В российских Вооруженных силах принята концепция развития и боевого применения робототехнических комплексов на период до 2025 года. Об этом 6 ноября заявил член коллегии Военно-промышленной комиссии РФ Олег Мартьянов.

По его словам, в каждом военном округе и на флотах уже создаются отдельные роты боевых роботов. Кроме того, формируется их штатная структура и органы управления. В конечно счете, доля робототехнических средств в общей структуре вооружения и военной техники должна составить порядка 30 процентов.

- По оценкам специалистов, 2017-2018 годы должны стать этапными в плане развития и поставок в войска различного рода робототехнических комплексов, а также их применения на поле боя, - сказал Мартьянов, правда, заметив, что Россия отстает от ведущих армий Запада в использовании робототехнических средств и их применения на поле боя.

- Но, тем не менее, наши боевые роботы все больше применяются на войсковых учениях, поступают в войска: проделывают проходы в минно-взрывных заграждениях, беспилотные летательные аппараты осуществляют разведку, специальные роботы тушат пожары в труднодоступных местах, применяются на воде, под водой, в космосе и так далее, - добавил он.

Сложно поверить, но одним из перспективных направлений исследований в области отечественной робототехники считается создание боевых машин по принципу «аватар». Еще в начале 2014 года сообщалось, что ученые российского Фонда перспективных исследований приступили к воплощению в жизнь замысла Джеймса Кэмерона.

- Это, по сути, такое приспособление робототехники к физике поведения человека, которое позволит оператору робота передавать сигнал машине, настолько адекватный собственному поведению, собственному движению, что делает робота очень чувствительным, - объяснял тогда вице-премьер Дмитрий Рогозин.

Возникает вопрос: каким образом Россия будет разрабатывать и внедрять в войска роботов, если считается, что мы испытываем большие проблемы с производством отечественной «электронной начинки» для некоторых видов техники? В этом смысле представляют интерес сообщение, которое 7 ноября распространили информагентства: источник в Рособоронэкспорте сообщил, что, несмотря на санкции, многие западные компании хотят продолжать и расширять сотрудничество с Россией в оборонной сфере. Каким может быть это сотрудничество в нынешней геополитической ситуации, когда Россия не может получить уже построенный вертолетоносец «Мистраль»? На эти вопросы отвечают эксперты.

Один из ключевых элементов в создании образцов робототехники военного применения - наличие современной электронной компонентной базы, и в России она есть, говорит главный редактор журнала «Арсенал Отечества», член Экспертного совета председателя Военно-промышленной комиссии при правительстве РФ Виктор Мураховский.

- У нас есть такая база специального применения – цифровые сигнальные процессоры, основные типовые логические элементы, МЭМС (микроэлектромеханические системы), СВЧ-электроника, - но по некоторым параметрам она отстает от передового мирового уровня. Прежде всего, по энергопотреблению и размерам. Но тем менее, напомню, что все наши ракеты-носители, ракетные системы, входящие в состав средства ядерного сдерживания, системы боевого управления построены исключительно на российской ЭКБ.

Что касается военного применения, то широко распространены мнения, мол, если на Западе технорма электроники - 32 нанометра или 45 нанометров, а в нашей электронике в лучшем случае - 65, то мы отстаем. Но у военных другой подход: снижение пределов технорм даже вредит ее устойчивости к электромагнитному излучению и т.д.

В робототехнике также большую роль играет программное обеспечение. Не секрет, что в системах управления движением, разведки и целеуказания требуются автономные действия, по распознаванию образов и т.д. В этом смысле (по программе обеспечения) мы не только не отстаем, но по некоторым направлениям находимся даже впереди. Напомню, в 80-е годы, несмотря на то, что элементная база была абсолютно другого поколения, у нас уже тогда велись успешные работы по дистанционному управлению автономного движения танков и т.д., тогда и беспилотники у нас летали – Ту-143 «Рейс», Ту-243. И это были вполне себе роботизированные комплексы.

Еще один пункт – прецизионные элементы, которые входят в систему управлению движением и огнем. И у нас есть такая отечественная продукция, так что, я не вижу препятствий по созданию всего комплекса роботизированных военных систем - наземных, воздушных, надводных и подводных.

Что касается сотрудничества с Европой в этой области, то мы не получали ЭКБ непосредственно из стран ЕС или из США, а работали в кооперации с иностранными фирмами. Конечно, если партнер отказывается от выполнения своей части работ, то за этим последуют серьезные штрафные санкции. Однако французские компании Thales, Safran SA, ряд итальянских и израильских продолжают с нами сотрудничество, но надо сказать, что они не работают на российские Вооруженные силы, хотя работы идут в сфере авиации, кораблестроения, но в интересах экспорта вооружений в третьи страны. Если такое сотрудничество будет свернуто, то, как я уже сказал, зарубежные фирмы понесут серьезные убытки, а между тем, на американские фирмы они смотрят как на конкурентов, ведь на мировом рынке вооружений они - соперники. И иногда европейским компаниям проще проникнуть на международный рынок в составе российских систем.

Военный эксперт Виктор Мясников замечает: под робототехникой у нас сплошь и рядом понимают технику, которой управляет оператор, в то время как робот должен сам передвигаться, оценивать обстановку, определять цели и принимать решения.

- В такой технике главный элемент - инерциальная система навигации, которая не зависит от спутникового сигнала, поскольку в боевых условиях такой сигнал будет активно подавляться воюющими сторонами. Так вот, считается, что здесь лидирующее положение занимают американцы, и мы у них подобную дорогостоящую аппаратуру закупали. Хотя в России тоже есть такая продукция, ничуть не хуже заокеанской, а по каким-то показателям и лучше, а самое главное – дешевле.

Навигационные системы от российских производителей есть, но проблема в том, что это – независимые фирмы, которые рассчитывают на двойное применение подобной техники, внедряя ее на гражданские пассажирские или рыболовные суда, вертолеты, самолеты. То, что такая аппаратура необходима, доказал недавний инцидент с пропажей Ми-8 в Сибири, который до сих пор не могут найти.

Навигационные системы позволяют создавать достаточно автономные робототехнические комплексы, например, подводные аппараты, которые могут неделями и даже месяцами находится в плавании, выполняя определенную программу. Для наземной техники они также необходимы, поскольку на пересеченной местности робот сам должен выбирать дорогу.

И тут развитие робототехники упирается в извечные российские беды - в бюрократию и коррупцию, поскольку компании борются за финансирование проектов, за то, чтобы получить денег больше, а израсходовать меньше. Здесь возникает несколько опасных моментов.

Первый – слепое копирование зарубежной техники, а в РФ это есть – надо признать. Пример - российский робот-сапер, который полностью скопирован с американского образца. Это опасно тем, что сразу же закладывается отставание, поскольку копирование – путь по чужим следам, иногда без понимания концепции дальнейшего развития технологий.

Второй – продолжение закупки элементной базы (в той или иной степени) на Западе, поскольку это выходит быстрее и дешевле, чем финансировать отечественные проекты и доводить их до конца. Отсюда вытекает проблема кадров, когда многие талантливые сотрудники различных КБ и НИИ уходят в частные фирмы. Их работы можно увидеть на различных выставках, но у них нет тех связей с заказывающими управлениями, которые сложились у госкомпаний и холдингов. То есть частникам сложно лоббировать продвижение своих разработок в России, которая зачастую превосходит зарубежную, и, как правило, они не разрабатывают оружие, поскольку не могут получить специальную лицензию. В общем, пока частные фирмы не смогут участвовать в закрытых конкурсах, неразбериха в российском ВПК будет продолжаться.

К примеру, созданный в России Фонд перспективных исследований, который якобы что-то там производит, вообще не сравнится с американским Агентством по перспективным оборонным научно-исследовательским разработкам (DARPA), которое хотя и входит в сферу Пентагона, но ни у одного генерала нет возможности повлиять на его работу. То есть там изначально поставлена такая серьезная защита от бюрократии, что Агентство может разрабатывать совершенно фантастические вещи, приглашая на работу писателей-фантастов, которые придумывают вроде бы невозможные вещи, но которые потом удается воплотить в жизнь.

У нас же, повторю, все упирается в бюрократию и в финансовые интересы различных групп.

- Войны будущего – это точечные удары без прямого участия человека. То есть армия будет состоять из удаленных операторов и небольших групп спецназа. Боевых столкновений с участием не то чтобы миллионов, но даже сотен человек, не будет. Сражаться будет техника, высокоточное оружие, программисты и т.д.

Мы должны быть готовы к такой войне, и в этом плане Россия пытается преодолевать отставание, понимая, что высокотехнологичная армия США может нас превзойти. Кстати, создание научных рот в войсках показывает, что Минобороны само взялось за решение подобных проблем, потому что научно-конструкторская база в РФ сильно подорвана и хуже того – ее продолжают подрывать. Периодически специалистов, которые десятилетиями руководили организациями, проводили исследования, конструирование, энтузиастов, нередко совмещавших должности гендиректора и генконструктора, заменяют «эффективными менеджерами», которые ни к чему не способны. Все это ведет к гибели предприятий.

- Европейская военная промышленность давно находится в состоянии стагнации, поскольку страны НАТО последнее время снижали свои оборонные расходы, в том числе на закупки военной техники. Для их промышленности главным источником дохода был экспорт, который, в принципе, достаточно ограничен, прежде всего, из-за дороговизны европейской военной техники. К тому же предприятия внутри НАТО между собой довольно сильно конкурировали.

Поэтому для многих сотрудничество с Россией – это возможность серьезно поправить свои финансовые дела. И в первую очередь в этом смысле активно работала Франция. По моим данным, у французских с российскими предприятиями более 25 совместных проектов. Я имею в виду не только многострадальные «Мистрали» и работы по аппаратам ночного видения, но и совместную с НПК «УралВагонЗаводом» разработку бронетехники и еще целый ряд различных проектов, которые из-за санкций замерли на месте.

Кроме того, до введения ограничений российские разработчики стали получать заказы из стран НАТО на разработку вооружений, в частности из Германии. Почему? Потому что там элементарно нет полигонов, где можно проводить боевые стрельбы на большие дальности, кроме того, там огромные ограничения по экологии. К примеру, в Европе пришли к выводу, что продукты сгорания взрывчатки отравляют природу. В общем, у европейцев огромные проблемы с испытанием вооружений, поэтому им выгодно заключать договоры с российскими КБ, которые не только разработают технику, но и проведут полный цикл испытаний.

Таким образом, Европа заинтересована в сотрудничестве с Россией. РФ также в этом заинтересована, поскольку есть целый ряд элементов, который, как я уже сказал, у нас предпочитают не разрабатывать, а покупать.

- Не думаю. Речь идет о разведывательных дронах, ударные комплексы стоят гораздо дороже – ведь это, по сути, боевые самолеты. А тактическими малыми БПЛА небо над Украиной сейчас просто забито – это и украинские беспилотники, и натовские, и российские, и миссии ОБСЕ, и ДНР и ЛНР. Большинство тактических дронов – это, по сути, радиоуправляемые авиамодели. Причем их эффективность зависит не столько от качеств БПЛА, сколько от умения боевых подразделений работать с информацией, которую добывают аппараты, делать расчеты для артиллерийских ударов и т.д.