Многие читали в книгах «За власть Советов» и «Полководец» о загадочном взрыве в оккупированной румынскими и немецкими войсками Одессе 22 октября 1941 года. Взорвалась комендатура, расположившаяся в доме Управления НКВД по Одесской области по улице Энгельса (бывшей Маразлиевской). Мощный взрыв произошел в тот момент, когда в здании проходило большое совещание сигуранцы (румынской службы безопасности) и гестапо. По донесениям советских разведчиков, под обломками комендатуры погибло до 50 генералов и офицеров оккупационных войск. Это был результат действия одной из первых управляемых по радио мин, установленных в ходе Великой Отечественной войны.
Вот как описывал это использование радиофугасов Герой Советского Союза генерал-полковник инженерных войск А. Хренов: «Мне поручили разработку плана инженерного обеспечения эвакуации [из Одессы]: минирование путей отхода, демонтаж береговых батарей, подрывание военных объектов, маскировка, дезинформация врага и т.д.
Особое внимание было уделено, казалось бы, совсем не военному объекту – дому государственной безопасности на улице Энгельса. Дело в том, что нашей разведке удалось добыть план размещения в Одессе оккупационных войск. В доме госбезопасности фашисты предполагали разместить штаб главного командования, сигуранцу и гестапо.
Принимаю решение: секретно заминировать здание так, чтобы никто из посторонних не узнал об этом.
В строгой тайне работали в здании на улице Энгельса капитан Пирус, младший лейтенант Павлов, а с ними группа минеров. Повсюду в подвале висели гроздья паутины: ее не трогали, не убирали – это тоже было элементом маскировки. Пол из каменных плит. Над этими отсеками подвала на первом этаже разместятся кабинеты фашистского коменданта Одессы, дежурный по управлению, приемная. На втором и третьем этажах – кабинет начальника управления и зал заседаний…
На рассвете 16 октября 1941 года последний транспорт с героическими защитниками Одессы покинул порт. В эти дни начала действовать подпольная группа капитана госбезопасности Владимира Молодцова. Рискуя жизнью, Молодцов радировал нашему штабу о предстоящем важном совещании оккупационных властей в здании на улице Энгельса. Эта ценнейшая разведывательная информация прибыла вовремя. Под вечер 22 октября 1941 года я отдал приказ одной из радиостанций Крыма – задействовать радиоуправляемый фугас».
Этот взрыв уничтожил почти весь генералитет фашистского гарнизона. Он приравнивался к выигрышу крупнейшего сражения.
Секретное оружие, использованное русскими, имело к тому времени длительную историю.
18 июля 1921 года постановлением Совета труда и обороны РСФСР изобретателю-самоучке Владимиру Ивановичу Бекаури было поручено «осуществление в срочном порядке его, Бекаури изобретения военно-секретного характера», а Петроградскому совнархозу предписывалось предоставить изобретателю мастерскую и все необходимые для работы материалы. Бекаури, железнодорожный техник по специальности, был знатоком подрывного дела. Еще во время первой русской революции 1905 года он делал самодельные бомбы и даже смастерил пушку для грузинских революционеров. В считанные дни было сформировано на базе находившейся в Петрограде Центральной электротехнической лаборатории (ЦЭТЛ) военного ведомства, возглавляемой Г. А. Забудским, новое Особое техническое бюро по военным изобретениям специального назначения (Остехбюро). Его начальником стал В.И. Бекаури, а техническим руководителем – крупный ученый в области электротехники и радиотехники профессор Петроградского политехнического института Владимир Федорович Миткевич. Привлечь его к этим работам посоветовал Ленин, знавший профессора как опытного специалиста по совместной работе над планом ГОЭЛРО.
Тематика работ Остехбюро была чрезвычайно разнообразна: минное и торпедное дело; подводное плавание; авиация; связь; парашютная техника; телемеханика и т.д. Наиболее важными из изобретений В.И. Бекаури являлись передача сигналов боевому оружию на дальние расстояния по радио и управление торпедными катерами с самолетов по радио.
Впоследствии проработавший на протяжении ряда лет в Остехбюро генерал-майор технических войск И. Артемьев писал в своих воспоминаниях: «В 1924-1925 годах только начали работать первые радиовещательные станции, и появившиеся средства управления взрывами по радио были настолько новы, что многие не верили в их реальность. Однако председатель РВС СССР и наркомвоенмор Михаил Васильевич Фрунзе придавал этому изобретению важное значение в обороне, оказывал Остехбюро большую помощь и требовал ускорить разработку макетов и образцов приборов для принятия их на вооружение РККА».
Уже через четыре года после создания Остехбюро были изготовлены и испытаны первые образцы приборов для управления взрывами на расстоянии. Об удачных опытах доложили народному комиссару по военным и морским делам М.В. Фрунзе. Он приказал подготовить показательные испытания макета прибора для управления взрывами по радио. На испытаниях нового оружия, состоявшихся в июле 1925 года в Ленинграде, присутствовали сам наркомвоенмор М.В. Фрунзе и группа высших командиров армии и флота. Условия для их проведения были следующими: пять фугасов с радиовзрывателями уложили в отдаленном уголке ленинградского порта. В Финском заливе, в 25 километрах от этого места, находился тральщик «Микула». Его радиостанция должна была послать условные сигналы в определенное время, установленное комиссией. Во время демонстрации все фугасы были взорваны по радио на расстоянии 25 км в той последовательности и в то время, которые указывались в распоряжении М.В. Фрунзе. Когда стрелки часов показали условленное время, прогрохотали пять взрывов. Ряд последующих испытаний радиофугасов прошел удовлетворительно.
Успех был достигнут, но советские конструкторы поставили перед собой новую задачу – увеличить дальность действия радиопередатчика. Вскоре приборы были существенно усовершенствованы. Дальность управления возросла первоначально до 170 км, а затем до 600 и 700 км. Все это означало, что группа конструкторов Остехбюро под руководством В.И. Бекаури построила высокочувствительный батарейный радиоприемник, надежные кодирующие и декодирующие устройства, взрыватели, малогабаритные источники питания. И все это происходило в середине 1920-х годов!
К 1927 году в Остехбюро были изготовлены образцы усовершенствованных приборов для управления взрывами по радио, получивших название «БЕМИ» (по начальным буквам фамилий изобретателей – БЕкаури и МИткевича). 3 марта 1927 года на одном из подмосковных полигонов действие приборов «БЕМИ» продемонстрировали руководству Советского Союза. На этот раз команды на подрыв мин летели по радио с расстояния более 600 километров. В 1929 году «БЕМИ» после всесторонних испытаний были приняты на вооружение РККА, а весной следующего года началось их серийное производство в Ленинграде.
В начале 1930-х годов при подготовке западных приграничных районов Юго-Западного, Белорусского и Ленинградского военных округов к возможной партизанской войне в числе других мероприятий проводилась подготовка к разрушению в тылу врага ряда важных объектов с помощью радиоуправляемых мин, в первую очередь благодаря энергичной деятельности В.И. Бекаури. Остехбюро всего за пять – шесть лет превратилось в научно-исследовательское учреждение с мощной экспериментальной, производственной и испытательной базой. Работа Остехбюро оказалась очень продуктивной и имела существенное значение в развитии военной техники. В.И. Бекаури был удостоен многих государственных наград.
Во время массовых репрессий в октябре 1937 года его арестовали, а 8 февраля 1938 года расстреляли. Реабилитировали Владимира Ивановича Бекаури только через двадцать лет – 9 июня 1956 года. Имя его, как «врага народа», долго замалчивалось, а некоторые изобретения приписывались другим лицам. Сейчас справедливость восстановлена, и выдающийся советский изобретатель Владимир Иванович Бекаури навсегда останется одним из выдающихся советских ученых.
После его смерти радиотелефугасы «БЕМИ» совершенствовались рядом других организаций. Лаборатория Военной академии связи и Центральная лаборатория проводных средств (ЦЛПС) разработали и другие приборы для управления взрывами по радио. Они отличались от приборов «БЕМИ» не только шифрами сигналов для взрывов, но и принципом действия. Подготовку высококвалифицированных кадров для подразделений, оснащенных радиоуправляемыми минами, проводили в Ульяновском училище особой техники.
В инженерных войсках были сформированы отдельные радиотехнические роты и взводы специального назначения, так называемые подразделения ТОС, на вооружении которых состояла «техника особой секретности» (ТОС), предназначенная для осуществления взрывов на расстоянии с помощью кодированных радиосигналов.
В предвоенные годы большой вклад в создание инженерных мин, в организацию их производства и совершенствование методов применения минно-взрывных средств в войсках внесли: И.Стариков, М.Онучин, А.Семин, В.Антипин, Б.Эпов, Я.Рабинович, В.Ястребов, М.Овчинников, В.Харченко, А.Хренов, И.Галицкий.
К началу Великой Отечественной войны и в годы войны на вооружении советских инженерных частей особого назначения состояли фугасы тактического и стратегического действия (ФТД, Ф-10 и др.) со сложными радиотехническими устройствами, значительно совершеннее своих предшественников. Отдельные роты и взводы ТОС стали широко применять приборы для взрывов на расстоянии с первых дней войны. Совершенствование приборов «БЕМИ» продолжалось и в годы войны. Так, в 1942 году был принят на вооружение Красной Армии и освоен в серийном производстве прибор для управления по радио взрывом фугасов и мин типа ФТД-К, разработанный группой специалистов электротехнической и судостроительной промышленности.
С первых же дней войны советские минеры стали применять приборы Ф-10 для подрыва управляемых по радио фугасов. Они производили крупные разрушения в глубоком тылу противника.
12 июля 1941 года впервые в мировой военной практике на Северном фронте были взорваны три радиоуправляемых фугаса по 250 кг тротила каждый в городе Струги Красные. Они были установлены ротой специального минирования в подвалах трех крупных зданий при отходе наших войск. Шифрованные радиосигналы на подрыв радиофугасов были посланы на расстояние 150 км по указанию начальника инженерных войск фронта подполковника Б.Бычевского со специальной радиостанции, расположенной в глухом углу Гатчинского лесопарка. Взрыв приурочили к моменту, когда минированные здания и дворы были, по данным разведки, заняты гитлеровцами. Через двое суток после взрыва наши летчики сфотографировали Струги Красные. «На снимках мы увидели, – пишет Бычевский, – развалины и огромные воронки на месте домов, в которые командир спецроты B.C. Яковлев укладывал радиофугасы».
На Западном фронте в начале войны имелось 4 отдельных взвода специального минирования. Взвод лейтенанта Николаева устанавливал управляемые мины в г. Ржеве. Взвод лейтенанта Н. Батурина прошел путь от Днепра в районе Рогачева до Подмосковья. На шоссе между городами Нелидово и Белым, в устоях мостов и на участках дорог, идущих среди болот, он установил около 10 радиоуправляемых фугасов с мощными зарядами – менее 3 тонн взрывчатки не закладывали! Немцы понесли большие потери, а образовавшиеся огромные воронки существенно затруднили перевозки немецких войск в этом районе. Взвод Н. Батурина заложил два радиофугаса в двухэтажное здание школы в подмосковном поселке Дорохове. Одновременный взрыв обоих фугасов разрушил здание и похоронил под его обломками около сотни гитлеровцев.
Три взвода специального минирования действовали на Юго-Западном фронте. Инженерный батальон специального назначения был сформирован в Москве.
Одним из наиболее известных эпизодов применения этого оружия в годы Великой Отечественной войны стал взрыв, произведенный в ноябре 1941 года в Харькове.
В середине октября 1941 года, когда передовые части 6-й гитлеровской армии уже вели бои на подступах к Харькову, в подвале большого административного здания на улице Дзержинского саперы старшего сержанта Н. Сергеева из оперативно-инженерной группы И.Г. Старинова на глубине пяти метров установили мощный фугас с прибором Ф-10. А для того, чтобы ввести гитлеровцев в заблуждение, сверху на глубине двух метров поставили обычную мину замедленного действия.
И здесь можно подробнее рассказать об этом, поскольку подробности этой операции были описаны в мемуарах начальника оперативно-инженерной группы полковника И.Старинова «Записки диверсанта». Вот как впоследствии рассказывал об этом: «Уже 3 октября я получил новый приказ: поставить радиомину в доме № 17 по улице Дзержинского. Этот дом – особняк, выстроенный в начале тридцатых годов для секретаря ЦК КП(б)У Станислава Викентьевича Косиора, был впоследствии передан детскому дому, и теперь, после эвакуации детского сада, его снимали некоторые руководители партии и правительства УССР. Поскольку в доме жили и работали, я ограничился осмотром особняка с улицы и прикинул, сколько взрывчатки потребуется для полного его разрушения. После седьмого числа мы поставили радиомины в здании штаба военного округа, на Холодногорском и Усовском путепроводах, кое-где еще. В разное время саперы делали вид, что оборудуют дзоты и убежища, а по ночам в мешках, бутылях, патронных ящиках завозили на объекты взрывчатку, укладывали глубоко в землю и устанавливали сложные радиоаппараты, снабжая их взрывателями и замыкателями, обеспечивающими немедленный взрыв зарядов при обнаружении мины противником.
…Доступ в дом № 17 для проведения необходимых работ получили шесть человек: военинженер 2-го ранга Ястребов, воентехник 2-го ранга Леонов, сержанты Лядов, Лебедев, Сергеев и я. Дом находился в центре города, стоял в глубине сада, среди могучих дубов и лип. Деревья с пышной листвой могли надежно укрыть саперов от постороннего взгляда, даже если бы наблюдатель устроился где-то выше каменного забора и высоких чугунных ворот. Вечером 12 октября мы вошли в эти ворота. Дом стоял на высоком кирпичном фундаменте, вдоль бельэтажа тянулся балкон. В нижней части здания подсобные помещения и маленькая котельная.
Очистив от угля часть котельной возле внутренней капитальной стены дома, минеры вскрыли пол, принялись рыть глубокий, глубиной более двух метров колодец. Извлеченную землю аккуратно ссыпали в мешки. В первый мешок – первый слой грунта. Во второй – второй, в третий – третий. На каждом мешке стоял порядковый номер, чтобы не ошибиться при засыпке колодца, сохранить прежнее чередование слоев земли. Это делается на тот случай, если фашистские саперы попытаются искать мину.
Вырыв колодец, минеры поочередно спускались в него, выдалбливая под фундаментом внутренней капитальной стены нишу для радиоаппаратуры и большого заряда взрывчатого вещества. Это тяжелая, трудоемкая работа. Только к полудню 14 октября в колодец стали опускать ящики с толом. Заряд ставили мощный: предстояло уничтожить всех оккупантов, какие поселятся в особняке, да заодно прихватить и внешнюю фашистскую охрану здания. А чтобы отбить у вражеских саперов охоту к поискам мин и их разминированию, радиомину сделали неизвлекаемой. После этого тщательно замаскировали место ее установки и уничтожили следы работы. Оставалось «успокоить» противника, подкинуть ему «грозную советскую мину»: мы прекрасно понимали, что, не обнаружив в таком прекрасном особняке никакой мины, враг насторожится и скорее всего не станет заселять дом. Мы установили в котельной «мину-блесну». В углу, под кучей угля, пожертвовав драгоценной взрывчаткой, смонтировали сложную мину замедленного действия, снабдив ее различными дополнительными устройствами для взрывания. На самом деле все эти устройства, вполне исправные, хитроумные и на вид крайне опасные, полностью исключали возможность взрыва «блесны» из-за того, что сухие батареи были уже негодными.
Покончив с этим делом, минеры привели в первоначальное состояние пол котельной, а потолок подолбили, помазали свежим цементом и побелили. Войдя в котельную, чтобы проверить, в каком состояли мы оставляем помещение, сотрудники охраны особняка, конечно же, устремили взоры на потолок и стены. Ни пол, таивший 350-килограммовый заряд тола, ни куча угля, где пряталась «блесна», – ничто подозрений не внушило…
В двадцатых числах октября бои шли уже в предместьях города. Уютные особняки на улице Иванова, на Бассейной, на других улицах, в других переулках опустели. Как же сделать, чтобы фашистское начальство избрало своим местом пребывания не эти особняки, а заминированный особняк на улице Дзержинского?
Военный совет одобрил решение имитировать минирование лучших домов. Начиная с 19 октября примелькавшийся населению пикап с минерами днем в открытую подъезжал к особнякам. Минеры осторожно выносили ящики со «взрывчаткой», подолгу возились внутри зданий, выходили, ехали дальше. В течение трех суток Ястребов, Леонов, Лядов и другие подрывники объехали более десяти домов…
А 10 ноября оперативно-инженерной группе пришлось испить чашу горечи: разведка доставила в штаб Юго-Западного фронта копию приказа № 98/41, изданного командованием одной из немецких частей [516-го пехотного полка 68-й пехотной дивизии] 8 ноября 1941 года. В приказе сообщалось, что при наступлении «доблестных войск фюрера» на Харьков и в самом Харькове обнаружены в большом количестве русские инженерные мины и среди них – мины замедленного действия с часовыми замыкателями и электрохимическими взрывателями. Русские, говорилось в приказе, пытались прятать мины, зарывая их на глубину до двух с половиной метров и используя для корпусов мин деревянные ящики, что не позволяло применять миноискатели, которые, впрочем, не требовались, поскольку, мол, «неумелая установка мин и неумелая их маскировка позволили опытным саперам рейха обойтись без миноискателей».
Копию названного приказа мне доставили с сопроводительной запиской, написанной незнакомым, но энергичным почерком: «Эти легко обнаруживаемые и обезвреживаемые мины устанавливались под руководством полковника И.Г. Старинова».
Я не успел дать объяснений военному совету фронта, не успел указать на моменты, явно свидетельствующие, что приказ фашистского командования фальшивка, как пришло новое известие: немецкие саперы извлекли из полуподвала дома № 17 по улице Дзержинского особенно сложную мину, и теперь в доме расположился начальник фашистского гарнизона генерал Георг фон Браун.
– Ну, что скажете? – спросил генерал Невский, когда я прочитал отпечатанный на машинке текст.
– Только одно, товарищ генерал: фашисты извлекли не радиомину, а «блесну»!
– Уверены?
– Совершенно уверен! Извините, товарищ генерал, но себе и товарищам я верю больше, чем фашистской сволочи…»
Расчет наших минеров оправдался. Немцам удалось обнаружить и извлечь верхнюю мину. На этом они и успокоились. В здание въехал начальник гарнизона Харькова генерал-майор фон Браун со своим штабом. Однако прожил он там недолго.
Старинов вспоминал: «Поздней ночью с 13 на 14 ноября 1941 года генерал Невский, начальник отдела инженерного управления фронта майор Чернов и я, взяв строго засекреченные шифры, поехали на воронежскую радиостанцию широкого вещания. Там нас ждали. В предстоящей операции кроме военных участвовали гражданские лица: старший инженер воронежской радиостанции Аркадий Владимирович Беспамятов и начальник радиостанции Федор Семенович Коржев. Их посвятили в отдельные детали операции. Конструкция здешнего радиопередатчика была старой, но перед войной его реконструировали, улучшили, и он обладал достаточной мощностью.
Удалив из помещения всех, кто не имел отношения к делу, мы в 3 часа 15 минут 14 ноября послали радиоминам первый сигнал. В дальнейшем, на разных волнах, разными шифрами подали еще несколько сигналов. Последний – в шесть часов утра.
Контрольный прием сигналов, осуществляемый вблизи Воронежа, показал, что они сильные. Но достаточной ли оказалась их мощность для Харькова?
Успешно ли завершилась операция? Этого мы не знали.
Посланный 14 ноября на разведку самолет сфотографировал интересующие военный совет районы Харькова. Снимки подтвердили, что по меньшей мере часть радиомин взорвалась с большим эффектом. К сожалению, район улицы Дзержинского в объектив авиационного фотоаппарата не попал. Определить, взорвалась ли радиомина в доме № 17, оказалось невозможно».
Дом на улице Дзержинского взлетел на воздух. Под его обломками нашли свою могилу командующий гарнизоном командир 68-й пехотной дивизии генерал фон Браун и несколько десятков офицеров штаба этой дивизии. Неожиданные взрывы в глубоком тылу врага создавали панику и наносили ощутимый урон фашистским войскам. В Харькове и его окрестностях было подорвано много автомашин и несколько поездов. Из 315 мин замедленного действия, установленных подразделениями 5-й и 27-й железнодорожных бригад, противник обнаружил лишь 37, обезвредил 14, а 23 вынужден был подорвать, смирившись с неизбежным в таких случаях разрушением пути. Не смогли немцы сразу после захвата города использовать харьковские аэродромы, имевшие самые совершенные по тем временам взлетно-посадочные полосы из бетона. Взрывы мин замедленного действия на стоянках самолетов, мощных осколочных мин на летном поле и в ангарах не позволили оккупантам пользоваться харьковскими аэродромами вплоть до поздней весны сорок второго года.
Вот как это описывал в своем дневнике один из офицеров ставки Гитлера, вошедший в Харьков в октябре с частями вермахта: «Город оккупирован. Еще горят дома. Большой опустевший город неспокоен. В нем все притаилось… На улице моросит дождь. Почти все оставшиеся прятались в дома. Население еще не привыкло к новым порядкам. Оно напугано. Больше не слышно пальбы орудий, над городом не появляются самолеты. Мы едем в автомобиле, осматривая бывшую вторую столицу Украины. Внезапно мы слышим грохот сильного взрыва. К месту взрыва помчалась масса велосипедистов, и мы туда поехали. Место взрыва оцеплено. Вновь взорвалась машина или адская машина, которая взрывается через определенный промежуток времени…
Вечером взорвалась мина недалеко от нашего дома. …После взрыва нескольких мин и потери офицеров и солдат было отдано распоряжение – не расселяться по нежилым домам.
Первые мины были обнаружены уже в семидесяти километрах от города. Наши саперы встретились впервые с новым образцом различных мин с часовым механизмом и химическим взрывателем. По признаку состояния почвы и главным образом по показаниям перебежчиков и некоторых жителей города было извлечено десять различных родов мин. Среди них были мины с зарядом от двухсот граммов до двухсот килограммов. Были мины, изготовленные из крупных снарядов, которые вылетали из-под земли и взрывались, уничтожая все живое вокруг в радиусе до пятидесяти метров. Саперные войска демонстрировали образцы найденных мин…
Другие образцы взрывались при попытке их разминировать, и солдаты, производившие эту работу, получали тяжелые ранения, так, например, подобная мина весом в двести граммов оторвала у одного ефрейтора обе руки и выбила глаз. Было найдено также много мин замедленного действия. Подобное количество наши части повстречали впервые… Мы догадывались, что была обнаружена лишь весьма незначительная часть этих мин, всего одна – две, а по дорогам, которые мы считали неминированными, мины продолжали взрываться и дальше.
Кроме автомобильных дорог, мины взрывались на аэродромах, на железных дорогах, повсюду, но самое ужасное – минирование дорог и аэродромов. На аэродромах в день взрывалось до пяти мин, но никто не знал, где взорвутся следующие…
Однажды взорвалась мина неслыханной мощности в ангаре, где производились монтажные работы, при этом были убиты ценные специалисты. Этим ангаром нельзя было больше пользоваться. Взорвались мины на краю аэродрома, неподалеку от находившихся там самолетов; были раненые среди летчиков и были покорежены самолеты; эти повреждения были вызваны падавшими на самолеты комьями земли.
Использовались все средства для обнаружения мин. Были допрошены все пленные саперы. Мы объявили населению, что за каждую выданную мину будет даваться вознаграждение, а за укрывательство им грозил расстрел. К сожалению, однако, население выдавало весьма незначительное количество мин… Уничтожение мин производилось в основном только пленными, которые при этом бывали ранены или убиты…
Враг, по-видимому, специально рыл ложные колодцы и закапывал в них куски металла и доски, плохо их маскируя… Зачастую на кусок металла ставилась мина, которая при малейшем своем обнаружении взрывалась, и это вынуждало нас взрывать все подозрительные места.
На некоторых участках автомобильных дорог устраивались объезды из-за частых взрывов. Это замедляло движение и связь и увеличивало расход горючего вдвое и втрое.
Однажды мы были вынуждены свернуть с асфальтированной дороги, потому что на ней, неподалеку от зияющей ямы, валялась разбитая десятитонка; накануне она наскочила на мину замедленного действия и взорвалась. Шофер и его спутники были убиты. Нам пришлось потратить пять часов на тридцать километров, тогда как по дороге, которая была минирована, нам понадобилось бы на это всего пятьдесят минут.
Но самая опасная мина – это мина на железной дороге. Там при крушении только одного поезда на участке, на котором было восстановлено нормальное движение, погибло более ста человек. В самом городе и его окрестностях погибло много автомашин и несколько поездов, наскочивших на мины, сотни солдат… Однако взрывы мин не прекращаются, обнаруживать их с каждым днем все труднее, а по показаниям пленных, механизм многих образцов мин подействует лишь через три-четыре месяца; в течение остающихся трех месяцев мы потеряем еще много машин и поездов. Уже сейчас потери из-за мин, понесенные нами после захвата города, превосходят все потери, непосредственно связанные с его захватом…
Наше первое столкновение с планомерным минированием стоило нам очень дорого. Мы должны принять новые контрмеры, так как иначе нам придется строить на оккупированной территории новые автомобильные и железные дороги, аэродромы и склады. Нашей задачей должна стать борьба с минами. Не одолев их, мы не сможем свободно двигаться и действовать».
Донесения о непредсказуемых и необъяснимых взрывах поступали гитлеровскому командованию и с других фронтов. Анализируя эти донесения и данные разведки, немецкие специалисты поняли, что имеют дело с новым инженерным боеприпасом. Однако узнать, что он собой представляет, им долго не удавалось. В декабре 1941 года в руки советских войск попал секретный приказ Гитлера, в котором говорилось: «Русские войска, отступая, применяют против немецкой армии «адские машины», принцип действия которых еще не определен. Наша разведка установила наличие в боевых частях Красной Армии саперов-радистов специальной подготовки. Всем начальникам лагерей военнопленных пересмотреть состав плененных русских с целью выявления специалистов данной номенклатуры. При выявлении военнопленных саперов-радистов специальной подготовки последних немедленно доставить самолетом в Берлин. О чем доложить по команде лично мне».
Радиоуправляемые мины применялись Красной Армией при обороне Москвы, а позже Сталинграда, Курска и других городов. В своих воспоминаниях маршал инженерных войск В. К. Харченко, в годы Великой Отечественной войны начальник штаба инженерной бригады специального назначения, отмечал: «Управляемые по радио советские мины причиняли гитлеровцам немалые потери. Но дело было не только в этом. Приборы Ф-10 вместе с обычными минами замедленного действия создавали в стане врага нервозность, затрудняли использование и восстановление …важных объектов. Они заставляли противника терять время, столь драгоценное для наших войск суровым летом и осенью 1941 года».
Мины, управляемые по радио, использовались до лета 1943 года. После разгрома немецко-фашистских войск на Курской дуге Красная Армия развернула наступление на всех фронтах. В этих условиях необходимость в использовании радиоуправляемых мин уже отпала.
После падения Берлина заместитель командира 1-й гвардейской инженерно-саперной бригады полковник В. К. Харченко спросил на допросе пленного командующего обороной фашистской ставки генерала Г. Вейдлинга, где в Берлине установлены мины замедленного действия и есть ли среди них взрываемые по радио.
Гитлеровский генерал скрывать ничего не стал: «Кроме обычных противотанковых и противопехотных мин, мы в городе ничего не использовали. Во-первых, времени не было, да и соответствующей техники не имели. А что касается радиофугасов, то ваши инженеры далеко опередили наших…»
Итогом боевого использования одного из видов самого грозного оружия минувшей войны – «ТОС» могут стать проникновенные слова И.Г. Старинова: «…Я с волнением и благодарностью вспоминал создателей замечательных радиомин – инженеров В.И. Бекаури и Миткевича, генерала Невского, военинженера Ястребова, воентехника Леонова, молодых харьковских лейтенантов, командиров железнодорожных бригад Кабанова, Павлова и Степанова, сержантов Лядова и Шедова, Лебедева и Сергеева, минеров Сахневича и Кузнецова – всех, кто готовил грозное минное оружие и смело, самоотверженно работал в Харькове тяжкой осенью сорок первого, превращая город в ловушку для заклятого врага. Их ратный труд не пропал даром».
