Тенденции в экономической этике: чешский экономист Томаш Седлачек о кризисе и морали.

   В своем бестселлере "Экономика добра и зла", впервые опубликованном в Чешской Республике в 2009 году, ученый и советник по вопросам экономики 35-летний Томаш Седлачек ломает границы и стереотипы своего цеха и декларирует: корни экономики нужно искать в культурной истории человечества. С 2001-го по 2003 год Седлачек входил в штаб президента Чехии Вацлава Гавела, который ценил его "свежий взгляд, не замутненный четырьмя десятилетиями тотального коммунистического режима". До 2006 года Седлачек консультировал чешского министра финансов в связи с полемикой вокруг консолидации бюджета, реформы налоговой и пенсионной систем, а также здравоохранения. По убеждению Гавела, большинство политиков сознательно или неосознанно принимают марксистский тезис об экономическом базисе и идеологической надстройке. Седлачек, совершая философский экскурс в историю культуры и экономики, выстраивает обратную иерархию. Из всех экономических премудростей для него действительно важен один вопрос: как нам следует жить?

   Экономический журнал Йельского университета Yale Economic Review однажды назвал Седлачека одним из наиболее перспективных представителей "горячей пятерки экономических умов". Сегодня мыслитель занимает должность главного экономиста в крупном чешском банке CSOB, состоит в Национальном экономическом совете и преподает в Карловом университете (Прага).

   ШПИГЕЛЬ: Господин Седлачек, в фильме Оливера Стоуна "Уолл-стрит", вышедшем на экраны в 1987 году, биржевая акула Гордон Гекко в исполнении Майкла Дугласа декларирует провокационный тезис неолиберализма: "Жадность - это хорошо". Кризис финансового капитализма привел к "разжалованию" корыстолюбия до статуса одного из семи смертных грехов?

   Седлачек: Гекко сначала преуспевает благодаря своей жажде наживы, но потом сам становится ее жертвой. История человечества с древнейших времен свидетельствует, что алчность всегда оставалась двуликим Янусом. Она была и двигателем прогресса, и причиной наших падений. Похоже, постоянная неудовлетворенность, стремление к большему - это природный феномен, сердце нашей цивилизации. Первородный грех первых людей в эдемском саду был следствием жадности.

   ШПИГЕЛЬ: Быть может, обольщения и любопытства?

   Седлачек: Жадность и любопытство - близнецы-братья. Змий только пробудил желание, дремавшее в Еве. Запретное древо было приятно для глаз, говорится в Книге Бытия.

   ШПИГЕЛЬ: Как и манящие рекламные картинки в наши дни.

   Седлачек: Ева и Адам берут плод и вкушают от него. Первородный грех имел характер неумеренного, избыточного потребления. В нем не было сексуальной природы. В Еве пробуждается желание получить нечто, не нужное ей. В раю люди не знали лишений, однако Адаму и Еве было мало всего того, что дал им Господь. Так что алчность стояла не только у колыбели теоретической экономики, но и у истоков нашего общества. Алчность - причина всего.

   ШПИГЕЛЬ: То есть зло приходит на Землю по вине ненасытности?

   Седлачек: Человеческие притязания суть проклятие богов. Греческая мифология повествует, как Пандора из любопытства открывает шкатулку и высвобождает несчастья, голод, болезни. Здесь тот же смысл, что и в Библии. И вавилонский эпос о Гильгамеше повествует, как алчность вырывает человека из гармонии с природой.

   ШПИГЕЛЬ: То есть человеческий род характеризуется экзистенциальной неудовлетворенностью?

   Седлачек: "Точка насыщения" не будет достигнута ни при каких обстоятельствах, равно как и конец истории. Потребление подобно наркотику: довольство всегда остается где-то за горизонтом. Философ-марксист Славой Жижек формулирует это так: "Raison d'etre, сущность вожделения, заключается не в реализации цели, подразумевающей достижение полного удовлетворения, а в воспроизведении самого вожделения".

   ШПИГЕЛЬ: И в конечном счете, вся наша жизнь - это Сизифов труд?

   Седлачек: Экономика равновесия обречена на провал. Желания или, в переводе на язык экономики, запросы Евы, то есть спрос, никогда не иссякнут. И предложение Адама - труд в поте лица - их никогда не уравновесит. В фильме "Бойцовский клуб" по роману Чака Паланика главный герой Тайлер Дерден говорит: мы делаем работу, которую ненавидим, чтобы купить барахло, которое нам не нужно. Это изгнание из рая, перенесенное в современность.

   ШПИГЕЛЬ: И все же человек постоянно стремится вырваться из будничной суеты, достичь гармонии равновесия. Память о потерянном рае не угасает.

   Седлачек: Прогресс или чувство удовлетворенности - вот антропологическая дилемма человеческого существования. Вместе первое и второе недостижимы. Человечество оседлало опасного скакуна. По всей видимости, есть две возможности преодолеть разрыв между желаниями и их удовлетворением, спросом и предложением: повышать объем производства и покупательную способность - это гедонистическая программа, которую мы выбрали со времен эллинов и римлян. Но она грозит разбиться о последствия долгового кризиса. Монетаризация общества усилила иллюзию, будто мы можем позволить себе все, чем хотим обладать.

   ШПИГЕЛЬ: В противоположность этому сегодня на повестке дня экономия, самоограничение и умеренность.

   Седлачек: Это и есть противоположная программа античных стоиков. Спрос нужно уменьшить настолько, чтобы он соответствовал предложению. Стоики на протяжении всей жизни воспитывали в себе умение ограничивать собственные потребности. Диоген в бочке верил: человек тем свободней, чем меньше имеет.

   ШПИГЕЛЬ: Но сегодня он вряд ли может служить примером.

   Седлачек: Как, пожалуй, и раньше. Но его философское послание остается более чем современным. Диоген - предтеча критиков научно-технической цивилизации.

   ШПИГЕЛЬ: Проповедник, предупреждавший о пределах роста, границы которого еще в 1972 году тщетно пытался демаркировать Римский клуб.

   Седлачек: Утверждение "чем больше, тем лучше" уже не оправдывает себя. В этом актуальность Диогена: тот момент, когда мы осознаем, что наука и техника амбивалентны, знаменует собой конец современности. Римский клуб призывал к осмыслению ответственности за будущее человечества.

   ШПИГЕЛЬ: Повысить уровень потребления легко, его снижение переносится куда труднее. Быть может, "колесо желаний" вращается отчасти за счет неравномерного распределения материальных благ - по принципу: хочу иметь то, что есть у кого-то еще?

   Седлачек: Безусловно - вниз по социальной лестнице ноги как будто совсем не идут. В экономике считается, что все нацелены на максимизацию личной выгоды. Проблема в том, что мы не можем точно определить "норму выгоды". Мы не знаем, чего хотим, - нам нужны аналогии, примеры, подсказки. Попробуйте мысленно представить себе объект вашего вожделения, допустим, красивую женщину. С абстрактным объектом это невозможно, картинка в голове постоянно будет меняться. Нужна фотография, описание, образец. Общество, соседи, коллеги, наконец, индустрия рекламы и развлечений, видеоролики, фильмы, книги - хоть кто-то должен "разъяснить", что именно вам нравится настолько сильно, чтобы стать неотразимым. Все желания сверх наших биологических основных потребностей обусловлены культурно. Мы хотим жить так, как будто мы актеры, играющие самих себя.

   ШПИГЕЛЬ: Долги западных государств за последние 30-40 лет росли не от нехватки, а от избытка.

   Седлачек: Аристотель с его философией золотой середины считал неумеренность величайшей слабостью человека. Упражняясь в воздержании, полагал он, переусердствовать невозможно.

   ШПИГЕЛЬ: Допустим. Но как найти правильную меру? Экономисты убеждены: единственное спасение состоит в экономическом росте. Это своего рода велосипед: как только перестаешь вращать педали, ты падаешь.

   Седлачек: Я думаю, экономика больше напоминает ходьбу: остановиться не значит упасть. За этим стоит идея "экономики субботы". На седьмой день Бог, сотворив мир, почил от трудов не потому, что устал, а потому, что результат его удовлетворил. По библейскому обычаю, поля раз в семь лет полагалось оставлять незасеянными и после истечения 49 лет освобождать должника от бремени обязательств. У нас говорят, что хорошее - это враг лучшего. Но верно и обратное: лучшее, или, точнее, погоня за ним - это злейший враг хорошего.

   ШПИГЕЛЬ: Подобной экономической автаркии люди не достигли даже за десятилетия коммунизма, при котором росло ваше поколение.

   Седлачек: Потому что коммунизм не работал. На самом деле перманентная революция есть продукт капитализма, а не коммунизма. Капитализм понуждает человечество все более напряженно трудиться, поскольку убедительно демонстрирует возможность преуспеть. Коммунизм на это никогда не был способен. Маркс мыслил и творил в мире Оливера Твиста. Живи он сегодня, его, вероятно, так и не посетила бы мысль о неизбежности революции.

   ШПИГЕЛЬ: То есть в нашей части света все мы живем, по сути, в обществах социал-демократической ориентации?

   Седлачек: Конечно, по природе мы не коммунисты, но очень даже коммунитаристы. Только патологический себялюбец способен вести счастливую жизнь в обществе, в котором материальным богатством обладает он один. Человек испытывает потребность в справедливости и, в частности, в справедливом распределении благ.

   ШПИГЕЛЬ: Иными словами, противовесом для алчности выступает эмпатия?

   Седлачек: Да. В своей "Теории нравственных чувств" Адам Смит, основатель современной экономики, провозглашает симпатию основой морали и движущим мотивом поступков. Страдания человека всегда трогают кого-то из его ближних.

   ШПИГЕЛЬ: Однако большей известностью пользуется другой труд Адама Смита, "Национальное богатство", в котором автор задается вопросом о последствиях человеческого корыстолюбия и о "невидимой руке" рынка.

   Седлачек: Личный интерес управляет человеческим поведением. Но Смит понимал, что поступки человека нельзя объяснить исключительно принципом эгоизма. Он однозначно отмежевался от Бернарда Мандевиля с его тезисами о том, что пороки индивидуумов идут на пользу обществу и что из эгоистических устремлений отдельных личностей вытекает всеобщее благо. Даже если это противоречит вектору творческого пути Смита, я убежден: наследие британского экономиста состоит в том, чтобы учитывать в экономике вопросы этики, которые суть центральная составляющая этой науки. Но современным экономистам вопрос о добре и зле представляется чуть ли не еретическим...

   ШПИГЕЛЬ: Если "невидимая рука рынка" может трансформировать эгоистические устремления в заботы об общественном благе, то государственное регулирование вообще ни к чему.

   Седлачек: Если личные интересы выйдут за определенные пределы, то они станут угрозой для рыночной экономики. Жизнеспособное общество зиждется на трех столпах: мораль или приличия; соревновательность и конкуренция; регулирование и универсальные нормы, определяемые государством. Чем слабее выражено этическое начало, тем сильнее должно быть вмешательство государства. В восточноевропейских государствах это знают по собственному болезненному опыту: после распада Организации Варшавского договора там вначале делали ставку только на дерегулирование, чтобы рынки вообще могли возникнуть. Общество, в котором надеются на эгоизм без морали, погружается в анархию.

   ШПИГЕЛЬ: Идеологи свободного рынка и движение "Чаепитие" в США по-прежнему настаивают: государство не должно вмешиваться.

   Седлачек: Но ведь во время кризиса взаимозависимость капитала и государства стала очевидной. Без государственной поддержки финансовую систему постиг бы крах, и тогда конец настал бы и правительствам. Пожалуй, слово "регулирование" имеет негативную коннотацию, лучше говорить о координации. На корте нужны два человека: в теннис невозможно играть одному.

   ШПИГЕЛЬ: Значит, взаимодействие рынка и государства определяет поле общественной морали?

   Седлачек: Сторонники позитивистских, дескриптивных экономических моделей десятки лет пытались объяснить принципы рыночной экономики посредством сложных математических вычислений. Но сам вопрос оказывается просто ошибочным или как минимум бессмысленным. На самом деле его нужно сформулировать иначе: так ли работает экономика, как мы этого хотим?

   ШПИГЕЛЬ: Выработка моральных норм не входит в задачи экономистов.

   Седлачек: Почему же? Этика есть сущностное ядро экономики, она подводит непосредственно к вопросу о том, какую жизнь следует признать хорошей и правильной, эвдаймонией, блаженством в понимании Аристотеля. Максимизация выгоды без максимизации доброго начала для него была бы абсурдом. Рыночная экономика без морали - это система зомби: роботы функционируют безупречно, но в конечном итоге после них остается пустыня. Нужно вернуться к истокам, вспомнить о душе экономики.

   ШПИГЕЛЬ: Такие квазирелигиозные порывы, вероятно, чужды вашим коллегам по цеху, равно как и политикам, которым вы давали советы.

   Седлачек: Но ведь вера в прогресс - это тоже эсхатология, только не в религиозном, а в мирском понимании. Нейтральной экономики не существует. Утверждать, что экономика свободна от оценок, значит уже давать оценочное суждение - то есть занимать идеологическую позицию. Любое решение о совершении покупки - это в том числе и нравственное решение.

   ШПИГЕЛЬ: Экономика есть культурный феномен? И никакой математики?

   Седлачек: Цифры сами по себе ни о чем не говорят. Простой пример: какими были темпы инфляции в Германии в феврале? И сразу следующий вопрос: что это значит? Это хорошо или плохо? Чтобы постичь истину, нужно знать контекст, а он включает в себя культуру, этику, общественные процессы, и его невозможно описать через формулу денежной массы.

   ШПИГЕЛЬ: Экономика не может дать ответ на вопрос о смысле жизни, это абсурд. А соответствующие попытки со стороны политиков таят опасность.

   Седлачек: Вопрос о смысле становится насущным только тогда, когда смысл утрачен. Современные экономисты ведут себя не менее абсурдно, чем персонажи романа "Автостопом по галактике" Дугласа Адамса, которые чаяли, что суперкомпьютер, названный ими "Глубокомысленным", ответит им на вопросы о жизни, Вселенной и прочем. Спустя вечность вычислительная машина выдала окончательный ответ на главный вопрос. Им оказалось число. Сорок два.

   ШПИГЕЛЬ: Тогда каким будет ваш ответ если не на главный вопрос, то хотя бы по части кризисной и долговой ловушки?

   Седлачек: Задам встречный вопрос: жить под знаком корыстолюбия - это благо? Это то, чего мы хотим? Ответ очевиден. Я согласен с Аристотелем. Экономика должна быть наукой о счастье. А счастлив, по Аристотелю, тот, кто доволен тем, что имеет.

   ШПИГЕЛЬ: Увы, это банально и наивно одновременно. Не боитесь, что в амплуа моралиста вы будете вызывать у ваших коллег только улыбки?

   Седлачек: Внимание к моим тезисам свидетельствует об обратном. Мне кажется, другие политики, прежде всего прагматики, пришли к такому же пониманию. Конечно, нелегко убедить их, что болезненные реформы нужно проводить в первую очередь в хорошие времена, что с нынешней системой не все в порядке, несмотря на пока еще продолжающийся рост ВВП.

   ШПИГЕЛЬ: То есть кризис необходим, поскольку дает шанс выйти из него более сильным, как сейчас принято утверждать?

   Седлачек: Периоды кризисов дают возможность правильно поставить вопросы. Нужно распрощаться с одержимостью экономическим ростом. Нужно вырваться из маниакально-депрессивного круга, по которому движется наша экономическая правда жизни. Причем маниакальная фаза опаснее депрессивной; нужно пересмотреть общую цель экономической политики. На место максимизации ВВП должна прийти минимизация долгов.

   ШПИГЕЛЬ: Но как первое возможно без второго?

   Седлачек: В условиях рыночной демократии нужно лишить политиков права брать в долг - аналогично тому, как они утратили право печатать деньги.

   ШПИГЕЛЬ: Соблазн обеспечить исполнение государственных обязательств, запустив печатный станок, сохраняется.

   Седлачек: Предлагаю новую концепцию пакта о финансовой стабильности: в каждый отдельно взятый год разница между ростом и дефицитом бюджета не должна превышать 3% ВВП.

   ШПИГЕЛЬ: То есть при 3% роста бюджет должен быть сбалансированным, а при нулевом росте нужно разрешить дефицит до 3%?

   Седлачек: Именно так. А в годы бума нужно создавать резервные фонды. Нельзя забывать библейскую притчу о семи тучных и семи тощих коровах и совет, данный фараону Иосифом. Следствием экономической политики, ориентированной только на рост, всегда будет умножение долгов. Следующий кризис может оказаться смертоносным.

   ШПИГЕЛЬ: Вы придерживаетесь экзистенциалистских взглядов в отношении экономики, своего рода метаэкономики. Как философу живется среди банкиров?

   Седлачек: Сначала на тебя смотрят, как на экзотику, но потом проникаются уважением. Ко мне прислушиваются, я апеллирую к определенной части общественного сознания. Нашему времени недостает умеренности. Нужно больше понуждать себя к самоограничению. Английский поэт Джон Милтон превосходно сформулировал эту мысль: "Кто владеет собой, кто может обуздывать свои страсти, желания и страхи, тот выше короля".

   ШПИГЕЛЬ: Господин Седлачек, благодарим вас за эту беседу!