1. К вопросу «как убить у школьников желание работать». Один из самых верных способов — кинуть с оплатой труда. Пообещать и не заплатить. В советские времена подобное скотство было распространено повсеместно, как сейчас — не знаю. Вот относительно мягкая история из той эпохи, когда у детей отобрали не все заработанные ими деньги, а только часть:
https://stagla.livejournal.com...
…собрала нас как-то в классе завуч и произнесла проникновенную речь на тему, как школа заботится о нас и всё такое прочее. Мы сразу заподозрили, что она куда-то не туда клонит. И оказались правы — финалом её речи стал вопрос: какую сумму от наших заработков мы перечислим школе?
Мы притихли. Вкалываешь, вкалываешь, а тут бац! Вторая смена.
Наша бригада пошушукалась и приняла решение. Когда пришло время оглашать сии решения, наш бригадир набрался гражданского мужества и произнес героическую фразу:
— Все мы в нашей бригаде после 8 класса уходим из школы, и нам всё равно, как она будет развиваться и на что могли бы пойти наши деньги. Потому мы решили ничего не перечислять школе.
Повисла тишина и завуч открыла рот от изумления. Сказать такое и в нынешней-то школе не так просто, а при советском режиме пойти против мнения большинства, против принципов нестяжательства и презрения к материальным благам — это был поступок.
Потом стали разные речи говорить, клеймить нас, даже одноклассники из других бригад что-то вякали. А те, со сборки дверей, предложили перечислить школе 20% от заработка. Олигархи хреновы. Волевым решением цифра 20% была принята, и нас всех и обобрали на соответствующую сумму. Я в итоге получил рублей 7 за всё про всё.
2. Коллеги! Сможете, не заглядывая в Яндекс, угадать автора этих реплик?
Известие о том, что Вас лечит новым способом «большевик», хотя и бывший, меня ей-ей обеспокоило. Упаси боже от врачей-товарищей вообще, врачей-большевиков в частности! Право же, в 99 случаях из 100 врачи-товарищи «ослы», как мне раз сказал один хороший врач. Уверяю Вас, что лечиться (кроме мелочных случаев) надо только у первоклассных знаменитостей. Пробовать на себе изобретения большевика - это ужасно!! Только вот контроль профессоров неапольских... если эти профессора действительно знающие... Знаете, если поедете зимой, во всяком случае заезжайте к первоклассным врачам в Швейцарии и Вене - будет непростительно, если Вы этого не сделаете!
Что такое этот «южбум», я не знаю; это, наверно, учреждение, страдающее тем же бюрократическим извращением, как и все наши другие советские учреждения.
Буржуазные деятели знают дело лучше, чем наши лучшие коммунисты, имеющие всю власть, все возможности и ни одного шага не умеющие делать со своими правами и своею властью.
…
Именно поэтому буржуазные спецы могут дурачить коммунистов: если сколько-нибудь толковый саботажник встанет около того или иного коммуниста или у обоих по очереди и поддержит их – тогда конец. Дело погибло навсегда… Построить коммунистическое общество руками коммунистов – это ребячья, совершенно ребячья затея.
…ответственные и лучшие коммунисты хуже рядового капиталистического приказчика…
Чтобы вылезти из отчаянной нужды и нищеты, для этого надо быть обдуманным, культурным, порядочным», а этого коммунисты не умеют.
Среди коммунистов имеется множество «мазуриков», «обюрократившихся, нечестных, нетвёрдых», таких, «которые внушают отвращение человеку, в поте лица снискивающему себе хлеб ... число таковых измеряется сотнями тысяч ... но всё же в общем - это лучшие представители пролетариата теперь управляют Россией.
Ответ здесь:
https://takoe-nebo.livejournal...
3. Краткий перечень основных достижений постсоветской России по версии журналиста Дмитрия Ольшанского (за наводку спасибо коллеге monetam):
https://octagon.media/blogi/dm...
Первая наша победа – исчезновение так называемого «русского пьянства».
Мир моего детства состоял из нетрезвых взрослых. Они лежали в пригородных канавах, как следует отдохнув перед водочным сном, они шли по улице, и их несло от одного края тротуара к другому, словно бы улица была палубой в шторм, они нетерпеливо толпились перед закрытым винным, и даже в интеллигентном окружении моих родителей рутинными были разговоры о судьбе того или другого приятеля: спился, вот-вот сопьётся, пьёт как не в себя.
Всё это красноносое несчастье пропало. <…>
Вторая наша победа – сокращение уголовной культуры.
У нас был миллион заключённых в конце девяностых. Осталось – менее пятисот тысяч. Казалось бы, откроешь прогрессивные новости – и новый ГУЛАГ неудержимо валится нам на голову откуда-то с кремлёвских стен. Но уменьшение числа сидельцев вдвое – как раз за те годы, когда, по мнению яростной общественности, у нас погибла свобода, – как-то плохо соотносится с криками о стране-тюрьме.
Буквально то же самое – и с убийствами: за двадцать лет их стало более чем в три раза меньше. <…>
Третья наша победа – это ценность жизни.
Советская женщина делала четыре-пять миллионов абортов в год. Русская женщина в годы расцвета «свободы» – два миллиона. Теперь – пятьсот с небольшим тысяч. <…>
Четвёртая наша победа – прямо связанная с предыдущей, но такая значительная, что о ней следует сказать отдельно, – это конец войны призывной армии.
Интеллигенция любит разоблачать приключения нынешних кондотьеров, которые от лица России участвуют в колониальных войнах арабского и африканского мира. Тут есть какая-то тайна – и, значит, умалчивание о потерях, и, надо думать, всегдашнее воровство.
Но вот о чём интеллигенция глухо молчит, так это о том, что кремлёвская тяга к найму лихих людей для экзотических авантюр – значит для русских семей, где есть дети-призывники, и куда в прежние времена из Афганистана и Чечни регулярно приходили гробы.
Родина больше не жертвует бесплатными солдатами где-то в горах или пустынях. И в бой теперь идут те, кто туда хочет идти, и кому за это платят. <…>
Пятая наша победа – это забытый террор.
Считается как бы само собой разумеющимся, что мы ездим в метро, летаем из точки а в точку б, можем зайти на вокзал, оказаться на мюзикле – и ничего не произойдёт. <…>
Наша шестая победа – это вежливость.
Жизнь советского человека была заполнена хамством и унижением. Магазины и учреждения, коммунальные квартиры и трамваи, – везде умение лаять на ближнего или терпеть лай окружающих, а также и самые нелепые запреты и отказы, – было естественным свойством, и стиль общения, когда-то созданный Зощенко, держался ещё полвека.
А потом что-то незаметно переменилось – и вечное, казалось бы, «вас много – я одна» куда-то делось, и сохраняется теперь в самых потайных, антикварных, если угодно, уголках общества. <…>
И всё больше людей неподвижно стоят на пустой улице, когда горит красный. <…>
Наконец, наша седьмая победа – то неоднозначное достижение, что наглядно свидетельствует о достигнутом благополучии, и в то же время грозит бедой, если не повезёт.
Это беззаботность.
Первые послесоветские четверть века прошли у нас под девизом – «никогда больше». Битые, измученные и обученные всему самому тяжкому, что бывает в жизни, русские люди боялись возвращения к худшему: голоду и войне, нищете и репрессиям, хаосу и распаду. Они жили по принципу меньшего зла: пусть будет не очень хорошо, но терпимо, лишь бы не стало хуже.
Это была мудрая, хотя и невесёлая, тусклая логика.
И вот пришло время для поколения, выросшего уже в теплице, а не в канаве с крапивой.
Для поколения, которое уже не помнит ни танков в городах, ни военной цензуры в газетах, ни номеров на ладони в очереди на отоваривание талонов, – и не хочет жить, ориентируясь на мораль в жанре «лишь бы не».
Им кажется, что свет, тепло, еда, мир и относительная предсказуемость – это та данность, которую невозможно отнять, и надо требовать большего.
