Друзья называют его нежным словом «Мусик». Да и выглядит он совсем не как матерый, прошедший ад Афгана и Чечни офицер, а как какой-нибудь интеллигентный советский инженер-ботаник или пожилой шкипер с мирного рыболовецкого траулера (это из-за бороды). В общем, не так, как должен по представлению обывателя выглядеть ветеран спецназа. А с другой стороны, на кого должен быть похож такой человек? На замкнутого, угрюмого, подозрительного, битого жизнью Джона Рэмбо?Он не замкнутый, но очень скромный. Тихий такой. Немногословный, говорит негромко, если не сказать — тихо. Наверное, поэтому к нему прислушиваются. Но ответы на вопросы дает развернутые, мысли формулирует доходчиво, с примерами, почти литературно.
Долговязый, длинношеий, с выпирающим над воротником рубашки острым кадыком. Лицо открытое, взгляд прямой, честный, серо-голубые проницательные глаза, мягкая, доброжелательная улыбка. Эта гражданская внешность совсем не вяжется с его прошлым. Даже одевается он как-то по-домашнему уютно — знаете, такие мягкие джемпера с глубоким вырезом, под которые надевают рубашки…
В общем, пока я не увидел его в своей фотостудии в афганской «песчанке», не мог свыкнуться с мыслью, что это и есть тот самый Мусик, который в 86−м принимал участие в легендарной и секретной операции «Карера» по уничтожению укрепрайона исламского полка имени Абдул Вакиля, для чего спецназ перешел границу с Пакистаном и воевал там, что по понятным причинам отрицалось официальной Москвой. Этот тихий скромняга громил караваны моджахедов под Джелалабадом, сажал на таджикский престол Эмомали Рахмона, курировал работу по созданию в Чечне первых «этнических» батальонов спецназа типа «Запад» и «Восток». И наконец, именно Мусиенко руководил разведкой спецназа в операции по уничтожению Руслана Гелаева…
***
Гелаева называли Черный Орел. Не знаю, орел ли он, но я к нему отношусь с уважением — как к противнику сильному духом. А погиб он так.
Вертолеты, на одном из которых я был в качестве командира группы, обрабатывали склоны ущелья из пулемета, предполагая, что там могли быть огневые позиции боевиков. Неожиданно командир экипажа вертолета крикнул мне:
— Командир, это не ваши?
— Нет! Духи!
Мы увидели двух человек, поднимающихся вверх по ущелью. Нас разделяло не более трехсот метров. Я открыл по ним огонь из пулемета, но командир экипажа вертолета попросил меня не стрелять и накрыл склон залпом 80−мм авиационных ракет. Боевиков просто смело с хребта и завалило сошедшей лавиной. Одним из этих двух и был Руслан Гелаев. Это установили в феврале, когда его труп выкопали из-под снега. В общем, смерть в горах… Согласно патологоанатомическому заключению, гибель Гелаева наступила от «множественных осколочных ранений, переломов конечностей и кровопотери в результате травматического отсечения кисти руки».
***
Но это был последний бой. А началась военная биография Мусиенко в Афганистане.
Афганистан. Начало
В 1985 году, за два месяца до окончания Киевского ВОКУ — высшего общевойскового командного училища, приехал «покупатель» из ГРУ и на собеседовании спросил меня:
— А если родина пошлет выполнять интернациональный долг?
Я ответил:
— Поеду с удовольствием!
— С удовольствием?
— Так точно! Меня к этому четыре года готовили!
По окончании училища я взглянул в предписание и… сразу понял, что это Афган. Обычно в нем указывались должность, округ, группа войск. У меня же было только три слова: «поступает в распоряжение ТуркВО (Туркестанский военный округ. — “РР”)». Без подробностей. Так в 21 год я попал в 154−й отдельный отряд специального назначения (ООСПН) 15−й бригады специального назначения ГРУ. По прибытии мне сказали: «Работай спокойно. Здесь нет “в жопу героев”. Здесь есть солдаты. Командуй ими как офицер». И на первом же подъеме я переворачивал кровати с дембелями, которые не хотели вставать на зарядку…
Опыта боевого до Афгана я не имел, но военное образование у меня было хорошее. Я знал всю технику, все вооружение: от пистолета до БМП, знал топографию, умел ориентироваться на незнакомой местности по карте.
Вообще-то официально в Афгане не было никакого спецназа ГРУ. Само слово «спецназ» было табуировано. Мы числились как 1−й отдельный мотострелковый батальон, но выполняли в чистом виде разведывательно-диверсионные задачи. Мы охотились на караваны из Пакистана и «забивали» их. Лично у меня в Афгане было 96 боевых выходов. Каждый пятый из них был результативным.
Первый бой всегда самый страшный. Мой первый был в кишлаке Багича, в 25 километрах к югу от Джелалабада. Мы устроили налет на исламский комитет в том кишлаке. С собой у нас был агент-показчик, и мы решили внезапным налетом накрыть всех полевых командиров. В грохоте винтов Ми-24, которые прошли над двором, где сидели «комитетчики», шум двух «восьмерок» с десантом на борту не был слышен, и две группы разведки благополучно высадились на сопке сверху.
Появление спецназа во дворе дома было совершенно неожиданным для духов. Командир группы Женя Овсянников просто спрыгнул к ним с обрыва, ограждавшего подворье со стороны сопки. Разведчики немедленно приступили к «зачистке». В том бою я убил своего первого духа: двое убегали со двора, и я завалил одного с пулемета. Второму удалось уйти.
В том бою мы потеряли командира роты капитана Алексея Туркова и командира взвода лейтенанта Овсянникова. Мы с ним спали на соседних кроватях. Он умер сразу.
Потом был 334−й асадабадский отряд. Нас называли смертниками. У отряда была самая сложная зона — район Кунара, горно-лесистая местность. Я работал там восемь месяцев.
Для меня Афган остался святой войной. Это был звездный час спецназа ГРУ и лебединая песня Советской Армии. В этой войне мы не проиграли. Но и не победили.
***
Мусиенко не говорит «воевал», «сражался». Он говорит «работал». Это же и есть офицерская работа — воевать и умирать. И они умирали. Цена боевого опыта спецназа ГРУ за десять лет — восемьсот семьдесят пять погибших разведчиков. Но враг платил за их жизни дорогой ценой. За каждого разведчика десять, а то и двадцать моджахедов.
Вот цитата из приказа штаба 40−й общевойсковой армии: «Только в 1987 году подразделениями спецназ перехвачено и уничтожено 332 каравана с оружием и боеприпасами, что не позволило руководству мятежников поставить во внутренние провинции Афганистана более 290 единиц тяжелого оружия, 80 ПЗРК (переносной зенитно-ракетный комплекс), 30 ПУРС (пусковые установки ракетных снарядов — китайский 12−ствольный аналог легендарной катюши. — “РР”), более 15 тысяч мин, 8 миллионов боеприпасов».
Таджикистан. Вторая война
Слушая полковника Мусиенко, думаешь: а был ли в его жизни мир? Вскоре после окончания афганской войны его отправили в Нагорный Карабах. Три месяца войны между армянами и азербайджанцами. А потом был Таджикистан.
***
В 1991−м, после того как развалился Советский Союз, 15−ю бригаду ГРУ, где я тогда служил, «подарили» Узбекистану. Звание майора я получал приказом министра обороны Узбекистана. Летом 1992 года вспыхнула гражданская война в соседнем Таджикистане. Министр обороны Узбекистана Рустам Ахмедов приказал нам участвовать в «восстановлении конституционного строя республики Таджикистан». Был сформирован разведотряд специального назначения. Я был начальником штаба этого отряда. Состав отряда — около ста человек. Большинство — офицеры с афганским опытом. Кстати, нашим командиром был Владимир Квачков, тот самый, которого судили за покушение на Чубайса.
В Таджикистане два воюющих лагеря условно поделили на «юрчиков» и «вовчиков». «Юрчиками» считались те, кто был за светскую власть или еще за что-то такое, а «вовчиками» — те, кто оказался вроде бы в исламской оппозиции, ваххабиты то есть.
Впрочем, в оба лагеря записывались не столько по убеждениям, сколько по месту жительства и родству, и республика оказалась разделена по родоплеменному принципу. Памирцы, кулябцы, каратегинцы, гиссарцы…
Что там творилось!.. На перевале Шар-Шар мы насчитали тридцать жертв бандитов Мулло Аджика. В одном доме я видел труп двенадцатилетней изнасилованной девочки. На ее щеках и шее были следы от укусов, живот распорот… Рядом с ней в углу лежал еще один мертвый комочек — ее шестилетний брат. В овраге валялся труп их матери со спущенными шароварами… Не забуду
гравийный карьер в нескольких километрах южнее Курган-Тюбе, заполненный телами расстрелянных кулябцев, частично обглоданных собаками. Всего там насчитали более трехсот пятидесяти трупов. Вырезали всех подряд, не глядя на пол и возраст, целыми семьями и кишлаками.
Наша группа работала в Курган-Тюбе, а когда основная часть вернулась назад, я остался в составе оперативной группы РУ ГШ Узбекистана. Чтобы как-то легализоваться, мы придумали название «Народный фронт Таджикистана» (НФТ). Главной нашей опорой стал уголовный авторитет Сангак Сафаров, пожилой уже человек, который провел в тюрьмах 21 год. Это был прирожденный лидер с отменными организаторскими способностями, обостренным чувством справедливости и патриотизма — он и возглавил НФТ.
Именно Сангак познакомил меня с «Эмомалишкой» — ныне президентом республики Эмомали Рахмоном. Тогда Рахмон был председателем колхоза. До сих пор стоит перед глазами картина: Рахмон с огромным ляганом (декоративная тарелка. — «РР») плова и бутылкой водки представляется Сангаку по случаю назначения председателем облисполкома. Позднее, после гибели Сафарова, Эмомали из марионетки превратился в местного божка-президента, который уничтожил всех, кто привел его к власти. Кого-то посадили, кого-то закопали…
Я был одним из главных советников у Сангака, а позднее у министра внутренних дел Таджикистана. Мы снабжали отряды НФТ оружием и боеприпасами, пользуясь специальными методами партизанской войны, помогали объединять всех, кто был против «вовчиков», и обучали их воевать. По сути дела, партизанское движение в Таджикистане организовывали специалисты спецназа ГРУ.
Собственно, и воевали тоже мы. Это офицеры спецназа планировали операции и были ядром всех десантов. «Вовчиков» гнали с января по май и загнали на Памир. Успешно высадили десант на господствующих высотах в Каратегинской долине. К концу зимы 1993−го отряды НФТ с боем взяли Ромитский укрепрайон. И та и другая операции были спланированы русскими «узбеками» — спецназовцами 15−й бригады.
Много было мелких стычек, спонтанных операций, импровизаций, в которых выручала спецназовская смекалка. Хорошо помню штурм Шар-Шара 11 ноября 1992−го. Звонит мне перепуганный насмерть Эмомали и кричит, что утром «вовчики» оседлали перевал. Попросил помощи, в общем. Мы взяли, не скажу где, два бэтээра, станковый гранатомет, 82−мм миномет, загрузили на свой УАЗ 30−мм автоматический гранатомет и… с двумя десятками бойцов пошли штурмовать перевал.
Действовали как по учебнику. Подошли к подножью, обстреляли позиции из миномета и гранатометов. Наверху загорелась трава, дым коромыслом, одна из наших мин развалила дом. Уже хорошо! А потом мы все, двадцать бойцов и офицеров, под прикрытием бэтээра пошли на них в лобовую атаку. Тут «вовчики» поняли, что против них воюют не «юрчики», а русские, и убежали.
Хотя мы числились офицерами узбекской армии, но продолжали служить России. Параллельно с войной мы вели политическую разведку — именно благодаря нашей работе были созданы комфортные условия для передачи власти в регионе политикам, с которыми Москва могла строить нормальные отношения.
***
Всего гражданская война в Таджикистане, длившаяся с 1992 по 1997 год, унесла 85 000 жизней. Но полковник уверен: не будь там русского спецназа, счет мог пойти на сотни тысяч и не исключено, что Таджикистан как государство прекратил бы свое существование.
Чечня. Дело Ульмана
После Таджикистана полковник Мусиенко вернулся в Россию и преподавал в Новосибирском высшем военном командном училище на кафедре спецразведки — готовил офицеров для частей и соединений спецназа Министерства обороны РФ. Именно тогда он познакомился с Эдуардом Ульманом — тот был слушателем на его факультете.
***
Во вторую Чечню я командовал офицерской оперативной группой, выполнявшей специальные задачи: мы охотились за лидерами чеченских бандгрупп. Эдик был командиром разведгруппы и работал вместе с еще одним моим выпускником. Я по сводкам узнавал их фамилии. У них были двухлетний опыт и хорошие результаты по выходам на задачи.
Так совпало, что я был свидетелем их задержания военной прокуратурой и того, как с них брали объяснения. В разведывательном информационно-аналитическом центре (РИАЦ) я натолкнулся на двух странно одетых офицеров — они были в боевой экипировке, но с пустыми разгрузками без боекомплектов и без оружия. Одним из них был Ульман. Я спросил:
— С каких пор в РИАЦ офицеров разоружают?
— Да мы… да нас… тут это…
Они рассказали, что именно произошло. Какие команды кто им отдавал и что потом было. У них, разведчиков, была задача не допустить прорыва противника из района спецоперации. Разведгруппа Ульмана находилась в засаде на окраине леса, и когда на них вышла подозрительная машина, они приказали водителю остановиться. Приказ был по-военному прост — пулеметная очередь перед машиной. Но машина не остановилась. Тогда ее и расстреляли с нескольких стволов. Мне известно, что при похожих обстоятельствах в другом районе погибли две девушки. С ними в машине сидел… Масхадов. Девушки были его прикрытием.
Я думаю, что либо водитель, либо тот, кто сидел рядом, был боевиком, который принудил водителя не останавливаться. Потом, когда подбитую машину досмотрели и доложили о случившемся в РИАЦ, Ульман получил указание уходить с района. Перед уходом он оказал раненым помощь! Зачем он стал бы их бинтовать, колоть им промедол, если намеревался добить раненых и сжечь машину? Это потом Ульману приказали замести следы, и он выполнил приказ…
Почему не мог Эдик по-другому поступить? Оставленный раненый противник может показать, куда и в каком составе ушла разведгруппа. И эта группа может быть уничтожена боевиками.
А потом Ульман… попался. Мой вывод: налицо факт преступной халатности и безграмотности оперативного дежурного по РИАЦ, который отдавал разведгруппе противоречивые приказы. А еще виноват хаос войны. Не повезло и Ульману, и убитым им людям. Никому не нравится убивать невинных людей. С этим же потом жить…
***
Мало кто понимает этот ужас войны и всю ее правду. Полковнику в самом деле жалко и Ульмана, и убитых им людей. Но есть люди, которых ему не жаль. Совсем.
Чечня-2. Охота на Гелаева
Все началось с нападения на российскую погранзаставу в Цумадинском районе Дагестана в нескольких километрах от грузинской границы. Бандиты напали неожиданно и уничтожили передвижной пограничный наряд. Оставить это безнаказанным было невозможно. В Цумаду бросили спецподразделения Министерства обороны и дагестанский ОМОН. Я был назначен командиром оперативной группы. Вначале мы намеревались проверить наличие боевиков в одной из пещер и вылетели туда, но высадиться не смогли — не позволяла глубина снега; двигатели вертолета засасывали снег, в них попадала вода, и экипаж боялся, что десантирование закончится катастрофой. Пришлось садиться на самой погранзаставе и выдвигаться своим ходом. Двое суток мы прошарились в горах, вымокли, промерзли и ни хрена не нашли…
Боевики были обнаружены в районе хребта Куса, и началась операция по их уничтожению. Я возглавил ВКП (воздушный командный пункт. — «РР»), который должен был координировать управление всеми силами разведки в этом районе.
За 11 дней мы вылетали 36 раз. Уже на вторые сутки начали бомбить пути предполагаемого отхода банды. Позднее выяснилось, что в результате был убит один из членов бандгруппы, араб, гражданин ФРГ Абу-Ясин. Это он зарезал командира погранзаставы.
Потом сутки мела пурга. Замело все. Следов никаких. И никто уже не верит, что мы найдем боевиков. Москва нас высмеивала. Генштаб обвинял в фантазиях:
— Откуда в этом районе чеченские боевики?
Представьте себе: в канун Нового года мы две недели торчим в абсолютно диких заснеженных горах и гоняемся за противником, которого не видим. Мой оперативный дежурный передал нам с вертолетчиками из Ханкалы ящик с мандаринами к празднику. В ящике лежала записка: «Желаем успехов в борьбе с виртуальными духами!»
А 20 декабря мы их нашли. И снова бомбили ущелья. Авианаводчиком работал я, благо опыт был еще с Афгана. Первое звено «сушек» отбомбилось неверно, и тогда за штурвал Су-25 сел генерал-лейтенант Горбась, командующий 4−й армией ВВС, ветеран-афганец пятидесяти лет. Взлетал он с Кубани и через сорок минут после взлета уже работал в Цумаде.
Сложность была в том, что ущелья были очень уж узкими — шириной всего в несколько десятков метров и глубиной около двухсот. А высота над уровнем моря — чуть более трех тысяч метров. Из-за узости ущелий ни прямое бомбометание, ни кабрирование — когда самолет «задирает» нос — не подходили. Можно было применить только пикирование — с острого угла атаки. В этом случае можно было бить прицельно, но это большой риск для пилота. Одна ошибка — и можно не выйти из атаки, а врезаться в скалу. Можно сбрасывать бомбы, находясь на самом потолке высоты, но тогда о прицельном бомбометании речь не идет: пилот цель просто не видит.
И вот, поднявшись в воздух, я наводил Су-25 с борта Ми-8.
В итоге все прошло удачно. Бомбы вызвали сход лавин на нужных склонах, блокировав боевиков в ущелье и отрезав им пути отхода. Обратной дороги у них не было: все было завалено сотнями тонн снега и льда. Без еды, обмороженные, они просидели на высоте несколько суток. При попытках прорыва нарывались на огонь наших засад. Потом они разбились на две группы. Одна должна была обязательно выйти в Грузию за помощью. Вторая, с ранеными и обмороженными, осталась в ущелье. Они видели, как спецназ сжимает кольцо, и ночью перешли в соседнее ущелье. Каждый день из Генштаба с нас требовали «уши боевиков». На нас орали и говорили, что мы «крупу даром жрем»:
— Неделю вам на операцию, не больше!
27 декабря первая группа боевиков напоролась на засаду пограничников. Были уничтожены четверо бандитов. Еще троих «барсов Гелаева» взяли в плен. Они предпочли ему смерть от пуль, голода и холода. На первом же допросе пленные сообщили фээсбэшникам, на кого именно мы охотимся. Но я об этом узнал на три дня раньше.
24 декабря в плен захватили боевика-чеченеца Али Магомадова. Взяли его дагестанские омоновцы. Чеченец был изможден и сильно обморожен. Мы сохранили ему жизнь. Его не били, оказали медпомощь и угощали сигаретами и… мандаринами. Теми самыми, что нам прислали из Ханкалы. Почему такой гуманизм? Именно этот боевик признался в том, что командиром бандгруппы, которую мы гоняли в Цумаде по ущельям, был чеченский бригадный генерал Руслан Гелаев. Мы доложили об этом Квашнину (в то время начальник Генштаба ВС РФ. — «РР»).
Квашнин спросил:
— Вам что-нибудь надо?
И я попросил Ка-27. Это корабельный двухосный вертолет, который может подниматься до трех тысяч метров. С борта этой вертушки можно высадить разведгруппу в режиме зависания прямо на вершине хребта и дать разведчикам возможность действовать сверху вниз, а не карабкаться по скалам снизу.
Вертолет вылетел из черноморского Новороссийска, но добирался на Каспий трое суток. А мы продолжали работать. Причем у пленных и убитых боевиков мы находили и альпинистские веревки, и горные ботинки, и гортексовские куртки. У нас этого просто не было. Все, что нам прислали к концу операции, — такелажные веревки. Из-за отсутствия снаряжения мы потеряли шесть человек: они погибли на скалах, сорвавшись в ущелье. Радист сорвался, а его командир, лейтенант Алексей Дергунов, полез его доставать и упал вслед за ним. Для меня это был страшный удар: Алексей — мой выпускник. Их трупы собирали долго, с помощью специалистов МЧС Дагестана. Последним нашли радиста разведчиков, уже спустя пять суток после окончания операции.
А 28 декабря наступила развязка. Бойцы Волгоградского разведбата заметили небольшую группу боевиков, спускающихся по скале на связке из автоматных ремней. Жажда славы помешала разведчикам доложить об этом на ВКП. И они пошли на захват с одними автоматами. Бой шел в течение дня, и мне лично пришлось эвакуировать вертолетом раненого, сажая машину в русло реки Андийское Койсу.
Чеченцы укрылись в пещере. Обойти их по отвесным склонам было нереально, а дно каньона они держали под огнем. Тем не менее разведчикам удалось уничтожить несколько боевиков, скованных в маневре огнем миномета. Тогда отличился прапорщик Игорь Мокрушин. Его минометный расчет клал мины в 30–50 метрах от своих разведчиков. Мины на высокогорную огневую позицию доставляли на ишаках жители окрестных аулов. В этом бою появился седьмой «двухсотый» — вдобавок к тем ребятам, которые разбились на скалах.
Утром следующего дня три группы спецназа пошли в район пещеры, и там снова разгорелся бой. Подняли в воздух вертолеты погранвойск, на борту одного из них был я в качестве руководителя ВКП. Что было дальше, я уже рассказал.
Так что официальные заявления пресс-служб, в которых утверждалось, что Гелаева смертельно ранили два солдата погранвойск ФСБ, павшие от бандит-ских пуль в неравном бою, после чего бригадный генерал сам себе ампутировал руку, выглядят несколько неестественно.
***
Вместе с Гелаевым были уничтожены двадцать бандитов, девять сдались в плен. Спецназ потерял семерых. За эту операцию Александра Мусиенко представили к Звезде Героя, потом переиграли ее на орден «За заслуги перед Отечеством» 2−й степени, пытались даже наградить именным оружием, но в итоге не наградили ничем. Командир группы спецназа Алексей Дергунов был награжден «Золотой Звездой» посмертно. Полковник заявил о слабом обеспечении горным снаряжением и обмундированием наших групп спецназа, но… только нажил влиятельных врагов на самом верху и в 2006−м был вынужден уволится из ГРУ. Все войны в России на тот момент «закончились».
