– Что произошло, Елена, почему у вас забрали дочь?

– Из школы сообщили в социальную службу, будто ребенок рассказал, что мама ее бьет. На самом деле все было совсем по-другому, это выяснилось позже, когда мы с сыном встретились с учителями. Шел урок английского, и преподаватель предложил классу составить предложение на основе фразы "Я вот-вот заплáчу". И дочка придумала: "Я вот-вот заплáчу, если мама побьет меня". И началось...

Сначала с ребенком поговорила учительница, потом социальный секретарь. О содержании этих разговоров мне ничего неизвестно, но на их основе они сделали вывод, что я бью своих детей.

Социальный секретарь вообще спросила дочку: "Расскажи то, что ты говорила на уроке". Но ведь на уроке предлагалось придумать ситуацию! Как я ни просила, ни требовала, мне не предоставили ни записей этих бесед, ни выводов. Теперь уже на основании того, что я лишена права опекунства над ребенком. Из того, что мне удалось увидеть, все просто перевернуто с ног на голову. И мои объяснения записаны совсем не так, как я говорила. Но подтвердить либо опровергнуть что-то теперь невозможно. Я написала письмо, где сказала, что все изложено неправильно, но ничто исправлено не было. Остается обращаться в суд, а это очень долгая история.

Второй наш разговор мы записали на видео. Там очень много интересных моментов, которые чиновница также категорически отказалась записывать в журнал.

После этого ребенок живет у папы, гражданина Швеции.

– Когда произошла эта история в школе?

– В начале мая.

– И тогда же госслужба распорядилась, чтобы ребенок жил только у отца?

– Да, сразу же они распорядились, именно - распорядились. И не предоставили нам при этом никаких документов, на основании которых было принято такое решение.

Поскольку документов не было, мы просто забрали ребенка и уехали в Россию по своим делам на два месяца. Мы посетили психолога, он отметил, что у ребенка все нормально, все хорошо, никаких проблем не было. И мы вернулись обратно. В Швеции мы живем уже 15 лет. Мы рассчитывали, что дальнейший процесс будет проходить на цивилизованном уровне. Но оказалось, что уже прошел суд, без моего присутствия, без уведомления, на процессе не было даже моего представителя. И снова фигурировало то же самое замечательное сочинение социального секретаря, которое не соответствует не только действительности - оно вообще ничему не соответствует. Чтобы теперь его опровергнуть - опять-таки надо подавать в суд, жаловаться на клевету, пытаться что-то доказать... На это у меня нет ни сил, ни времени, ни денег... Хотя, конечно, я буду этим заниматься, отнимая время у других своих детей. И это ужасно. Это займет год, а может, больше.

После этого папа стал очень агрессивно относиться к девочке, потому что она хотела быть с нами, а он считает, что она теперь его собственность, тем более суд так решил.  Мы узнали, что девочку запугали, полицейский пытался с ней разговаривать, спрятал ее от нас, чтобы она не могла чувствовать нашей поддержки, а потом пришел социальный секретарь и без свидетелей сказал ей: "Если ты сейчас же не пойдешь с нами, ты свою маму больше вообще никогда не увидишь". Я так поняла, что она сказала ей это не один и не два раза, ребенок ужасно испугался...

Наверное, из-за того, что дочка очень испугалась, она просто ушла к папе, который ее бьет, и все знают об этом уже давным-давно – и социальная служба, и полиция. Об этом я сообщила социальной службе, в инспекцию, которая курирует эту социальную службу, но рассмотрение моих жалоб опять же займет много времени.

– Расскажите, как долго вы не видели дочь? 

– Мы живем совсем рядом, в одном районе, на соседних улицах. Она пытается к нам уходить, ее пытаются запугивать и ловить. Школа не отпускает ее домой. Папа держит ее взаперти дома. Ребенок практически находится под арестом. Он ходит с ней везде сам за руку, чтобы она никуда, не дай бог, не ушла. Ее постоянно запугивают тем, что если она уйдет к маме, случится что-то ужасное. Постоянно идет психологическое давление на ребенка.

- Вы говорили в своих интервью, что когда социальный работник ее забирал, она была под какими-то препаратами...

- Она очень неадекватно реагировала на все. Мы не знаем, были ли препараты, я попыталась с ней поговорить по телефону, спросила, чувствовала ли она укол, дали ли ей конфету какую-то пожевать. Она сказала "нет". Но то, что ее запугали, что она находилась в состоянии сильного шока - это очевидно. Она так испугалась, когда ей сказали, что она больше не увидит маму, что безропотно пошла с ними.

- Куда вы обращались за помощью?

- У нас обращаться за помощью некуда. Обращаться за помощью в таких случаях надо в социальную службу. Я написала туда, полиция уже приезжала, ребенок попросил помощи у полицейского, полицейский просто взял и отправил ее к отцу.

- В МИД вы обратились?

- Нет пока, но я обратилась в отдел внешних церковных связей РПЦ. Проблема в том, что у нас два гражданства, мы давно уже граждане Швеции, сохранившие российское гражданство. И как будет Россия заниматься нашим делом, я не знаю.

Но я очень нуждаюсь хоть в какой-то поддержке. Если бы российские службы попытались сами пообщаться с девочкой, это было бы хорошо. И если бы российский психолог поговорил с ней, дал свою оценку этой ситуации и ее состоянию.

Ведь мы все равно русские люди. Мои дети говорят на русском языке, мы постоянно ездим в Россию, мы граждане России. Мы все любим Россию. И все очень хотим туда вернуться. Особенно теперь.

Здесь, в Швеции, я постоянно ощущаю русофобию.