| 6-е на 7-е, когда мы были в больнице последний раз, люди начали поговаривать, что «что-то неладное, что-то назревает», никому не хотелось верить, что все это перерастет в войну. Самое интересное, что до последнего момента никто не верил, думали между собой, что будет «буча», но до нас не дойдет. И вот мы оказывали помощь, находились в цхинвальской республиканской больнице. Мы подсчитывали, было 6—7-го августа около 40 раненых. Это пострадавшие из состава осетинских миротворцев, — человека 3—4, но в основном это было мирное население- 35—40 человек. Объем помощи был оказан 6—7 числа, до обеда. А когда мы уезжали, еще больше стало поступать раненых, но с этим боролись уже местные врачи. В основном осколочные ранения, но были и пулевые. Грузины обстреливали город в основном из минометов. А пострадавшие... кто-то вышел в огород, кто-то за водой, где-то кто-то привязывал собаку... Были все, и старики, и женщины, насчет детей не помню, в основном старые люди, которые, возились по хозяйству на своем приусадебном участке, вот они и получали ранения.
Кристина Литовка — Самое интересное, когда я приехала в командировку в Цхинвал, в медпункте батальона, всего было «по минимуму», и оказать реально медицинскую помощь (случись что) с таким набором медикаментов и инструментов было просто невозможно. Не было самых элементарных вещей: шкафов, которые требуются для инструментов для больших операций. Перевязочный материал был, но такой, какой мне нужен, — его не было. Также и нитки... мы приезжали во Владикавказ (5—6-го августа), все это выписывали, потому что работать в батальоне было практически нечем.
-А когда все началось?
Александр Коновалов — Где-то ближе к обеду 7-го числа поступил звонок от командира батальона, что «ситуация накаляется». Нас попросили прибыть на территорию миротворческого батальона. Потому как, в расположении батальона оставались только младший медперсонал. Все врачи были в гражданских больницах. 7-го числа часа в 3—4 дня мы вернулись в батальон.
Дмитрий Зубок — Мы вечером вышли отдохнуть, по-моему, вечерний чай как раз попили. Вдруг смотрю, начпрод бежит, уже в каске и в бронежилете. Тут уже было понятно, что что-то не то происходит. К нему подошли и спросили, «что за суета такая?» Он ответил, «вы ребята, что-то совсем расслаблены, отдан приказ на поражение, на огонь.»
Кем отдан приказ, кому?
Дмитрий Зубок — Миротворческим войскам. Потому что уже был обстрел первого батальона, который внизу в городе, а второму сказали «огонь на поражение». Ответ уже можно давать смело. Как раз в это время начались перемещения по всему батальону. И потом уже не шутка, когда в сам Цхинвал полетел «Град». Практически, из-под нашего забора было видно. «Зрелище» конечно впечатляющее. Удары не были точечными, там кругом была бойня
-Когда начался массированный обстрел города?
Александр Коновалов — Обстрел начался с 7—8-е августа. Мы находились тогда в медпункте, даже по звуку я понял, что уже пошел именно артиллерийский обстрел и обстрел из «Градов». С нами был товарищ стоматолог, и мы с ним выходили посмотреть. Ведь почему название «Верхний городок»? Потому, что сам городок находится на небольшом взгорье. И когда ты подходишь к забору, который огораживает сам батальон, то смотришь сверху на Цхинвал, он как на ладони. Вот мы подходили, (это было где-то в районе после 10-ти, ближе к 11-ти), и видели, как попеременно, где-то минут по 30—40 по городу велся огонь — небольшое затишье,- и опять огонь. Начался массированный обстрел, били по жилым домам, по больницам, ну это четко видно. На фоне темноты ракетные залпы, огонь — это очень все видно. То, что нам было видно, били из села Земо- Никози, которое было прямо напротив нас, через поле, то есть огонь велся оттуда.
Потом где-то в районе четырех часов утра (мы находились в медпункте) сыграли тревогу и по приказу командира батальона мы получили бронежилеты, получили автоматы, каски и экипировались. Где-то в это время, была беседа с командиром батальона, который дал нам понять, что уже дан приказ «в случае чего, стрелять на поражение». Нас построили. Сначала огонь по нам велся из стрелкового оружия, но так, больше пугали, скорее всего. Это где-то началось в 5.50 и минут через 15—20 -бабах! Слева от нас (от медпункта) стояла казарма, а на третьем этаже казармы стояла наблюдательная вышка, выложенная камнем, и там стоял осетинский наблюдатель и наш боец — миротворец- наблюдатель. И вот первый залп, после всего все началось, пошли первые раненые...
Первый тяжелораненый, который после оказания помощи перешел из разряда груза 300 в груз 200, это был осетинский наблюдатель. Был выстрел с танка со стороны грузинской территории, из села Земо-Никози, прицельно в эту вышку наблюдателя. Принесли и нашего бойца раненого средней тяжести (было осколочное ранение конечности), он подальше на крыше стоял... и у североосетинского ополченца была травма, несовместимая с жизнью. Там было осколочное ранение головы, осколочное ранение грудной клетки....... Были проведены реанимационные мероприятия, все эти манипуляции мы проводили на базе автоперевязочной, которая была огорожена, была с красными крестами, был белый флаг. То есть невооруженным глазом было видно, что это именно медицинская машина, то есть именно для оказания помощи раненым и больным, и не какая это не «единица боевой техники». И когда реанимационные мероприятия проводили, мы все обратили внимание, такой пошел звон по металлу, по нам из стрелкового оружия начали бить... А она (автоперевязочная машина) еще стояла как-то неудобно, в разрезе между медпунктом и баней, то есть открытое пространство, и она свободно начала простреливаться из стрелкового оружия. Там был кислородный баллон, аппарат искусственной вентиляции легких, мог произойти взрыв, что могло повлечь за собой жертвы.
После этого было принято решение, и мы переместились уже в сам медпункт. Со стороны двора батальона, со стороны плаца, он не простреливался.
Дмитрий Зубок — Где-то часов в 7 утра. Минометный обстрел вдоль забора шел, а потом началось и из стрелкового оружия. Одновременно начали стрелять. И момент запомнился, я вышел из медпункта, как раз первых раненых понесли и в этот момент произошел взрыв, из танка, когда уже в третий этаж влетел снаряд. Стенка уже начала рушиться постепенно. Первые убитые появились тогда, это минут 15—20 после начала обстрела. Тут понял, что уже не шутки. Мы пошли в автоперевязочную, и что самое удивительное, она была с красным крестом, но в нее начали влетать пули.
А грузины не знали, что там медпункт?
Дмитрий Зубок — Конечно, знали. Еще в начале августа комбат нас предупреждал, чтобы мы не «светились» там особенно, так как на сопредельной территории постоянно находились грузинские военнослужащие с биноклями, со стороны Земо-Никози. Было постоянное с их стороны наблюдение. Все помещения миротворческого батальона были давным-давно всем известны, и было понятно, что и где находится.
Кристина Литовка — Мы всё (медоборудование) разложили, но приходилось бегать, чтобы все перетащить, потому что постоянно обстреливали и потом решили сделать операционную уже в столовой медпункта.
Александр Коновалов- А второй 200-ый, которого принесли, (это был убитый выстрелом снайпера), я не знаю его фамилию..... Это был второй убитый, это был командир разведвзвода.
— Миротворец?
Александр Коновалов — Да, из нашего миротворческого батальона, командир взвода. Молодой парень, старший лейтенант. Его принесли, только начали вносить, мы взяли его на руки, он обмяк, положили его на импровизированный операционный стол. При осмотре тела я обнаружил, что у него было входное отверстие со стороны шеи, скорее всего, он или отбегал, когда перебегал от казармы к медпункту, и выходное было со стороны спины отверстие и где-то седьмой шейный позвонок. То есть это была именно пуля снайпера. И стало понятно, что все намного серьезнее. Приказ командира батальона, (хотя он сам был ранен осколочным ранением), полковника Тимермана... Им было принято решение переместиться в соседнее здание — в баню.
Мы передвигались туда, когда велся прикрывающий огонь из пулемета, чтобы дать перебежать. Так же, дымовая завеса была, чтобы с меньшими потерями перейти .... все это произошло, и по команде. Грубо говоря, сначала представители медслужбы и разведчики пошли, ну, потом комбат. Человек 12 или 15 нас перебежало за баню.
Как раз вот ведется, если там посмотреть, посмотреть на съемках, там ведется съемка, когда мы все сидим, присели, и раз, съемка прерывается... резкий хлопок.
Сначала вы работали в автоперевязочной, потом перешли в медпункт?
Дмитрий Зубок- Да. Невозможно было работать. Выйдешь на улицу и схлопочешь пулю, это сто процентов.
Из медпункта вы перешли в кочегарку?
Дмитрий Зубок — Да во время перемещения как раз упала крыша. А потом уже понимаете, остановить было невозможно, вся техника была взорвана. Все точки были пристреляны
У грузин или у нас?
Дмитрий Зубок — Конечно у грузин. Их танки заходили с одной стороны, с другой, и прицельно по нам били.
А пехота была, грузинская?
Дмитрий Зубок- 8-го не было, 9-го была. Сначала ведь надо артподготовку провести «красивую», а потом подходить и кто останется уже добивать.
Помимо танков 8-го действовала еще и грузинская авиация?
Дмитрий Зубок — Тяжело сказать, кто бомбил. Когда кругом земля горит и все взрывается тяжело вообще понять, куда и кто бежит. Уже не до скальпеля, уже и не до помощи...
А где помощь-то оказывали?
Дмитрий Зубок- В подвале, потом в кочегарке, заносили.... Все, что осталось,- бинты, препаратов там и не было толком. Приходилось практически работать на живую. Поверхностнолежащие осколки, иммобилизация максимальная. .. Помню даже какие-то дощечки использовали в качестве шин.
Кристина Литовка — Какие-то ощущения, всё, это крыша просто обрушилась...
Александр Коновалов -.... то есть крыша, кирпичи всё это обваливалось, ничего не видно, такое ощущение, что ты ослеп, потому что идет эта пыль, всё. Когда начинает развеиваться, мы поняли, что просто начали пристреливать. Грузинские наблюдатели поняли, куда мы переместились, и просто уже начали вести прицельный огонь. И комбат сказал, что сейчас, скорее всего, они пристреливаются, и очередные снаряды ... четко лягут по нам. Он приказал перемещаться в кочегарку. И все мы группой, (кто находился в караулке, кто находился в казарме), начали перемещаться, собираться в кочегарке. Это конечно старое здание, но там были прочные конструкции...
Кристина Литовка- Там был подвал, самое важное...
Александр Коновалов — Во-первых, там было подвальное помещение, где мы могли помощь оказывать. Туда же приносили раненых, туда же приносили убитых, и оттуда велось какое-то управление батальоном. В этой кочегарке мы просидели где-то до вечера.
— В какой момент было максимальное число потерь с нашей стороны?
Александр Коновалов — Когда был обстрел караульного помещения, там были жертвы. Потом, грузинский танк вышел на позицию и практически расстрелял полностью наш парк. Наши БМПешки, соответственно стреляли в ответ, два или три экипажа сгорели заживо они находились в этих БМП, с полным боекомплектом сгорели. Один, по-моему, боец какой-то сам дополз обгорелый. Основные потери были часов с семи и до 11-ти утра 8-го..., а там уже просто осколочные ранения, пока кто-то там забирал раненых, перебегали — ранение получили, пока бойцы перемещались между постами,- вот они получали. Основное, это грубо до 11-ти, 12-ти утра основные были потери.
Дмитрий Зубок- Сначала человек 5 убитых. Но там потом многих собирали, кто как. Троих просто занесли агонирующих больных.
А за пределами батальона находился кто-нибудь из вас?
Дмитрий Зубок — Да, блок-посты, но они как-то вовремя ушли. Оставили позиции и ушли.
А вот те БМП, расстрелянные грузинской стороной, в которых сгорели экипажи?
Дмитрий Зубок- Были такие ребята. Один экипаж решил выйти в Цхинвал сам и прочищать дорогу самостоятельно и только спустились вниз их сразу же прямой наводкой... Там и сгорели.
Вам гуманитарный коридор 8-го дали?
Дмитрий Зубок — Да, на два часа.
Для вывоза раненых или вообще?
Дмитрий Зубок- Нам объяснили, что для вывоза раненых. Потери были бы еще больше, если бы мы оставались в этом подвале
Александр Коновалов — Где-то в районе шести часов вечера восьмого числа командующим миротворческими силами, была достигнута договоренность с ОБСЕ и нам дали коридор. И была единственная уцелевшая машина из всего автопарка, которая называется броне-Урал. Она, по крайней мере, защищает от стрелкового оружия. Мы собрали тяжелораненых, потом раненых средней степени тяжести, что нам повезло, это было около 24-х человек и с ними был санинструктор, который сам получил осколочное ранение, это был рядовой Шенц. Он был старшим этой машины и поехал через Цхинвал, занятый грузинскими войсками под обстрелом.
Кристина Литовка- Кстати, Шенц, у которого было ранено плечо, он был старшим машины. Он сам в состоянии шока, наверное, был. Было по бумагам у нас 23 тяжелорененых, тяжелой и средней степени тяжести, Шенц был 24-м, по нашей тетрадке. Мы ребят отправили, потом с ними мы связывались. Где-то уже ночью, в час ночи кто-то из ребят прозвонился, сказал, что «все, мы добрались!». По-моему, они сначала в Джаву приехали, а уже из Джавы на Владикавказ их отправили.
Александр Коновалов -Перед этим под огнем мы провели сортировку раненых и нам удалось их отправить. Многие из раненых ребят, которых мы отправили, даже до следующего утра не дожили, просто из-за кровопотери. Основные медикаменты, оборудование, которые хранились в медпункте сгорели, потому что рядом стоял БМП, попаданием из танка он загорелся, огонь перекинулся на эту аптеку, все выгорело. Как говорила уже Кристина, приходилось оказывать помощь именно подручными средствами, какой-то перевязочный материал, что-то где-то у кого-то в аптечках было, потом в вещмешках.
Дмитрий Зубок- Мы ждали помощи постоянно. Связь была и нам постоянно говорили «вот-вот, вот-вот». 8-го числа все ждали.... Единственно повезло, что Урал ушел с ранеными. Повезло, что этот Урал один остался, потому, что все остальное сгорело. Загружали раненых... Случай у нас такой был, двое раненых и два брата, родных причем... Урал уходит, через Цхинвал не понятно дойдет или нет... Одного положили в Урал, а второго... говорю «чтоб мать не расстраивать, пусть остается с нами уж лучше...»
После того, как отправили раненых что делали?
Александр Коновалов- Миротворцы отстреливались, когда по ним велся огонь. Огонь мы открывали периодически, когда подходил грузинский спецназ. Потом где-то девятого числа с утра подошли наши танки. Кстати, один из танкистов расстрелял полностью свой боекомплект, потом выезжал на позицию, просто пугал грузинский спецназ. Наши разведчики вставали за ним, аккуратненько перемещались. Просто «выезжал и пугал», не имея боезаряда. А так мы отстреливались и стрелковым оружием, когда грузинский спецназ начал приближаться, и из минометных орудий, это уже когда велся по нам массированный огонь. Когда было понятно, что именно на нас идет спецназ..., не на Цхинвал, а именно на нас идет атака.
Дмитрий Зубок- Продолжали держать оборону. Вроде бы ночь прошла спокойно, даже начали перемещаться опять по батальону. Пошел, даже свои вещи какие-то забрал, но так по мелочи... Книжки взял.
Говорят, Дима, ты курить бросил 8-го?
Дмитрий Зубок — Я на тот момент практически бросил. Восьмого числа, как раз во время бомбежки, помню по фильмам,- куришь, легче становится.... Даже попросил у нашего хирурга сигарету. Смотрю, обстрел еще усилился... Решил, что последняя моя затяжка. С того момента я вообще не прикасаюсь.
Александр Коновалов -После четырех часов 8-го, ближе к шести часам было принято решение, соединиться с остальными бойцами и перейти в подвальное помещение казармы.
Перейдем к 9-му августа....
Дмитрий Зубок- 9-ое число оно тоже знаменательное. На тот момент 4 танка появились, наши. Первый, по-моему, сразу подбили. Второй давление стравил, тоже встал. Я помню, с него еще боеприпасы перегружали. А один танк стоял у входа в нашу казарму, так как от задней частим казармы к тому времени вообще ничего не осталось. Он не дал зайти грузинам с обратной стороны и завалить этот единственный вход. В подвале находились и спецназ, и кто только не был.... Водитель танка, когда узнал, что идет грузинская пехота (там недалеко КПП), прыгнул в танк, выехал и начал их просто пугать. Мол «мы еще оказывается живы, мы дадим отпор»... При этом КПП было тоже пристреляно. Когда мы с ним потом общались, он сказал, «что тогда понял, что все, конец.... если я не выйду, то и мне конец и всем пацанам конец.»
Александр Коновалов -Около суток мы там находились, вплоть до вечера 9-го числа. Оттуда уходили на посты, оттуда какая-то велась связь, там мы находились до того , как мы покинули батальон, потому что поняли, что безысходность.
— Безысходность?
Александр Коновалов- Во-первых, если брать здание казармы, то на торце здания стоял как бы модуль... и полуподвальное помещение и был там склад. Он выходил на как раз, на село Земо-Никози, из которого нас и обстреливали. Было многократное попадание в здание и произошло задымление. Мы последние минут сорок-пятьдесят сидели уже, кто смачивал молоком, кто смачивал водой, там марлевые повязки находили, платки какие-то там... просто задохнулись бы там. Потом уже подъехали грузинские танки и казарма превратилась в Сталинград, и нас просто тупо уже расстреливали с танков.
Смысл такой: либо просто мы задохнулись бы, либо просто нам не дали бы выйти, и всё. Нам навстречу пробивался батальон. Ну, не знаю по номеру батальона — это батальон, который базируется в Прохладном, в Кабардино-Балкарии, он пошел навстречу. И как бы часть огня оттянул на себя, и у нас была возможность отойти. Комбатом было принято решение на отход батальона, Нам удалось отойти с наименьшими потерями.
Дмитрий Зубок -Очень тяжело было работать. Помню подвал уже начал трястись от взрывов . Как раз в то время спецы, они перемещались, — раненые появились, надо было зашить... Зашивали, сверху плащом накрывались, потолок стал сыпаться. Стенка рухнула, с каждым взрывом подвал стал проседать и с каждым взрывом сыплется прямо в рану.... Все в шоке конечно были. 9-го утром грузинская сторона возобновила артобстрел.
Несколько раз и пехота пыталась зайти. А потом мы покинули расположение, потому, что к нам пошла помощь.
Правда колонну, которая к нам шла, начали расстреливать на улице, которая проходит ниже батальона. Грузины отвлеклись. Еще помню, забегают наши спецназовцы, (а я с ранеными сидел), и говорят, что поймали грузинского военнослужащего, мол, он уже поставил маячки рядом с нашей казармой и будет авиаудар. И все поняли, что подвалы «Град» выдержат, но авиаудара уже нет. Авиабомба пробивает здание насквозь и взрывается в подвале. И тогда комбат сказал: «Ну все, уходим через зеленку...» Зеленкой оказалось.... кукурузное поле. Пришлось вот с ранеными бежать.
В каком часу было?
Дмитрий Зубок — Ближе к четырем часам.
Александр Коновалов — Стечение обстоятельств было, потому что до последнего мы не собирались уходить. То, что реально стали прицельно просто долбить по казарме и пошло задымление. Находиться в помещении было невозможно, мы поняли, что будет обвал здания после танкового обстрела либо просто мы задохнемся и выйти нам не дадут. И был момент, когда на помощь к нам шел батальон Прохладненского полка, то есть основной огонь был переключен на них, у нас какая-то появилась возможность с меньшими потерями. Сотрудники следственного комитета при прокуратуре говорят, что якобы один или двое у нас погибших, я не знаю сколько у нас погибло когда ... мы отходили. Получился такой момент отойти.
А сколько человек из батальона выходило?
Дмитрий Зубок — Может человек пятьдесят максимум.
И вас, я так понимаю, к счастью не заметили...
Дмитрий Зубок — Говорят из тех, кто выходил последними, кого-то задели. Спецназ грузинский заметил.
— А вы знали, что Прохладненский полк идет к вам?
Александр Коновалов- По рации мы сообщали, мы ждали их чуть ли не с самого утра. Все-все, идут к нам навстречу ... И мы не могли понять почему они не могут к нам подойти, а все было очень просто, с моста шла колонна на БМП, грузины начали обстреливать их с танков, солдаты спрыгивали, забегали в развалины. После чего огонь с танков велся именно по домам. Основное внимание грузинской стороны было сосредоточено на этом батальоне, поэтому появилось время, чтобы мы могли уйти.
-Сколько людей потеряли вот вы за эти дни
Александр Коновалов — Вот за эти, грубо говоря, там около полутора суток было потеряно 10, по последним, не знаю, оказалось на самом деле больше. При конкретном подсчете было потеряно 10 миротворцев убитыми. Было трое убитых разведчиков, просто с нами находились разведчики, спецы из Краснодара, вот у них было трое погибших. В сумме 13 человек. Полковник медицинской службы Антоненко, который был старшим нашей группы, вел две тетрадки со списками раненых, перемещение раненых, убитых. Это было, если не ошибаюсь, было 13 убитых: 10 миротворцев, 3 разведчика. И раненых около 38—42 где-то было. Это все кому была оказана нами помощь и кто по нашим бумагам проходил.
Кристина Литовка- Первичная обработка. Самое элементарное, что можно было — жгут наложить, обработать чем-то, что-то заложить, вытащить, посмотреть, что кости все целы, и все, потому что поток был очень большой. У кого палец, у кого там реально руки нет. Жгут, и все, и больше ничего не делаешь. Потом уже опять возвращаешься, когда поток уже заканчивается более менее, возвращаешься, смотришь все эти раны, где-то ослабляешь жгут, где-то дальше смотришь. И вот так, в таком темпе. Потому что потом у нас в медпункте сгорела аптека, вся сгорела, то есть медикаментов практически вообще не было, потому что самое элементарное просто сумки вот эти были, в которых все заложено было. И потом, когда мы были в казарме, бойцы все-таки они перебегали, и доставали инструменты из шкафа, все потихоньку тащили туда, также девчонки, которые были в столовой, тоже старались достать какое-то пропитание солдатам, хотя бы самое элементарное.
— У кого.... руки не было?
Александр Коновалов- Кисти не было. ... Приходит боец руку перебинтовать, я открываю, там вообще уже ничего, то есть кисти нет. Пришлось жгут наложить, обработать чем-то, и он ушел. Я говорю, «ты куда»? Он говорит, я дальше пошел! И ушел. Все. И как бы особой-то боли в глазах не было. Шок был. Я говорю, «ты куда?», он говорит, «все, я ушел». .
Кристина, а вы как уходили 9-го?
Кристина Литовка — Мы уходили почему-то какими-то группами. Сначала ушел от нас Дмитрий Зубок — травматолог, я помню, что он ушел с ранеными. Я уходила практически предпоследней. Я Сашу Коновалова видела, когда по кукурузному полю мы бежали. Это было самое ужасное, ты бежишь, кукурузное поле еще не выросло, такие маленькие кустики, и ты бежишь, просто по тебе стреляют.
Александр Коновалов — Да, сзади преследовал грузинский спецназ, рядом с нами параллельно шел грузинский танк. Нам повезло, скорее всего, он просто нас не видел. У него был свой сектор обстрела. Поэтому сзади грузинский спецназ преследует, сбоку танк- неприятное ощущение.
Кристина Литовка- Бежали и далеко было бежать. Я с этим ноутбуком, мне было так тяжело. Я уже настолько выбилась, мол «все я никуда не пойду!», я уже настолько устала и психологически. А потом когда мы ушли в лесополосу, начали подтягиваться, всех ждать. Вдруг побежали, как раз мирное население увидело, что миротворцы уходят и они пришли к нам.
Александр Коновалов- Сначала местные испугались, подумали что мы грузинские солдаты. Потом мы дали понять, что мы российские миротворцы. И вот старики, женщины, дети, они к нам присоединились группой около 30-ти человек, именно местных жителей, мы с ними уже уходили. Скорее всего, они эту ночь пересидели также в подвале, одетые в какие-то тряпки, многие из них шли вообще босиком.... женщины, дети. Поэтому некоторые бойцы отдавали им вещи, отдавали свои берцы... Женщинам, тем более там пошла гористая местность, помогали подниматься в гору.
— Как вы раненых с собой такое количество забирали?
Александр Коновалов — К тому времени это были очень легко раненые. Тяжелых вывезли накануне на бронеурале. Все передвигались самостоятельно. У одного была травма колена. Его вынес Дима Зубок. Так вышли на дорогу, а там уже Наши.....
А у тебя, Дима, была информация, что грузинские войска брали в плен кого-то из миротворцев?
Дмитрий Зубок — Из миротворцев не слышал.
Ну и грузинских военных у вас тоже не было в плену?
Дмитрий Зубок — Да один был, его потом отпустили, потому что уже все бежали... Его хотели сначала с собой взять ... Его наш спецназ взял, они тоже вокруг там ходили, вели боевые действия.
Ты хоть имя спросил?
Дмитрий Зубок — Я на тот момент ранеными занимался. Пришлось убегать ведь вместе с ними. Один тяжелый был, колено у него было и пришлось его тащить на себе.
В каком направлении уходили?
Дмитрий Зубок- В направлении «подальше от миротворческого батальона». Пошли в горы. Зашли в лес и начали теряться друг с другом. Кто-то пошел в одну сторону, кто в другую. Потом на одной дороге мы соединились с другой группой, более многочисленной. У некоторых была связь. Спецназовцы они все время со связью были.
А если бы спецназ не подошел вовремя?
Дмитрий Зубок- А там, на территории, уже был спецназ. Мы были усилены.
Они видимо тоже неспроста там появились?
Дмитрий Зубок- Отдать должное, они хорошо так отражали. Я сам помню, кто-то 9-го забежал к нам «дайте от подствольника гранату, гранат нету!». Все так молча переглянулись....
Ты говорил мне о том, что тебе пришлось и грузин полечить.
Дмитрий Зубок — Да, военнопленных, но это уже было после.
Ты ведь сам контужен был?
Дмитрий Зубок — Да. На территории самого миротворческого батальона 8-го числа. Во время обстрела здание сыпется, падает на голову. В тот момент я ощутил «эффект каски»))), не пожалел
— Кристина, какой момент вы начали снимать на свой фотоаппарат и почему?
Кристина Литовка — Во-первых, я всегда любила снимать. Я вообще не думала, что все выльется в такую картину, и окажется, что самые важные кадры — это мои. Потому что когда мы уходили уже, нам сказали, что в телефонах нужно убирать батарейки, а со мной был еще и ноутбук, и мне говорили, что они определяют, грузины, где мы находимся, все это надо выключить и многие мне говорили, выкидывай свой ноутбук. Я говорю, у меня вообще, батарейка разрядилась полностью, что там вообще ничего нет, я его отсоединила и я его тащила с таким уже усердием, просто было реально тяжело. И все равно я снимала, и все равно я все это перекидывала, потому что думала, что это будет очень важно.
И просто для себя, для ребят и кто останется жив, кто умер — это память, поэтому я снимала. Кстати говоря, это отвлекает немножко, страх как-то уходит, когда снимаешь. Разряжает обстановку, что ребята, там, показываю, говорю, улыбнитесь. Поэтому в каких-то таких моментах, даже когда снимала, мы перебегали, я включила фотоаппарат и в этот момент бац, такая крыша обрушивается и на съемке видно. Потом выключила, побежали, не знаю, так получилось. Вы знаете, когда обрушилась крыша, уже все, ступор у меня пошел. И когда мы спустились в подвал, Димка (Зубок) ... как раз сказал, говорит : «Кристин, снимай! Это пригодится, это надо будет. Видишь, никто нам не может помочь, связи нет, ничего нет. Что будет, неизвестно. И все время ждем подмогу, говорят да-да, сейчас она придет, но ее нет. Реально просто, куча раненых.»
Люди сами себя подбадривали, сейчас, все думают, сейчас полетят наши самолеты, придут спецы, десантники... Никого этого не было, поэтому мы были отрезаны и оставались одни. Самое интересное, до последнего момента, пока не пошли первые трупы, было ощущение, что это компьютерная игра, что-то где-то стреляет и происходит это не с тобой, ты как бы участник, но это не с тобой. Потом было уже не до смеха, не до улыбок. На военном языке, я так понимаю, вести прицельный огонь по врачам, где Красный крест, миротворцам или посредникам, -это ведь военное преступление!? Конечно, тем более есть определенные конвенции и соглашения, которые еще с давних времен. Договоренность разных сторон, что люди, которые работают под Красным крестом, они лечат обе стороны, оказывая помощь раненым, которые в данный момент не участвуют в боевых действий, урона никакого противодействующей стороне нанести не могут, я думаю, даже по-человечески это преступление. Просто бесчеловечно, даже если убрать какие-то все официальные нормы, стандарты, понятия, законы. Просто бесчеловечно. Ведь мы оказывали помощь не только осетинам, также было грузинские села. Бабушки, дедушки, которые были, они тоже не покинули свои дома. От военных медиков тоже ездила бригада и оказывала им помощь, и перевязки какие-то делали. Мы помогали и той стороне, и этой.
-Момент, когда вы были в кадре, это как произошло?
Кристина Литовка — Сняла меня как раз Майя, тоже миротворец, говорит, «давай я хоть немножечко тебя сниму, а то ты всех снимаешь...». Реально после оказания помощи я сняла перчатки, вышла на улицу. Стрельба, в здании было очень опасно находиться. Я только накрыла операционный стол, штукатурка, песок, стекла — все посыпалось и половина что-то стерильно осталось, что-то нестерильно, и я вышла, и как раз, еще дали из автомата, было очень тяжело накрывать операционный стол в бронежилете, потому что надо расстояние держать. А я не привыкла в таких ситуациях, и Димка (Зубок) говорит, «какая тут стерильность, очнись!» Я просто в ступоре была, естественно, еще автомат этот дали, для меня. Повесила его на стул и ушла, просто не мое дело стрелять, а мое дело оказывать помощь, помогать людям. Поэтому и Майя меня и спрашивает, «где твой автомат?». Поэтому такая фраза.
|
Разговор с врачами миротворческого батальона, очевидцами событий августа 2008 в Южной Осетии.
