В начале ХХ века Владимир Алексеевич Гиляровский был уже известным, опытным немолодым журналистом. В «Русских ведомостях» он отработал к тому времени около двадцати лет. Молниеносный репортер, смелый журналист, писатель и поэт, защитник угнетенных и обиженных – умный человек. Приветствуя и поддерживая демократические идеи, он не примыкал вплотную ни к одной партии, занимаясь своим важным делом – репортерскими новостями сегодняшнего номера.
В это же время продолжали издаваться уважаемые и именитые журналы и газеты, умеренные издания без партийных страстей и призывов. Именно в таких изданиях сотрудничает репортер и журналист Владимир Гиляровский. Его работа – ежедневные новости, здесь не до лозунгов и прокламаций, репортер всегда в борьбе за свежую и убойную информацию.
Он был профессионалом. По знанию российской глубинки, жизни народа и культурного слоя обеих столиц ему не было равных. С ранней юности он, как Горький, пошел по Руси, чтобы узнать и увидеть жизнь. Он тянул лямку с бурлаками на Волге, работал грузчиком-амбалом на пристанях, был табунщиком в задонских степях, даже на войне с турками был стрелком-пластуном, за отличия получил орден Георгия… Потом была школа провинциального театра, а став уже столичным журналистом, ввязывался во все экстремальные ситуации. Он дружил с актерами и музыкантами, успевал полетать на фанерных аэропланах с Уточкиным, кидал на спор с Поддубным пудовые гири. Где экстрим – там он.
Потом, через много лет Гиляровский опишет свои хождения по Руси и процесс познания жизни в нескольких книгах, одна из них – «Москва газетная». Здесь много знаменитых имен, важнейших для истории событий, много диалогов и высказываний… Много мыслей и оценок самого автора. Это была настоящая жизнь, чтобы писать каждый день о настоящей жизни… Гиляй по своей сути не мог быть ни газетным аналитиком, ни театральным критиком, – никем, кроме экстремального репортера.
Как писал сам Гиляровский, «коренная Москва, любившая легкое чтение и уголовную хронику, не читала «Русские ведомости». Гиляровский утверждал, что благодарен первому учителю и первой газете за репортерский опыт. Газета «Московский листок» – как сейчас говорят, желтая пресса, «чтиво для охотнорядцев и извозчиков». Это показательно. Кто первый узнавал новости? Дворники и извозчики… А репортер должен был опередить их и принести новость им же. Вот это и была школа выживания репортера. Имея физическую закалку, Гиляровский прошел и познал азы и глубины репортерского экстрима. Писал хорошо и честно, и довольно быстро стал известным в литературной и журналистской среде и желанным сотрудником для многих приличных и центральных изданий.
Объем жизненного опыта, моторность, аналитический ум и артистизм определили его место в событийной печати. Потом в книгах о прошлом времени он напишет о себе: «С гордостью почти полвека носил я звание репортера. Я бесконечно любил это дело и отдавался ему весь, часто не без риска. И никогда ни одно мое сообщение не было опровергнуто. Все было строгой проверенной правдой». И еще один факт доказывает его любовь к профессии – то, что он был лишен авторского честолюбия. Многие из его работ подписаны разными псевдонимами, не определяющими самого автора. Много репортажей прошло без подписи, что впоследствии особенно травмировало филологов, изучающих его творчество. Но сам этот факт доказывает, что главное для Гиляровского была сама работа.
Дядя Гиляй дружил с половиной Москвы, был своим на Грачевке, в Марьиной Роще и у Хитрова рынка. Вчера 
встречался с Чеховым, сегодня – скорым поездом в Калмыкию на холеру, писал репортажи о жуткой жизни в казармах для рабочих фабрики Саввы Морозова, а завтра сидел в МХАТе рядом с Саввой на премьере новой пьесы. И своими репортажами он добивался улучшения жизни рабочих в этих самых казармах, присылки дополнительных медицинских работников на борьбу с холерой. Видимо, тогда реакция на печатное слово была не формальной.
В своем произведении «Москва газетная» Гиляровский вспоминает: «Бродяжная жизнь юности, полная самых отчаянных приключений, турецкая война выработали во мне все необходимые качества репортера. Я не знал усталости, а слов «страх» и «опасность» не было в моем лексиконе. Репортерство приучило меня давать только фильтрованную правду, сразу угадывать суть дела и писать кратко».
Репортаж Гиляровского с места событий на Ходынском поле прочла вся Россия. Это не было литературное осмысление, это был подробный рассказ об ужасах смерти. «По направлению к Москве плетется публика с узелками и кружками в руках: подарки получили!
У бегущих туда на лицах любопытство и тревога, у ползущих оттуда – ужас или безразличие… Описывать выражения лиц, подробность не буду. Трупов сотни. Лежат рядами. Их берут пожарные и сваливают в фуры. Этот ров, эти страшные волчьи ямы полны трупами. Здесь главное место гибели. Многие из людей задохлись, еще стоя в толпе, и упали уже мертвыми под ноги бежавших сзади, другие погибли еще с признаками жизни под ногами сотен людей, погибли раздавленными; были такие, которых душили в драке, около будочек, из-за узелков и кружек. Лежали передо мной женщины с вырванными косами, с оскальпированной головой»…
Много было материалов криминальной хроники. Приходилось посещать очень для постореннего человека опасные места, но сила и человеческие качества репортера выносили его из многих опасных ситуаций. Практика работы в «Московском листке» во многом помогала Гиляровскому на протяжении многих лет. Он вспоминает это время; «Репортаж Н. И. Пастухов (издатель и редактор «Московского листка») ценил выше всего, потому что весь интерес газеты строил на быстроте сообщений, верности факта, образности и яркости изложения». «Репортер, как вор на ярмарке: все видь, ничего не пропускай», – сказал мне Пастухов в первые дни работы в листке.
Так учился быть репортером Гиляровский. Не было ни курсов, ни институтов. Нужен был талант, понимание своего предназначения и желание быть в гуще событий. Это было призвание, и Гиляровский нашел себя в событийной журналистике. А жизненный опыт делал его дважды профессионалом. Работая в «Курьере», Гиляровский попал на шоу американских ковбоев. Описывает так: «…было несколько раскрашенных индейцев и несколько ковбоев в соломенных шляпах и с убийственными шпорами на сапогах… для укрощения «диких мустангов»… Мне как представителю прессы показали ковбои несколько приемов: с помощью лассо ловили лошадей, скакали, джигитовали… Меня, привыкшего к табунной жизни в задонских степях, где действительно арканятся и выезжаются могучие лошади, до четырех лет не видавшие человека, смешили эти убогие приемы, которые они применяли с серьезными лицами, а мой товарищ-казак все, что они делали, повторил в гораздо лучшем виде, я и сам вспомнил старину. Все были поражены, а антрепренер сконфужен»…
Профессиональное стремление к правдивому и четкому изложению фактов в репортаже заставляло Гиляровского не только видеть неточности и проколы в работе других сотрудников, но и честно и безбоязненно выступать против этих явлений в периодических изданиях. Б.Есин в одной из своих статей пишет о Гиляровском: «Его выступления в начале XX в. по поводу невысоких нравов, недобросовестности журналистов массовых газет не так многочисленны, но, тем не менее, весьма поучительны. Вопросы профессиональной работы репортеров он затронул не только в книгах воспоминаний, но и в статьях-репортажах: "По собственной неосторожности", "Три тысячи бритых старух", "А вы говорите...". В них автор высмеивает штампы в репортерской практике, издевается над хлестаковщиной, враньем, характерным для части журналистов того времени, вскрывает серьезные недостатки в работе репортеров по уголовным делам. Так, в статье "По собственной неосторожности", рассказывающей о гибели железнодорожного служащего на Казанской железной дороге, Гиляровский предупреждает коллег от штампованных заключений...»
Многим изданиям повезло с Гиляровским, но и ему везло на состав редакции и сотрудников. В периодической печати не зазорно было работать тогда. В газетах печатали свои рассказы Успенский, Дорошевич, Алексей Толстой и все известные писатели. В «Зрителе» и «Будильнике» сотрудничали Чехов и Амфитеатров, Потапенко. «Курьер» подарил ему знакомство с великими писателями – там сотрудничали Мамин-Сибиряк, Станюкович, Бунин, Бальмонт, Брюсов и еще много других интересных и настоящих литераторов. Он дружил с Куприным, они были во многом похожи. Рядом с Гиляем в «Курьере» судебным репортером работал Леонид Андреев. Такое сотрудничество и соседство в одной редакции тоже обогащало общением, другим опытом. Все работало на его профессионализм. И люди были все умные, гуманные, болеющие каждый по-своему за народ. А любовь, как известно, конкретна. Гиляровский часто реально помогал своими статьями.
Б. Есин пишет о его статье «По собственной неосторожности»: «В журналистской практике, отмечает он, теперь всюду при всех заводских калечениях, железнодорожных, фабричных и прочих в протоколах пишут "по собственной неосторожности". И эта формула повторяется затем на газетных страницах без проверки. А ведь такая формула часто оставляла потерпевшего или его семью без помощи, без пенсии, а виновника увечья, гибели человека — без наказания. Гиляровский, расследуя конкретный случай увечья кондуктора на Московско-Казанской железной дороге, нашел и специально опросил ряд свидетелей происшествия, и все они в беседе опровергали предположения, что человек погиб "по собственной неосторожности". Его столкнул под колеса безбилетный пассажир, который сумел скрыться с места происшествия. В конце заметки он приводит слова жены кондуктора, которую встретил в больнице: "без ног теперь... столкнули под поезд... дети дома... один кормилец", и заканчивает от себя: «Господа репортеры, будьте осторожнее "по собственной неосторожности"». Главная цель Гиляровского становится шире, чем объективное репортерство. Он хочет быть полезным, делать людям добро, пользуясь возможностями прессы.
С главными Российскими миллионерами сиживал за столами, наливался шампанским и успевал что-то нашептать по-дружески о трудном положении рабочих на их заводах. В «Москве газетной» Гиляровский описывает хорошую шутку: «Савва Морозов любил шиковать и наливать соседей шампанским. От него в этом не отставал и Савва Мамонтов. Мне как-то пришлось сидеть между ними… Завтрак проходил, к концу является опоздавший Амфитеатров, глядит на меня и смеется.
- Гиляй, ты красней веселой козы, а глаза у тебя осовели.
- Видишь, - показал я в стороны на Мамонтова и на Морозова, - как не осаветь!»
Пошутив с миллионерами, отправлялся Гиляровский на Хитровку с Горьким, показывать это страшноватое место для понимания темы. Горький собирался тогда писать пьесу «На дне». И с босяками и с миллионерами репортер чувствовал себя неплохо, без особой застенчивости. Потому что сам был богат талантом.
В своих поздних произведениях «Люди театра», «Москва и москвичи», «Москва газетная» Владимир Гиляровский подарил потомкам на века абсолютно живые воспоминания о людях, увиденных, знакомых, просто встреченных где-то такие живые картины, что можно представлять ту жизнь. Картинки московской и редакционной жизни, терзания с цензорами и купеческие разгулы… Это не роман, а заметки, репортерские реальные истории, встречи и разговоры… По поводу издания «Москвы газетной» Гиляровский написал так: «Мне хочется дополнить ею мои прежние рассказы о газетной и журнальной работе, которую я страстно любил за жизненную остроту и неповторимость».
