25 декабря 1979 года в войска ТуркВО поступила директива подписанная министром обороны СССР Д. Ф. Устиновым. Приказывалось: переход и перелет государственной границы Демократической Республики Афганистан войсками 40-й армии и авиацией ВВС начать в 15.00 25 декабря. Первыми по понтонному мосту через Амударью в 15.00 переправились разведчики и десантно-штурмовой батальон капитана Л. Хабарова: им предстояло занять перевал Саланг и обеспечить прохождение наших войск.
Десантники вышли в назначенный район, установили палатки, утеплив их снежными брусьями, выставили посты на юг и на север. Штаб батальона расположился на Саланге. На следующий день комбату позвонил с дорожно-эксплутационного участка Ерухимов (дорогу обслуживали советские рабочие и специалисты), сообщил, что к перевалу выдвигается крупная банда. Охрана – танковый взвод афганской армии – просит помощи. Комбат направил туда пулеметчиков. Сам возглавил группу.
Как рассказать о первом бое? Если каждый из них в глубине души верил, что этого боя не будет.
Они прибыли вовремя, но все было тихо. Привезли завтрак. Ребята потянулись к кухне и тут... с гор ударили крупнокалиберные пулеметы и гранатометы. Душманы пошли в атаку... Атаку отбили. Запомнилась она первой боевой потерей – погиб Володя Никитонов, были ранены рядовые Мамедов и Сегуров.
Анатолий Никитонов... Двух отличных токарей, братьев-близнецов Анатолия и Владимира, провожали в армию на Тушинском машиностроительном заводе. Вернулся в родной цех один Анатолий. Владимир погиб на Саланге, отражая нападение бандитов...
Душманы пытались вывести дорогу из строя на широком фронте. Ее уже тогда называли «дорогой жизни». Все необходимое для нормальной жизни –жителей многих районов Афганистана дрова, питание, топливо для передвижных электростанций – доставлялось на автомашинах по этой дороге. Да и обеспечение 40-й армии (боеприпасы, горючее и т.д.) осуществлялось по этой дороге. Вот почему душманы и их американские и иные покровители одну из главных ставок делали на то, чтобы парализовать движение, отрезать наши гарнизоны и афганские населенные пункты от баз снабжения. Моджахеды взрывали мосты, в глухих ущельях устраивали завалы... Уже многие посты отбивали их наскоки. В некоторых кишлаках начался голод. Надо было срочно восстановить движение по дороге.
– В Спасанхе, маленький такой кишлачок, слева – обрыв, справа ласточкиными гнездами прилепились домишки, – рассказывал Хабаров, -смотрю: передняя машина горит, капитан А. Федулин отстреливается из автомата. Впереди – завал, позади – завал, их пришлось растаскивать под огнем. Прикрывали боевыми машинами грузовики с продовольствием, выводили их из-под обстрела...
В конце марта 1980 года капитан Л. Хабаров получил приказ сдать перевал Саланг под охрану другому подразделению и готовить десантно-штурмовой батальон к боевым действиям в Панджшере. Батальон стоял тогда между Джабаль-ус-Сариджем (выход с юга на перевал Саланг – с востока – на Панджшер) и Чарикаром.
Батальону была поставлена задача: пройти вдоль долины до последнего кишлака ущелья Панджшер и вернуться назад. Как вспоминал потом Хабаров, его поразила сама постановка задачи – не захватить и остаться, удерживая эту территорию с населенными пунктами, рудниками, населением, а прийти и уйти. «Кто придет после меня?» – спрашивал себя командир и не находил ответа. А по логике вещей ведь кто-то должен был обязательно прийти на очищенную от противника территорию, будь то наши внутренние войска или подразделение правительственных войск. Возможно, это могли быть коалиционные силы, способные удержать территорию Панджшера и установить там новый порядок.
Советник при командире дислоцировавшегося в Джабаль-ус-Сарандже пехотного полка правительственных войск подполковник Михаил Носов сориентировал Хабарова, что работа для батальона, хотя и десантно-штурмового, но без усиления, без поддержки артиллерии, авиации и спецподразделений, будет крайне опасная и горячая. В ущелье ряд мостов взорван или подготовлен к подрыву, дороги заминированы. Установлены завалы на дорогах, которые тоже заминированы. Горные дороги подорваны во многих местах. Передвижение в большей части долины возможно только на лошадях, пешком или в лучшем случае кое-где на уазиках. Вот и все исходные данные, которые получил Хабаров на тот период.
За сутки до выхода на боевые командир дал батальону отдых, кроме тех, кто был в боевом охранении. Форма одежды – с голым торсом, чтобы понежиться, позагорать под уже набирающим силу в афганских горах мартовским солнышком. Но оружие, как обычно, было при себе – это неотъемлемая часть каждого воина всегда и везде.
В последний перед выходом день в одной из лощин расположения батальона провели общее собрание. Все готовились внутренне к трудному и крайне серьезному бою.
Командир в своих гвардейцах не сомневался. Самым жестоким наказанием в батальоне для каждого из них было лишение возможности участвовать в предстоящих боевых действиях.
Так, в период подготовки к бою младшему сержанту Мовчану объявили, что его отстранили от выхода на боевое действие (кому-то и лагерь надо было охранять). Он подошел к командиру батальона накануне выхода на операцию и сказал: «Товарищ капитан, не возьмете меня, застрелюсь». Пришлось взять, но, к сожалению, он стал первым погибшим в этой операции. Вот и не верь после этого в судьбу.
В период подготовки к предстоящей операции комбат предвидел, что Ахмед Шах должен иметь хорошую агентуру на всех уровнях. Значит, он будет заранее осведомлен обо всех замыслах «шурави» – советских. Нужно было что-то предпринять, чтобы ввести противника в заблуждение.
Поскольку скрыть подготовку к боевым действиям было абсолютно невозможно, тем более что в планы надо было посвящать афганцев, Л. Хабаров придумал вариант, когда командирам подразделений правительственных войск разъяснялось, что десантники лишь имитируют подготовку к операции в Панджшере, а на самом деле в последний момент скрытно, неожиданно всеми силами они повернут на Бамиан.
В ходе подготовки офицеры батальона специально вели между собой, а также с советниками вблизи афганских офицеров и солдат, которые понимали по-русски, разговоры, смысл которых сводился к тому, что имитируем, мол, всеми силами и средствами выступление на Панджшер, а сами пойдем на Бамиан.
Накануне операции на уазике советника, как бы рекогносцируя дорогу на Панджшер, комбат с несколькими офицерами проехал от Джабаль-ус-Сараджа чуть не до Рухи (населенный пункт в Панджшере, где находился передовой батальон пехотного полка афганцев).
То, что уазик с советником, командиром батальона и двумя афганскими офицерами поехал в Руху, естественно не могло остаться незамеченным. Доехав до Рухи, они сразу развернулись и поехали обратно. Скорее всего, что это еще более укрепило мнение афганской агентуры Ахмад Шаха, что Панджшер – имитация предстоящей операции и «шурави» пойдут на Бамиан. Комбат доложил свои соображения в штаб армии, попросил средства и подразделения усиления, средства экипировки. На его просьбу включить в средства экипировки бронежилеты услышал что-то вроде: «Хабаров, не стыдно будет на тельняшки своих орлов бронежилеты надевать?»
После этих слов комбат отчетливо осознал, что выполнение боевой задачи, жизнь солдат и офицеров будут зависеть только от него, от его умения или неумения провести эту предстоящую операцию.
Батальон усилили танковым взводом, батареей 152-мм самоходных гаубиц «Акация», мотострелковой ротой и двумя взводами саперов. Пехотный полк правительственных войск, который стоял в Джабаль-ус-Сарадже, тоже был придан Хабарову на период боевых действий. Конечно, полк очень громко звучало, т.к. он насчитывал в общей сложности примерно 50–60 человек.
Совместно с батальоном Хабарова также действовал парашютно-десантный батальон 345-го полка из Баграма под командование майора Александра Цыганова.
В 5 часов утра 9 апреля 1980 года началась операция. Десантники, как раскаленный нож в масло, вошли в Панджшер. Завязались первые бои под Базараком, появились первые потери.
Отработанные заранее действия дали возможность продвигаться с минимальными задержками, в довольно быстром темпе. Расстреливая из танка заминированные на дорогах завалы, наводя с помощью танковых мостоукладчков мосты через небольшие горные реки и устраняя разрушения на дорогах, сбивая неорганизованное сопротивление моджахедов, десантники шли вперед вдоль долины.
Последним населенным пунктом, куда подчиненным Хабарова удалось проехать на технике, стал Паси-Шахи-Мардан, где располагались штаб Ахмад Шаха, тюрьма и его администрация.
Столь стремительное продвижение наших десантников и быстрое подавление слабого сопротивления отдельных огневых точек моджахедов застало Ахмад Шаха врасплох. Моджахеды в спешке покидали Паси-Шахи-Мардан. Из их штаба даже не успели вывезти папки с документами, списками и удостоверениями, фотографиями членов партии ИОА и вооруженных отрядов. Все было второпях брошено в 100–300 метрах от здания. Видимо, вертолетчики НУРСами прошлись по разбегавшимся в разные стороны моджахедам.
Затем, оставив под прикрытием технику, по горной тропе батальон выдвинулся к самому последнему населенному пункту. Ночью комбат, выставив боевое охранение, дал возможность личному составу отдохнуть.
Разведчикам была поставлена задача: обходными тропами выдвинуться и перекрыть отход моджахедов из последнего населенного пункта, что было четко выполнено. А с рассветом основные силы двинулись на последний кишлак.
Все! Панджшер был взят. Вспоминаются стихи полковника Владимира Красюка:
Оставим же, мужчины,
Мы страхи про запас.
Панджерские вершины
Пускай запомнят нас.
Нам совесть не позволит
Держаться в стороне,
Хоть на руках мозоли
И жутко на броне.
Дальше надо было установить гарнизоны, связь, взаимодействие со старейшинами. Создать новые органы власти и обеспечить их безопасность.
Но увы! Сделали все совсем по-другому. Во второй половине дня поступил приказ от старшего начальника: срочно отходить, выдвигаться в район Паси-Шахи-Мардана, где осталась техника. Комбат даже многие годы спустя задавался вопросом: чем руководствовался начальник, отдавая такой приказ, ведь надо было пройти по горам более 30 км по горной тропе, что до наступления ночи сделать было невозможно? Аккумуляторы на радиостанциях разрядились. На просьбу доставить питание для радиостанций вертолетами не отреагировали, доставили только сухие пайки. Десантники возвращались назад ночью без связи, без прикрытия вертолетов по единственной горной тропе. Как следствие разведдозор попал в засаду. Засада была укрыта в «лисьих норах» (в двух метрах пройдешь и ничего не увидишь). И тут же сверху на них посыпались – видимо хотели взять живыми – бандиты.
Капитан Хабаров (он ближе всех оказался к разведке) с группой десантников бросился на выручку. Атаку отбили, но сами попали под настильный пулеметный огонь. Разрывная пуля раздробила Хабарову плечевую кость, вторая ударила в ту же руку ниже локтя. Он еще был в сознании, вытащил раненого десантника, а сознание потерял уже в вертолете... Старшина Юрий Зобкин, спас комбата Хабарова, отстреливаясь от наседавших душманов, вынес его тяжелораненого с поля боя.
О первом чуде, которое совершили кабульские хирурги: сохранили, пришили «на божьем слове» висевшую на лохмотьях кожи руку (разрывная пуля вырвала четыре сантиметра кости правого плеча и двуглавую мышцу(бицепс), разрушила нервно-сосудистый пучок), – ему рассказали уже в окружном госпитале. Ташкентские врачи вывели его из тяжелого общего состояния, борьбу с остроразвивающимся остеомиелитом продолжили хирурги военного госпиталя имени Бурденко, а ортопедическое лечение проводилось в ЦИТО.
Офицеры, солдаты, которые увольнялись, заходили к комбату в госпиталь в Ташкенте, потом в Москве в «Бурденко» и недоуменно спрашивали: «Почему мы ушли так поспешно из Панджшера? Какой смысл был в этой операции?».
Что комбат мог ответить на вопрос, который мучил его самого все бессонные ночи в госпиталях? Они ценой жизни и здоровья солдат и офицеров выполнили поставленную им боевую задачу, а потом те, кто эту задачу ставил, бездарно распорядились ее результатами. Они просто не знали, что им делать дальше. И в дальнейшем, на протяжении всей этой войны практически все операции заканчивались подобным образом. Развязывали боевые действия, гибли наши солдаты и офицеры, гибли военнослужащие правительственных войск, гибли моджахеды и мирное население. После операции войска уходили из района ее проведения, и все возвращалось на круги своя.
Почти нелегально (минуя кадры ВДВ), спецкор военного отдела газеты «Правда» В. Верстаков попросил начальника академии им. М.В. Фрунзе рассмотреть его вопрос). Хабаров сдал вступительные экзамены в академию между двумя тяжелыми операциями, а когда узнал о зачислении, неожиданно открыл, что ночи не так уж длинны и боли вроде бы стали слабее. Занимался много и упорно. «Яне мог себе позволить учиться на тройки, могли сказать, что жалеют инвалида». И цель поставил перед собой, казалось, совсем уж невозможную: не только сохранить руку, но и заставить ее работать.
Двенадцать месяцев рука в «капкане» (аппарат для сращивания костей), перебиты нервы – ни один мускул не работал. Кости срослись, нервы хирурги сшили, но предупредили: «Все теперь зависит от вас. Работайте...». И он работал: массаж, гимнастика...
Каждый день по нескольку часов. Чтобы рука «ожила» – научился поднимать ее на 5–10 сантиметров, – потребовалось около года, через полтора зашевелились пальцы, а чтобы взять, вернее, вложить в руку карандаш и вывести обыкновенную палочку, потребовалось еще несколько месяцев изнурительного труда...
Как-то в конце рабочего дня Леонид позвонил мне на службу из госпиталя Бурденко: «Меня хотят уволить из армии, как быть?». Звоню полковнику, начальнику отдела кадров ВДВ, спрашиваю о судьбе майора Хабарова. «Готовим документы на увольнение по ранению», – слышу ответ.
– Как вы можете уволить слушателя академии?
– Какой слушатель? Он в госпитале уже два года.
Разговор состоялся жесткий. «Разберусь, товарищ подполковник, – было ответом. Через некоторое время майор Хабаров был назначен на такую непростую должность – командир полка.
Писал рапорты с просьбой вернуться в Афганистан. Понимал, что его боевой опыт нужен там как воздух. И пришло долгожданное назначение – начальник штаба десантно-штурмовой бригады (ДШБР). Что случилось позже – очередное ранение...
У меня в архиве лежит копия письма подполковника Л. Хабарова начальнику Главного политического управления СА и ВМФ генерал-полковнику А. Лизичеву: «...Прошу Вас разрешить закончить установленный срок службы в ДРА в строевой должности, связанной с непосредственным руководством и проведением боевых действий...»
Склоняю свою седую голову перед мужеством этого наследника ратной славы русского воинства, боевого офицера, прекрасного человека и надежного товарища, умеющего побеждать в критических ситуациях. Воспитал двух сыновей – офицеров-десантников, воевавших в Чечне.
