Точка возврата: пять лет назад Россия приостановила стратегическое отступление
Ровно пять лет назад, ночью с 7 на 8 августа 2008 года, началась война в Южной Осетии. Пять лет – уже достаточный срок, чтобы начать беспристрастный анализ событий той трагической ночи и их последствий.
Напряженность и в Абхазии и Южной Осетии
Когда мировые агентства сообщили о ракетном обстреле югоосетинской столицы, а затем о вступлении России в конфликт, эффект неожиданности и эмоционального шока был слишком силен, чтобы адекватно оценивать происходящее. При том, что напряженность и в Абхазии, и в Южной Осетии накапливалась в течение предшествовавших месяцев, если не лет, начало полномасштабной войны было абсолютной неожиданностью для всех – возможно, кроме тех, кто готовился непосредственно к военной операции.
Перестрелки на линиях соприкосновения грузин и осетин, живших в Южной Осетии в тесном соседстве, шли беспрестанно в течение последних нескольких недель. Но за несколько часов до начала боевых действий президент Грузии публично заявил, что отдал приказ об одностороннем прекращении огня в окрестностях Цхинвала. Московские газеты, которые подписывались до 23 часов 7 августа, встретили новый день безнадежно опоздавшими: на их передовицах говорилось о якобы объявленном Грузией прекращении огня, а в Южной Осетии уже шли полномасштабные боевые действия, и колонны бронетехники российской 58-й армии двигались через Рокский туннель.
Гуманитарный характер российского вмешательства
Первоначальная неразбериха в вопросе о том, кто начал первым, сравнительно быстро стихла: через несколько месяцев после войны в докладе специальной комиссии Евросоюза во главе с Хайди Тальявини было зафиксировано, что первым на спусковой крючок нажала именно грузинская сторона. Но хотя этот вывод подтвердил гуманитарный характер российского военного вмешательства, Россия еще долго воспринималась – и отчасти воспринимается до сих пор – как страна-агрессор, вмешавшаяся в грузинские сугубо внутренние дела.
Есть обстоятельства, которые, если можно так выразиться, оттеняют гуманитарный характер российского вмешательства.
Россия, к примеру, еще в начала 2000-х годов начала выдавать в Южной Осетии и Абхазии свои паспорта – именно поэтому в роковом августе жители этих двух территорий оказались российскими гражданами, которым Москва могла и должна была оказать прямую защиту. Российская паспортизация – хотя она тоже была гуманитарной акцией по отношению к десяткам тысяч людей, не имеющих иных документов, кроме утративших силу паспортов СССР, но не желавших получать паспорта Грузии – сама по себе воспринималась как акт агрессии.
Россия не слишком старалась реанимировать созданные после острой фазы конфликтов в Абхазии и Южной Осетии миротворческие механизмы, которые – по крайней мере, с лета 2004 года – очевидным образом давали сбой. Хотя грузинская сторона в ряде ситуаций открыто ломала эти механизмы, а Россия лишь не настаивала на их немедленном и полноценном восстановлении, именно Россия выглядела агрессором – уже в силу того, что действовала за пределами своей границы, признанной по итогу распада СССР в 1991 году. Когда миротворческие форматы сломались окончательно, вина за это, по сути, была возложена на Россию.
Хотя даже самые патриотичные из грузинских экспертов признают: если бы Михаил Саакашвили и его коллеги не спешили летом 2004 года с установкой таможенного поста на фактической грузино-осетинской границе и не устроили бы так называемую «летнюю войну» с обстрелами сел и миротворческих постов, югоосетинская ситуация имела шанс решиться если не в пользу Тбилиси, то, по крайней мере, более приемлемым для Грузии способом, чем это произошло по итогу 2008 года.
Суверенитет Грузии
Спустя пять лет, когда первые страсти улеглись, стало очевидно, что в западном и грузинском анализе случившегося в августе 2008 года есть очень важная ошибка. Правильнее было бы сказать, что этот анализ целиком базируется на неверной посылке.
И довод о неприемлемости паспортизации, и обвинения в адрес России в фактическом наращивании силового присутствия на чужой территории в пику установленному в первой половине 1990-х годов режиму миротворческой операции имели бы смысл только в том случае, если бы Грузия после 1991 года хотя бы в течение короткого времени обладала реальным суверенитетом над Южной Осетией и Абхазией. Обладать суверенитетом – значит быть источником признанной власти и обеспечивать действие своих законов на данной территории.
Грузия таким суверенитетом не обладала ни до российского признания независимости Абхазии и Южной Осетии, ни до начала военных действий в августе 2008-го, ни до начала открытых конфликтов в Южной Осетии и Абхазии на заре 1990-х годов. Считалось, что такой суверенитет у Грузии есть. При том, что эта презумпция суверенитета не была подтверждена ничем, кроме решения международного сообщества признать границы стран бывшего СССР по границам бывших союзных республик — при том, что в течение довольно длительного периода своей постсоветской истории официальный Тбилиси не контролировал даже столичных кварталов за пределами административных зданий, до августа 2008 года с ней готова была соглашаться и Россия. Которой постоянно пеняли, будто она поддерживает сепаратистские режимы в Сухуме и Цхинвале.
Это было второе фундаментальное заблуждение западных и грузинских аналитиков: фактическая независимость Абхазии и Южной Осетии отнюдь не была выдумкой российского руководства. Не исключено, что в 1990-1991 году, когда слабеющий горбачевский центр играл «на повышение» с национальными автономиями в России и союзных республиках, чтобы ослабить своих политических оппонентов в процессе подготовки нового союзного договора, союзное руководство и подбросило пару поленьев в костер конфликтов на грузинской территории. Но Россия, которая сама с распадом СССР столкнулась с угрозой сепаратизма, никогда не была «кукловодом», а Абхазия и Южная Осетия – марионетками. Не Москва не хотела, чтобы Абхазия и Южная Осетия стали Грузией, а их население.
Урегулирования отношений между Грузией и Аджарией
В 2003 – 2004 году Россия немало сделала для урегулирования отношений между Грузией и Аджарией. Она вполне готова была оказать содействие и в решении проблем в Абхазии и Южной Осетии – но на определенных условиях. Нарушение этих условий фактически поставило Россию перед необходимостью применения силы. Здесь третье фундаментальное заблуждение Запада: в августе 2008 года Россия действовала от обороны, а отнюдь не как агрессор.
Защищала она не столько гражданское население Южной Осетии с его российскими паспортами, сколько свои стратегические интересы.
С начала 1990-х годов Россия периодически пыталась донести до западных политиков свое несогласие с расширением НАТО и изменением конфигурации зон интересов в бывшем постсоветском пространстве. Делала она это разными способами и на разных языках, более или менее удачно – но слышали ее только тогда, когда выдвигались предложения, приемлемые для ее западных контрагентов. Предложение о военной логистике после 11 сентября было, к примеру, услышано и реализовано, а устойчивое российские несогласие с идеей расширения НАТО не учитывалось вообще.
Нервная реакция Москвы на попытки смены политических режимов на Украине, в той же Грузии и Киргизии с западной точки зрения выглядела исключительно как ностальгия по империи – то есть нечто из области, лежащей за пределами политического хорошего тона. Хотя в реальности это была вполне естественная реакция на происходящее на глазах свертывания зоны российского влияния в непосредственной близости от государственных границ.
Двумя последними каплями стало признание Косова, после которого в очередной раз выяснилось, что сепаратисты и ирредентисты могут быть героями успешной освободительной борьбы, а не чьими-то послушными марионетками, и Бухарестский саммит НАТО, на котором, вопреки настойчивому несогласию Москвы, продолжали обсуждать перспективы вступления в Альянс Украины и Грузии. Это был уже почти ничем не прикрытый зондаж пределов допустимого.
Ракетный удар по Цхинвалу, возможно, не был частью этого зондажа, а был неким эксцессом Михаила Саакашвили. Но когда он был нанесен, у России, в сущности, не осталось контршагов, кроме применения военной силы. Она вступила в бой не только и не столько за безопасность своих граждан в Южной Осетии, сколько за право своего участия в принятии решений относительно происходящего прямо у нее под носом.
Когда тебя не слышат, а ты считаешь, что стоило бы, — не грех грохнуть кулаком по столу.
Автор: Иван Сухов
Рейтинг публикации:
|
