На карантине застрял в Турции. Ну как «застрял». Скорее оказался. Читал, сочинял, проводил занятия с блогерами. Климат, порядок, море, тишина... Тут еще застарелые последствия былого увлечения спортом. Операция, реабилитация. Был просто поражен уровнем турецкой медицины: оборудование, операционная, палаты, врачи как из фильмов про счастливое будущее. Но... Почти всегда и везде есть хоть маленькое «но».
Короче, уже дома показался знакомому классному хирургу. Вячеслав Владимирович честно признался, что на таком уровне вряд ли бы провел операцию. Но вот шов медсестра обработала неаккуратно. Скальпель, конечно, внутри не забыла, но какие-то нитки, шнурки... В общем, всё мне поправил. А я ему объяснил, что у них врачи проходят годичную стажировку в лучших немецких и южнокорейских клиниках. Оборудование покупают более крутое, чем в клинике «Шарите», где вроде кокаин путают с нафталином. Но вот сестричек часто берут прямо из окрестных сел. Некоторые операционный шов, может быть, впервые и видят...
Я бы уже и забыл эту личную маленькую историю, если б не ушел из жизни большой человек ― Борис Евгеньевич Патон. Моя скромная судьба как-то мистически время от времени соприкасалась с его глобальной судьбой. Еще совсем молодым человеком был на открытии его прижизненного памятника. Скромный печальный бюст, которого он стеснялся и старался обходить по дороге на работу.
В «благословенные девяностые» заходил к нему в президиум Академии наук на чаек. (Нас познакомил мой замечательный друг академик Пахомов.) Тогда президиум не смог зимой заплатить за тепло, и мы гоняли чаи в кабинете президента Академии прямо в пальто. А подавала чашки древняя секретарша с пуховым платом, завязанным крест-накрест на спине, как мне мастырила мама, провожая в детский сад. Она же печатала в приемной справки на древнем «Ундервуде», хотя у меня дома уже стоял комп с принтером. Академию практически не финансировали.
Значительно позже гениальный ученый вдруг оказался на какое-то время моим заместителем в одном мимолетном проекте. Мне было дико неудобно ― это ведь я должен был быть его десятым помощником. Но он относился к подобной причуде судьбы с юмором. А я сглаживал неловкость кофейком. За чашечкой «Сидамо Мокко» он рассказал мне немало историй. Главные из них были про шов.
Свой судьбоносный шов он сделал еще с отцом Евгением Оскаровичем. Танки Т-34, при всех своих достоинствах, пробивались болванкой в местах соединения броневых плит. Отец и сын создали технологию сварки, при которой шов становился прочнее, чем монолиты. Потом, как я понял, из этой технологии выкристаллизовалась не только сама судьба Бориса Евгеньевича, но и его жизненная философия.
Он полагал, что в нашем безумном, хаотичном, распадающемся мире важнейшей функцией человека думающего является соединение, сопряжение, «сварка» взаимодополняющих, тяготеющих к органичной целостности вещей и явлений. Когда он сломал на водных лыжах себе бедро, то придумал «сварку» костей, где шов был прочнее костной основы. Когда распался Союз, стал думать над неизбежной в будущем «сварке» ее частей. Где швы, опять-таки, будут самыми прочными локациями всей конструкции. Когда-нибудь об этом напишут книги. А пока припомню хотя бы некоторые моменты его философии абсолютного шва.
Во-первых, соединяемые детали должны быть гомогенны. То есть близки либо по составу материи, либо по духовному началу... Например, нельзя создавать союзы из стран, в которых наука находится на принципиально разном уровне. (Жаль, конечно, ЕС, но увы...) Во-вторых, шов должен быть абсолютно чистым, без всяких «ниток» и «шнурков». Он формируется на молекулярно-атомном уровне, а не путем неуклюжих архаичных внешних скреп. Не надо шить «белыми нитками». В-третьих, прочность шва мистическим образом зависит от силы воли, мощи духа, целеустремлённости и бескорыстности его демиурга-создателя. Академик говорил: «Плохой человек хороший шов не сварит»...
С тревогой смотрю, как расползаются казалось бы прочнейшие швы по всей планете. Тот же ЕС трещит по всем швам. А сами швы гноятся коронавирусом. Вскрылся вдруг давно вроде зарубцевавшийся шов между американскими этносами. Даже их великие памятники на поверку оказались не лечебной хирургической иглой, а забытыми в ране нитками...
Мечутся бестолково политики, которые ощущали себя великими сварщиками. Я недавно вспоминал о симпатичном мне президенте Молдовы Игоре Додоне, который мечтал сделать из своей виноградной страны аккуратный такой шовчик между Востоком и Западом. Пришлось как-то до хрипоты спорить с ним о том, что не академик он в таких делах. Да и страна ни по мощи, ни по расположению никак не тянет на глобального объединителя. Так, если без обид, местечковый скоросшиватель. Я уже не говорю про соответствие базовым принципам Патона.
Белоруссия, вон, в лице своего руководства, сшивала-сшивала, сваривала-сваривала в принципе различные геополитические горизонты, пока не перенапряглась. Непрочным совсем оказался геополитический шов. Да еще расползается в самом центре страны. Если лопается крахмалистая картошечка во время варки, выглядит аппетитно. Особенно, если вложить в разлом кусочек сальца. Но когда лопается страна... Может, не то сваривали? И прочный шов надо было аккуратно и деликатно варить на восточной границе, а не превращать родную державу в сплошную открытую рану. Сейчас ее вроде зашьют, но сколько там посторонних шнурков осталось...
Хотя и Молдова, и даже Белоруссия ― это всего лишь частные примеры «шовофобии», охватившей мир. Вся наша уходящая цивилизация была глобальным «институтом сварки». Да, выглядела она, как лоскутное одеяло, но какое-то время (несколько поколений) создавала ощущение единого полотна. Точнее, единых полотен, прикрывавших самый откровенный срам человеческих изъянов. Здесь швами выступали традиционная семья, закон, государство, церковь, мораль... Когда этот инструментарий стали громить, одеяла и стали расползаться на голимые лоскуты. Здравствуй, новый лоскутный мир...
Борис Евгеньевич рассказывал мне, как он боролся за сохранение национальных академий наук в постсоветских странах и их взаимодействие. Он думал, что сшивать политику на прочной основе науки будет легче, чем сшивать науку на непрочной основе политики.
Близкие по уровню и методологии научные школы ― это в интеграционном плане посильнее будет, чем лояльные друг к другу политические партии и даже государственные лидеры. ЕС погубили не брюссельские бюрократы, а неудачники андронного коллайдера. Такова была позиция мирового гения. Я в нее верю. Поэтому, пока в России есть высокая наука, есть и высокий потенциал «сварки». Хотя бы Европы и Азии. Надо только не забывать про «философию шва».
Р. Дервиш,
Источник: alternatio.org.
Рейтинг публикации:
|
