АУГ до линии радиогоризонта – около 400 км, но рубеж перехвата одиночной цели связкой E-2A/F-4 достигал 500 км, что исключало применение Ту-95РЦ. Именно поэтому серийное производство Ту-95РЦ, начатое в 1963 году, продолжалось лишь до 1969 года и ограничилось 52 машинами. АПРК самостоятельно могли обнаружить АУГ только случайно – если АУГ сама натыкалась на затаившийся АПРК, что было маловероятно. Поэтому пришлось что-то придумывать, и придумали космическую систему ЦУ (МКРЦ).

В систему МКРЦ входило два спутника УС-А с РЛС и УС-П с РТР, из них первый – с ядерной энергоустановкой. РЛС УС-А имеет сопоставимую с РЛС Ту-95РЦ дальность обнаружения, но при этом весит раза в три меньше и потребляет раз в десять меньше энергии. Поскольку инженерия – наука возможного, достичь этого удалось переходом на метровый диапазон, применявшийся на заре радиолокации, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому со всеми прочими проблемами УС-А гарантированно «видел» только цель размером с авианосец, но классифицировать, авианосец это или контейнеровоз, он не мог.

Но и это еще не все. Американцы постоянно отрабатывали создание ложных АУГ. Для этого АУГ делили на три группы: во главе с авианосцем, во главе с универсальным транспортом снабжения и во главе с эскадронным танкером. А еще был вариант установки уголковых отражателей на крейсерах, после чего их ЭПР достигал авианосного. Разобраться в этой головоломке должен был УС-П, но и здесь была проблема. Авианосец умел не только «размножаться», но и играть в «молчанку». Следуя в составе АУГ, он мог длительное время не использовать свои радиотехнические средства. Да и уровень тогдашних спутников РТР был далек от нынешнего совершенства. К этому надо добавить высокую стоимость и ненадежность всей МКРЦ, в результате чего даже в лучшие периоды одновременно в космосе было не более четырех спутников МКРЦ, что обеспечивало освещение одного и того же района не чаще чем раз в двое суток и не дольше чем полторы минуты! А еще УС-А регулярно падали, удобряя землю, в том числе и канадскую, ураном-235. Поэтому, когда не стало главных идеологов проекта Устинова и Горшкова, МКРЦ потихонечку свернули – на орбите остались только УС-П. На что же тогда уповал Горшков? Да на то, что советский инженер умнее капиталистического по определению и он способен сотворить чудо. А пока чудо, как и коммунизм, никак не получалось, Горшков уповал на главную ударную силу флота.


Если бы не...

Вы думаете, я об АПРК? Действительно, в том числе и в моем училище на стенах висели фотографии АПРК с подписью: «главная ударная сила». Однако даже Горшков так не считал. Судите сами. В 1980 году в составе Северного и Тихоокеанского флотов имелись 42 подводные лодки, способные выпустить 284 дальнобойных ПКР. В то же время в составе МРА имелось 380 ракетоносцев, способных выпустить, в зависимости от дальности и профиля полета, 450-850 дальнобойных ПКР. Но и это не все. Лодки были вооружены крайне неудачными ракетами П-6, в то время как Ту-16, Ту-22 и Ту-22М несли ужасные для американцев КСР-5 и до сих пор состоящие на вооружении Х-22. В отличие от лодок, распределенных между двумя ТВД, МРА могла всей силищей навалиться на 2-й флот ВМС США, а на следующий день, перелетев на Дальний Восток, ударить по 3-му флоту. Но главным все же было то, что МРА, как и американская палубная авиация, не нуждалась в «стопроцентном целеуказании», МКРЦ и Ту-95РЦ. Тактика применения МРА подразумевала формирование поисково-ударных групп, которые сами вели разведку и по собственному ЦУ наносили удар, то есть так же, как и американская палубная авиация. 

Теперь, надеюсь, понятно, кто был главной ударной силой флота. Именно на эту силу и рассчитывал Горшков, и все бы ничего, если бы не…Tomcat!

Чтоб его, проклятущего. Когда американцы начали разработку истребителя F-14, наши специалисты думали, что у США ничего не выйдет. Когда специалисты Grumman провели испытания, у нас решили, что их заявления – пустой треп. Но вот ГРУ, наконец, достало закрытый отчет – и что тут началось! Мой отец, обучаясь в Военно-морской академии (1976 год), стал невольным свидетелем этой драмы. Оказалось, что ВМС США еще в 1973 году провели широкомасштабные испытания, в ходе которых F-14 с вероятностью 88% на дистанции до 134 км сбивал мишени на высоте от 15 до 22 000 м и скорости цели от 0,6 до 4М.

Проведенные в 24 НИИ ВМФ расчеты удручали. Воздушный патруль два F-14 вкупе с крейсерами из состава АУГ успевали сбить 15-20 ПКР «Аметист»/«Малахит», что делало невозможным применение одиночных АПРК проекта 661 и проекта 670. За 13 минут подлетного времени ПКР П-6 (дистанция 350 км, высота полета 7 км) в воздух успевало подняться до двадцати F14, еще два – это воздушный патруль. И вот эти 22 истребителя F14 сбивали до 110 ракет П-6, плюс 20 ракет П-6 сбивали крейсера, итого в общей сложности 130 сбитых П-6. Получалось, что на одну АУГ надо нацелить 17 из 29 имеющихся АПРК проекта 675 с «атомными» П-6 или 18 – с обычными П-6!

Но больше всего на орехи досталось МРА. АУГ по одной не ходили. Как правило, на расстоянии нескольких десятков миль могли маневрировать до пяти АУГ, что позволяло им выдвигать на опасных направлениях воздушные патрули в составе E-2A и двух F-14. Обычно такой патруль находился в 320 км от авианосца и мог обнаружить Ту-16 на дистанции около 370 км, то есть в 690 км от АУГ. Чтобы обнаружить АУГ и произвести пуск КСР-5, Ту-16К надо было пролететь еще 310 км, на что требовалось более 19 минут. За это время в воздух подымались все 24 F-14, а 18 из них успевали сбить 70–90 самолетов Ту-16 до пуска их КСР-5. Оставшиеся шесть F-14 сбивали 30 ракет КСР-5, еще 10 ракет сбивали крейсера. Получалось, что на одну АУГ требовалось 100–120 ракетоносцев Ту-16, из которых две трети погибали в ходе атаки! Ту-22К также не спасали ситуацию – им требовалось 12,5 минуты, чтобы пустить свои Х-22, но за это время также успевали взлететь все 24 истребителя F-14, причем 10 из них успевали сбить 40–50 самолетов Ту-22К, которых всего-то в составе МРА было меньше 80 единиц.

Несколько облегчало ситуацию наличие самолетов РЭБ, таких как Ту-16П и Ту-22ПП, но смогут ли они прикрыть ракетоносцы, было неясно. И наконец, не приходилось сомневаться, что если действия Ту-16П и Ту-22ПП будут эффективны, то F-14 займутся исключительно нашими ПКР и вместе с крейсерами собьют 130 ракет КСР-5/Х-22. Поскольку в случае войны в Норвежском море находились бы не менее пяти АУГ, прикрывающие друг друга, то выходило, что для одновременного удара на дистанции более 1000 км требовалось не менее 700 ракетоносцев, не считая самолетов РЭБ. Но такого количества не было во всей МРА! Конечно, можно было подловить авианосец, когда он не имел все F-14 в 5-минутной готовности. Но, во-первых, подгадать такой момент было сложно, а во-вторых, АУГ требовалось уничтожить в любой тактической обстановке.

Так что было от чего пригорюниться, но летчики обнадежили Главкома, заявив, что в МРА начал поступать Ту-22М3 (на главном фото), который сможет на сверхзвуке прорваться на рубеж пуска раньше атаки F-14. Но тешиться этой мыслью пришлось недолго, ибо над морем появился… AWACS!

И вновь повторилась история с Tomcat. Ну ведь предупреждали же – и вновь не поверили. А когда уверовали, то было уже поздно. Обладая большой продолжительностью полета и действуя с береговых аэродромов НАТО и Японии, самолеты Е-3 Sentry, начиная с 80-х годов, стали частенько «освещать» советское побережье. И было абсолютно ясно, что в случае третьей мировой войны Е-3 будут прикрывать также и авианосные ударные группы. Е-3 «видел» бомбардировщик до линии радиогоризонта (но не далее 600 км), против 370 км у E-2A, что делало невозможным безнаказанный сверхзвуковой прорыв Ту-22М3.