С. Боев: «Россия не выживет без мощной обороны»

https://www.youtube.com/embed/mQgRaal_ci0

«СП»: – Здравствуйте, уважаемые читатели «Свободной Прессы»! Сегодня у нас в гостях Сергей Федотович Боев, с февраля 2012 года генеральный конструктор системы предупреждения о ракетном нападении. Еще он – доктор экономических наук, профессор, заслуженный экономист Российской Федерации. Поэтому вполне естественно, что наш разговор сегодня будет вестись, в основном, вокруг проблем оборонки. Не многие знают, что по расходам в этой области Россия занимает третье место в мире, уступая только Китаю и Соединенным Штатам Америки. А проблем – масса. Но прежде, чем говорить о проблемах, давайте поговорим о достижениях, с которыми связано имя нашего сегодняшнего гостя. На днях министр обороны Шойгу побывал в Калининградской области на станции предупреждения о ракетном нападении «Воронеж-ДМ». Насколько я понимаю, Сергей Федотович, это ваше детище.

– Да, это детище нашего концерна.

«СП»: – В Калининграде она ставится только на боевое дежурство, так?

-Еще не поставлена. Находится на опытно-боевом дежурстве.

«СП»: – Такие станции у нас в Армавире, в Лехтуси...

– Да. Только это разные станции.

«СП»: – И будут построены еще под Печорой, Барнаулом и Енисейском. До 2017-го года.

– Они будут построены под Барнаулом, под Орском, под Иркутском, под Воркутой.

«СП»: – Я правильно понимаю, что если они только еще будут там построены, то, значит, у нас до 2017 года в этом направлении дыры в противоракетной обороне? Сейчас же станций нет, значит, там никто ничего не видит.

– На самом деле, это не так, потому что система предупреждения о ракетном нападении в России работала и до наших станций. Безусловно, с утратой наших станций на переходе 80–90-х годов мы потеряли полное, замкнутое радиолокационное поле. С учетом того, что у нас была разрушена станция в Скрунде, была ликвидирована станция в районе Красноярска, у нас действительно образовались некоторые разрывы в радиолокационном поле России. Сегодня оно восстанавливается, так что отсутствие этих станций не говорит о том, что у нас полностью открыто наше периферийное поле. Нет, оно закрыто. Другое дело, что в нем есть, конечно, разрывы.

«СП»: – Слепые зоны.

– И эти разрывы мы должны будем в ближайшие годы полностью закрыть.

«СП»: – Скажите, Сергей Федотович, говорят, что ваши станции предупреждения о ракетном нападении в ближнем космосе могут обнаружить объект размером с теннисный шарик.

– Такой эксперимент проводился. Правда, проводился он не с нашими станциями, а со станцией «Дон», которая была построена в конце 80-х годов. Это станция противоракетной обороны, которая находится в Подмосковье. Разбрасывались металлические шары различного диаметра, которые наблюдались разными станциями. Американские станции взяли шары диаметром в десять сантиметров, а наш «Дон» обнаружил шар диаметром в пять сантиметров.

«СП»: – В ближнем космосе.

– Да. Был такой эксперимент. И тогда, как известно, разработчики этой станции получили Государственную премию за ввод ее в эксплуатацию, а генеральный конструктор «Дона» Слока Виктор Карлович получил звание Героя России. Одним из первых, кстати.

«СП»: – Любопытно, а если такая высокая чувствительность станций, то видели ли станции челябинский метеорит, который на город упал с полгода назад?

– Во-первых, это, все-таки, совершенно другие скорости. Во-вторых, эти станции в соответствии с техническими требованиями, которые к ним предъявляются, решают совершенно другие задачи. В их задачи не входили поиск или слежение за метеоритами.

Во-вторых, конечно, те скорости, с которыми летят небесные тела, не предусматривают полного слежения на тех участках, на которых можно было их зафиксировать и предупредить о надвигающейся опасности. И потом, наши станции предназначены совершенно для других задач. У них совершенно другая зона ответственности.

«СП»: – Тем более, что метеориты обнаруживать, все равно, без толку, поскольку сбивать их все равно нечем, и пока что такая задача не стоит. Давайте теперь о проблемах. По утверждению специалистов, износ оборудования на предприятиях нашей оборонки – 70%. Вторая проблема, насколько я знаю, это – возрастной износ. То есть, старение персонала. За те пятнадцать окаянных лет, за которые в оборонку деньги не шли, все эти проблемы накопились. Поэтому никак у нас не летает «Булава» толком, никак не взлетит космическая ракета «Ангара», которая давно должна летать. Скажите вы, как один из руководителей оборонной промышленности: почему молодежь не идет на оборонные предприятия? Или, все-таки, начала идти?

– На самом деле, не все так драматично, как вы описываете, хотя, безусловно, оборонная промышленность, как и в целом промышленность России, переживает непростые времена. Сегодня она, по сути, начинает восстанавливаться после долгого перерыва, после 90-х годов, когда не было финансирования, были серьезные проблемы с кадрами. Если говорить о научно-технических кадрах, то достаточно серьезный слой этих кадров был вымыт из оборонной промышленности. Но те вещи, о которых вы говорите, сегодня уже, конечно, по-другому звучат и по-другому характеризуются. Если мы говорим о «Булаве», то она сегодня, все-таки, уже летает, и у нее уже достаточно серьезные успехи есть. Правда, это не наша зона ответственности. Но, тем не менее, я знаю, что у Соломонова довольно серьезные успехи были достигнуты в этой области. Равно как и по «Ангаре». Там существует ряд проблем, но эти проблемы – накопившиеся из тех 90-х годов, а не потому, что сегодня вообще ничего не работает или что сегодня космическая область находится в полном распаде. Нет, конечно, это не так. А проблемы есть, но в ближайшее время целый ряд их будет решен, судя по тому, какие программные документы утверждаются на уровне правительства и в части космической отрасли, и в части, в целом, оборонно-промышленного комплекса. Потому что, как вы, наверно, знаете, сегодня большие ресурсы выделяются не только на государственную программу вооружения, но и на развитие оборонно-промышленного конкурса.

«СП»: – Да. По-моему, три триллиона до 2020 года.

– Да. Что касается кадров, то тут тоже все по-разному. Есть холдинги или промышленные предприятия, где действительно с кадрами очень серьезные проблемы, где сегодня кадры или уже достаточно возрастные, или кадры, которые сегодня уже ушли из этих предприятий. Но это во многом зависит не только от того, каким объемом финансирования располагает предприятие, или какие задачи перед ним стоят, но и от того, какую кадровую политику ведет само предприятие. Если ты создаешь комфортные рабочие места для молодых специалистов, если ты ставишь перед ними серьезные задачи, если ты им платишь достойную заработную плату, то они не уйдут. Достаточно сказать, что в прошлом году мы привлекли ни много ни мало почти 1300 молодых специалистов.

«СП»: – А сколько всего у вас персонала?

– У нас персонал сегодня в концерне в целом насчитывает около 40000 человек, и если говорить об оборонном дивизионе, то там порядка 17000. Если говорить о них конкретно, то там мы сегодня привлекли почти 800 человек молодых специалистов.

«СП»: – Это много! Выпускники технических вузов?

– Это выпускники вузов, выпускники вузов, которых мы направили в вузы после школы, потому что у нас в одной московской школе создан центр довузовской подготовки. Там школьникам читают лекции аспиранты и преподаватели технических вузов с наших базовых кафедр. Уже со второго курса мы ведем с ними диалог с точки зрения участия их в наших работах. С четвертого курса они проходят у нас практику. Поэтому многие из них возвращаются. Помимо всего прочего, они имеют возможность не только получать серьезные задания, но они получают достаточно хорошую заработную плату.

«СП»: – Сколько, если не секрет?

– Молодой специалист у нас, в зависимости от того, в какой области мы его используем, после института получает заработную плату в размере от 25 до 40 тысяч. Это «на входе». Но всем хорошо известно, что, чтобы стать хорошим разработчиком, его нужно еще 5-7 лет готовить после института. На этом возрастном рубеже, если он успешно работает и достигает серьезной квалификации, ему платят от 80 тысяч и выше. Впрочем, в 90-е годы большой контингент специалистов в возрасте от 35 лет у нас растворился, потому что оборонная промышленность не имела заказов, не имела финансирования. Мы тоже переживали не лучшие времена. Я в то время еще был директором Радиотехнического института и хорошо помню, что мы имели задержку по заработной плате тогда до полугода.

«СП»: – В середине 90-х.

– В 91-м, 92-м, 93-м, 94-м, 95-м году. Начиная с 96-го года мы начали постепенно возрождаться, а с 98-го года, с того момента, как мы вошли в состав «Акционерной финансовой корпорации «Система»» и стали создавать концерн, который я сегодня представляю, – с этого времени у нас началась серьезная работа, в том числе, и в области кадров. Хотя, конечно, очень важно, чтобы был непрекращающийся процесс воспроизводства кадров. Поэтому сегодня все наши заводы, все наши предприятия, которые расположены не только в Москве, но и на периферии, как правило, имеют свои лаборатории или свои кафедры в университетах. В частности, Саранский завод имеет кафедру в Мордовском государственном университете, Ярославский завод – в Ярославском государственном университете, а Новгородское ЛКБ «Планета» имеет и кафедру, и лабораторию в университете Великого Новгорода. Там мы, по сути, черпаем свои кадры. Средний возраст по итогам 2012 года порядка 42-х или 41-го года.

«СП»: – Сергей Федотович, известно, что в эти самые 90-е была большая утечка умов из России. Сейчас не начался обратный процесс? Не возвращаются специалисты? Хотя бы единичные?

– Единичные примеры есть, в том числе, и у нас: контакты с теми специалистами, которые живут на Западе, но работают совместно с нами.

«СП»: – Это не опасно, если речь идет об оборонке?

– Нет, ну мы же говорим о разработке новых технологий, и есть возможность, уже используя их опыт работы, в том числе, на Западе, используя их лаборатории, которые имею лучшую оснащенность, чем у нас, с точки зрения контрольно-измерительной аппаратуры и различного лабораторного оборудования. Проверять и проводить эксперименты. Мы ведем такие работы совместно с русскоязычным сообществом на Западе. Более того, мы ведем большую работу по развитию этих отношений. Существует огромные проблемы для создания условий для работы здесь западных специалистов, но интересы для совместной работы у них остаются.

«СП»: – А к нам иностранные специалисты приезжают? Бывают такие случаи?

– Бывают, безусловно. У нас в концерне они не работают. Несколько специалистов у нас работало в микроэлектронном производстве, там, где мы занимаемся гражданской продукцией в микроэлектронике. Конечно, в оборонном комплексе у нас нет иностранных специалистов.

«СП»: – Сергей Федотович, на удивление большой интерес у читателей вызвало сообщение, что мы с вами должны сегодня встретиться. Вопросов уйма, а время ограничено. Один из них: «Россия вблизи окружена военными базами. Успеют ли наши противоракетные силы перехватить вражеские ракеты хотя бы на границе РФ? Сохраняется ли равновесие стратегических ядерных сил между США и РФ?», – спрашивает Владимир.

– Конечно, есть система предупреждения о ракетном нападении, и система противоракетной обороны. Они для того и создавались в 50-е годы, и сегодня развиваются и модернизируются именно во имя того, чтобы в случае возникновения угрозы перехватить на так называемом дальнем перехвате. Перехватить те средства воздушно-космического нападения, которые сегодня могли бы угрожать территории Российской Федерации.

«СП»: – Вы оцениваете эту систему эффективной? Она достаточно работоспособна и достаточно эффективна?

– С учетом тех недостатков, которые мы должны устранить до 2017 года, она отвечает тем требованиям, которые задает нам заказчик в лице Министерства обороны. С этой точки зрения она эффективна. И это не просто фантазии или попытка самообмана. Это реальная ситуация. Мы все время сверяем характеристики своих станций с тем, что имеет наш конкурент в лице США или западноевропейских участников НАТО.

«СП»: – Скажите, а в мирное время это же никак не проверить на практике? Это все умозрительные расчеты?

– Нет, ну почему? Сегодня практически никто не проводит натурных испытаний так, как мы их проводили в 50-е годы. Сегодня очень большой объем имитационного моделирования, и сегодня большой объем отработки объектов на моделях, где идет полный расчет того, что происходит в тех или иных ситуациях, в том числе на комплексных имитационных стендах. Не только здесь, но и на соответствующих стендах, которые летают в космосе, где мы отрабатываем по соответствующим спутникам работу станций и на предмет того, как она распознается, на предмет того, как она распознает объект, на предмет того, с какой эффективностью она работает на опережение с точки зрения обнаружения, и так далее. Поэтому - нет, это вполне реальная работа.

«СП»: – Тестирование возможно и в мирное время.

– Конечно.

«СП»: – Вот Георгий Бушков задает такой вопрос: «Габалинская РЛС полностью потеряна для России»... Я так понимаю, не потеряна, мы сами оттуда ушли, в Армавире поставили станцию «Воронеж», которую сделали, в том числе, и с вашим участием. «Есть ли смысл ее использовать в дальнейшем?» – это первый вопрос. Второй вопрос такой: «Хорошо ли прикрыта граница России с Севера? Могут ли ракеты и самолеты вероятного противника свободно вторгаться в наше пространство через Северный полюс? Раньше там стояли «точки» ПВО, сейчас этого нет».

– Если говорить о Габалинской РЛС, то мы оттуда не ушли, мы просто не договорились о стоимости аренды. Не мы, а Министерство обороны наше не договорилось о стоимости аренды с руководством Азербайджана. Мы убеждены, что это решение было верным, потому что та станция, которая сегодня прошла государственные испытания в Армавире - «Воронеж-ДМ» - полностью компенсирует все те потери, которые могли бы возникнуть из-за отсутствия у нас Габалинской станции. Не думаю, что у нас есть необходимость туда возвращаться, да и нет смысла возвращаться. Хотя у нас были определенные планы по модернизации этой станции, если бы мы там оставались. Мы рассчитывали там применить целый ряд новых технологий, которые позволяли бы улучшить характеристики этой станции, но что не случилось, то не случилось.

«СП»: – Насколько я знаю, с помощью Габалинской станции мы наблюдали многие ключевые эпизоды войны в Заливе в свое время. Мы можем сделать то же самое из Армавира?

СБ: – Да. У нас там достаточно хорошая дальность, хорошие характеристики, и вообще эта станция серьезно отличается от всего того, что мы делали раньше. У нее серьезный объем возможностей по контролю космического пространства. В процессе государственных испытаний мы этой станцией обнаружили более трехсот космических объектов, которые не были внесены в каталог.

«СП»: – Ближний космос – на орбите имеется в виду?

– Да. Все, что летает в космосе, так или иначе, находится в каталоге. Эти объекты не были занесены в каталог. Это очень большой успех. Здесь мы ничего не потеряли. А с точки зрения эксплуатации, эта станция значительно дешевле станции, которая стояла у нас в Габале. Это станция нового поколения, целый ряд затрат отсутствует. Например, водяное охлаждение, вместо него теперь воздушное охлаждение. Это значит, что там отсутствует инженерная инфраструктура, обеспечивающая водоподготовку и водоохлаждение.

«СП»: – Спрашивает Дмитрий: «Скажите, пожалуйста, что ожидает в ближайшем будущем ОАО «НИИДАР», головное предприятие России по РЛР? Чем вызваны переводы научных подразделений и опытного производства со своих наработанных мест на улицу Восьмого марта, в Зеленоград».

– «НИИДАР» пока является дочерней компанией нашего концерна, и его ожидает очень большое будущее. Что касается наработанной площадки и всего остального, конечно, научно-производственное объединение «НИИДАР» - это очень старое предприятие. Ему уже более 90 лет, там есть серьезная изношенность производственных мощностей, и оборудования, и всего остального. Поэтому и возникло решение, что мы должны будем сконцентрировать все наши разработческие силы и научно-тематические подразделения на улице Восьмого марта, там, где у нас расположены подразделения Радиотехнического института. Что касается Зеленограда, то туда переводится только опытно-экспериментальный участок «НИИДАРа».

«СП»: – «НИИДАР» – это электроника?

– «НИИДАР» – это радиоэлектроника. Это головной разработчик станции «Воронеж-ДМ». И мировой лидер в области разработки и производства загоризонтных радиолокационных станций.

«СП»: – А мы строим новые заводы, которые бы производили электронику мирового уровня?

– Конечно.

«СП»: – И они где-то уже компенсируют наше отставание в электронике, про которое все знают?

– Конечно. Сейчас, насколько мне известно, чуть ли не в этом году заканчивает строительство первых очередей таких заводов концерн «Алмаз-Антей».

«СП»: – Это системы ПВО.

– Да. Два принципиально новых завода. Там тоже было связано с переводом персонала с одного завода на другой. Мы провели модернизацию и строительство нового завода в Саранске.

«СП»: – В какие годы?

– В эти, в 2000-е. У нас в планах стоит на следующий год строительство второй очереди завода, потому что не хватает мощностей для тех планов и задач, которые перед нами ставит Министерство обороны. Кроме этого, мы только в 2012 году закончили и ввели новую фабрику в Зеленограде по производству микроэлектроники. База с топологическим размером девяносто нанометров. Известный у нас рубеж.

«СП»: – Вопрос Владимир задает: «Чем ответит российская оборонка на американские гиперзвуковые ракеты, превышающий скорость звука в 4-5 раз?»

– Ну как – чем ответит? Ответит адекватно!

«СП»: – Мы сможем их обнаруживать? Вот метеорит на Челябинском не обнаружили – скорости большие. А гиперзвуковые ракеты?

– Во-первых, сегодня загоризонтные станции, которые разрабатывает НИИ дальней радиосвязи, могут работать по целому ряду гиперзвуковых целей. Я думаю, что сегодня у нас есть полная уверенность в том, что мы в состоянии будем в ближайшее время адекватно реагировать на все угрозы, которые связаны с воздушно-космическим падением. И по аэродинамическим целям, и по гиперзвуковым целям.

«СП»: – Обидный для российского ПВО вопрос: «Почему российские средства ПВО в конфликтах за рубежом не оправдывают или не отвечают техническим требованиям? Количество сбитых самолетов составляет один процент из тысячи вылетов», – спрашивает Александр.

– Мы никогда так предметно и глубоко не занимались вопросом противовоздушной обороны. Все-таки, мы работаем в немножко другой зоне ответственности – в ракетно-космической обороне. Тем не менее, я думаю, что проблема не в том, что плохо работает система ПВО. Проблема в том, что те, кто ее эксплуатируют, не могут обеспечить соответствующую защиту на период сложных военных событий. Должна быть изучена проблема живучести этих объектов в условиях военных действий. Когда идет внезапное нападение, в первую очередь подавляются именно эти средства. Разными способами: и помехами, и активным подавлением.

«СП»: – Я правильно понимаю, что если бы это были неэффективные комплексы, то сейчас бы не было такого шума вокруг возможных поставок систем С-300 в Сирию, не приезжали бы к нам из Америки, из Израиля уговаривать не поставлять эти системы.

– Конечно.

«СП»: – «Спутники системы раннего предупреждения ракетной атаки будут выведены из строя первыми. Таким образом, оценить масштабы атаки можно будет только при помощи наземных средств контроля, которые также будут атакованы при помощи самых разнообразных средств поражения, вплоть до ядерных. Как вы планируете совместить высочайшую чувствительность и высочайшую защищенность этого оборудования?», – спрашивает Юстас.

– Если мы понимаем, что идет угроза с серьезным ущербом, мы должны адекватно отвечать. Вероятный противник знает, что мы можем ответить, в этом и есть баланс сдерживания.

«СП»: – «Мощные источники сверхвысокочастотного электромагнитного излучения способны выводить из строя все линии электропередач противника. Если США или Китай решатся на нанесение первого удара по России, наша система предупреждения о ракетном нападении будет их первой целью. Как вы можете осуществлять защиту от постоянно совершенствующегося оружия, о котором, в силу технологической отсталости России, в самой России, скорее всего, даже и неизвестно?», спрашивает вас Инна.

– Я могу Инне ответить только одно. Все, что сегодня разрабатывается с точки зрения средств воздушно-космического нападения – на самом деле, все это известно нам, и, конечно, разрабатывая новое поколение станций. Мы, в том числе, отрабатываем и вопросы, связанные с защитой. И соответствующий набор характеристик, который обеспечивал бы нам решение, в том числе, и этой задачи. А если не углубляться (это тема чувствительная), то, безусловно, вопрос номер один - создать средство таким образом, чтобы оно максимально было живучим в условиях военной обстановки. Поэтому существует целая программа работ в этой области, над которой мы сегодня активно работаем.

«СП»: – Вот такой вопрос: «Где вы собираетесь брать действительно талантливых программистов для осуществления прорывных проектов, если любой российский банк заплатит им в разы больше, я уж не говорю про западный? А любая корпорация, тесно сотрудничая с Пентагоном или ЦРУ, типа Гугла или Майкрософта, целенаправленно на корню за баснословные деньги перекупит разработчика вашего проекта, к примеру, на середине его осуществления».

– Мы сегодня черпаем кадры по хорошо известным адресам. Мы исторически работаем с такими ведущими вузами, как МГТУ Баумана, Физтех, МАИ. Еще целый ряд технических вузов: Московский университет радиоэлектроники, Московский энергетический университет, МИФИ. Кроме того, не все идут работать в банки, и не все интересуются исключительно банковской деятельностью. Что касается Пентагона, Гугла и Майкрософта – такая опасность есть, но относиться к этому тоже нужно спокойно. Наука интернациональна. Мы никогда не сможем поставить какую-то стену без потери для себя. Бояться, повторяю, не нужно. Нужно создавать очень серьезную конкуренцию. Нужно давать молодым людям интересные, амбициозные задачи. Тогда никто не уйдет.

«СП»: – Я правильно понимаю, что деньги – не всегда главное?

– Не только деньги. Есть молодые специалисты, которым мы покупаем жилье. Есть специалисты, которым мы субсидируем покупку жилья.

«СП»: – В Москве?

– В том числе и в Москве, конечно. Есть специалисты, которых мы из Москвы отправляем на свои предприятия на периферию, в Саранск, в Ярославль. Сегодня 2012 год. У нас есть опыт корпоративного управления. Все дело в работе с кадрами.

«СП»: – Вы говорите, что мы постоянно работаем в контакте с зарубежными организациями. Я так понимаю, что иностранной разведке в этих условиях работать очень просто. Как вообще сохранять тайну в таких условиях?

– Вопрос обеспечения режима и государственной тайны – это вопрос сугубо профессиональный, я и точно убежден, что есть достаточно средств, чтобы обезопасить себя от утраты государственных секретов. Только здесь не нужно гипертрофировать эту проблему, чтобы не получилось так, что мы начнем закрывать те или иные отрасли науки и техники только потому, что это секретно. Или суперсекретно. В итоге замкнутость приведет к тому, что мы не столько будем развиваться, сколько деградировать. Наука не может существовать в замкнутом пространстве.

«СП»: – Опыт Советского Союза показывает, что может. За «железным занавесом» - ничего, существовали, развивалась наука.

– Наука развивалась и потому, что по основным, магистральным направлениям науки (я, прежде всего, говорю о фундаментальной науке), она не была сугубо закрытой. Мы получали достаточный объем информации о том, что происходит на Западе. Целый ряд направлений, по которым мы отстали, например, в компьютерных технологиях, – все наши проблемы были связаны с тем, что мы в свое время «закрыли» себя. Как было с мобильной связью. Мир пошел вперед, а мы отстали. Хотя потом мы нагнали, конечно. Сейчас каждая бабушка и школьник с мобильным телефоном. Если мы хотим быть впереди, мы не должны закрываться от инноваций.

«СП»: – Наш читатель Данко жестко формулирует свой вопрос: «Вы лучше, чем кто-либо другой, знаете, что система А-135 не выполнит свою функцию защиты Москвы в силу множества факторов. Однако наличие этой фикции позволяет официальным кругам сохранять иллюзию заботы об обороноспособности страны. А, вероятно, противники наши знают, что когда им будет что-то нужно, они сделают все, что захотят. Отсюда никто не заинтересован в строительстве хоть чего-то, угрожающего осуществлению интересов США. Место, где находятся деньги и дети нынешнего правящего слоя России. Как вы себя чувствуете, участвуя в этом очередном обмане населения России, уже сейчас имеющем все признаки обычного воровства в насквозь коррумпированных космической и оборонной отраслях?»

– Не хочу отвечать за всех. Но мы работаем в частной корпорации. Корпорации, которая отвечает всем передовым мировым корпоративным практикам. Она абсолютно прозрачна, иначе на бирже нам предъявили бы соответствующие штрафы и санкции. У нас прозрачная отчетность, можно все сразу увидеть, что у нас «распиливается» или «не распиливается». Поэтому этот вопрос я сразу оставляю за кадром. У нас в кампании это в природе невозможно. Мы отчитываемся по международным стандартам бухгалтерского учета. Нас проверяют аудиторы из мировой четверки ведущих аудиторов. Проверяют все наши корпоративные результаты. Не считаю, что у нас могут быть какие-то серьезные нарушения. Отчеты публикуются на бирже.

Теперь второе. Конечно, никакого самообмана нет. Потому что А-135 не была построена для обмана или самообмана.

«СП» – Это противоракетная оборона Москвы, да?

– Да. Именно поэтому к ней наш заокеанский сосед относился с очень большим и пристальным вниманием. Всегда, когда они приезжали к нам, интересовались нашим локатором. Это «Дон». Если бы это был обман, или если бы они понимали, что нет никакой угрозы для них, то все отношения, которые сейчас существуют между Россией и США, странами НАТО, строились бы по-другому. С нами считаются именно по этой причине, что мы в состоянии защититься. А так бы с нами никто не считался. Хотя такая территория большая и с таким количеством ресурсов – к ней всегда будет повышенный интерес. Вода, лес, полезные ископаемые, нефть.

«СП»: – Я так понимаю, что заостренность этого вопроса продиктована тем, что наш читатель знает, что система «А-135» создавалась достаточно давно. Если не ошибаюсь, в 60-70-х годах технические задания были на нее. Да?

– Понимаете, ни одна такая система не создается единожды. Она проходит длинный жизненный цикл и модернизацию. Тот же «Дарьял» был создан в 70-х годах. Но, тем не менее, они же до сих пор работают, и очень надежно. Есть станции, которые стоят на боевом дежурстве, которые выработали двукратный, трехкратный свой ресурс, но, тем не менее, положа руку на сердце, они продолжают надежно работать. Так и с этой системой. Почему? Потому что идет плановая модернизация, наращивание характеристик, изменение вычислительных средств. Были с одной скоростью вычислительные средства, сегодня быстродействие вычислительных средств принципиально другое. Идет замена этих средств. Идет постоянный процесс по модернизации. Поэтому говорить о том, что она неэффективна или что-то неспособна делать – это, мягко говоря, упрощенный подход к этой проблеме.

«СП»: – Понятно. Читатель по имени Дмитрий: «В России полный провал с элементной базой для электронных приборов. Единственная возможность – импорт из Китая. С другой стороны, Китай сам не производит чипы «милитари» или «спейс». Все чипы можно аккуратненько проложить закладками. Так, чтобы, когда надо, они не сработали. Так, как было сделано с Ираном, с его ядерной программой, зараженной вирусами то ли американского, то ли израильского производства. Из чего вы собираетесь строить систему предупреждения ракетного нападения и как достичь ее неуязвимости от вышеуказанных факторов?». Как я понимаю, речь идет опять об электронике.

- Первое. Я бы оставил сейчас в стороне такую чувствительную тему, как кибербезопасность. Хотя она сегодня очень актуальна и над ней сегодня работают.

Теперь что касается элементной базы. С элементной базой у нас в России сегодня есть серьезные сложности. Но проблема решаема. Вопрос в том, какими усилиями и с какой интенсивностью решать. Мы сегодня должны признаться, что в изделиях, которые работают на оборону, большой процент электронно-компонентной базы импортного производства. Конечно, электронно-компонентная база не целиком, что называется, приезжает к нам из Китая. Во-первых, не только из Китая. Это и Тайвань, и Малайзия и так далее. Много поставщиков.

При этом нужно иметь в виду, что определенный процент этой электронно-компонентной базы там изготавливают по нашему дизайну. Разрабатывает наше дизайн-бюро, а изготавливают на тех фабриках. Это касается размеров от 90 нанометров и ниже.

Что касается размеров 90-180 или 250 нанометров, то мы рассчитываем в самое ближайшее время провести импортозамещение по этим размерам.

Нам, конечно, надо всем вместе работать. Развитие микроэлектроники – это национальная задача. У всех ведущих стран одна, две, а то и три программы по развитию электроники. У нас такого класса программы пока до конца не сформированы. Есть только отдельная программа по развитию радиоэлектронной промышленности. Есть программа по развитию оборонно-промышленного комплекса. Там присутствует, в том числе, и развитие электроннокомпонентной базы. Но развития микроэлектроники как отрасли у нас еще нет. Рассчитываем, что начнется большая совместная работа с правительством по этому вопросу.

Микроэлектроника, так же как и информационные технологии - важнейший признак информационно-технологической независимости государства. Я хочу, чтобы все отчетливо это понимали. Сегодня мы преодолели тот бесконечный разрыв, который существовал в 90-е годы по микроэлектронному производству. Особенно с вводом в строй фабрики в 90 нанометров. Хочу обратить ваше внимание: Россия стала восьмой страной в мире, которая обладает этой технологией. Всего восемь стран в мире обладают технологией 90 нанометров! И мы одна из них.

«СП»: – То есть, популярная раньше фраза о том, что мы в электронике отстали навсегда, устарела.

– Вы же понимаете, это такое философское замечание. А когда говорят о конкретных отраслях – микроэлектроника тоже разная, – мы где-то впереди, где-то отстаем. Если мы будем встроены в мировую цепочку по производству микроэлектронной продукции, в той нише, в которой мы будем занимать свое место, то не отстанем. Сегодня у нас есть свои планы по 65 нанометров, по 45 нанометров.

Мы должны понимать, что микроэлектроника в ближайшие десятилетия будет еще активней развиваться. И быстродействие вычислительных средств, которые обеспечивают, в том числе, работу наших радиолокационных станций, во многом зависит от того, как будет развиваться микроэлектроника.