1. Детали восстания декабристов
Наступило утро 14 декабря (27 по новому стилю). В этот день Николай должен был принимать присягу подданных на верность. "Участь страшная, жертва тяжкая, - признавался он 12 декабря в письме графу Дибичу. - Послезавтра я или государь, или без дыхания. Я жертвую собой для брата. Счастлив, что как подданный исполняю его волю. Но что будет с Россией?" Николай знал от доносчиков о заговоре против него. Как деду и отцу, царствование могло стоить ему жизни. Николай Павлович не мог не понимать, что рискует не только свой жизнью, но и жизнью своей семьи. Но он был должен выполнить волю брата, приняв корону ради России. Итак, Николай счел себя обязанным царствовать.
Ночью,не дождавшись приезда Михаила, которого он очень хотел видеть вместе с собой в Совете, Николай пошел туда один и зачитал свой Манифест о восшествии на престол. Когда он вернулся, его приветствовали как Императора. Нерадостной была эта ночь, она была полна самых страшных предчувствий. Императрица плакала в своем кабинете, когда Николай зашел к ней, помолился и сказал:: «Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество, если придется умереть.» Императрица поклялась умереть достойно, если придется. Это были первые часы царствования Императора Николая I
14 декабря, рано утром к новому императору явился с докладом генерал-адъютант Бенкендорф. Николай Павлович сказал ему: "Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг".
Кому-нибудь еще жалко г-д бунтовщиков?
Рано утром присягу приняли гвардейские генералы и полковые командиры. Им Николай объявил: "Если буду императором хотя на один час, то покажу, что был того достоин" Присягнул лейб-гвардейский саперный полк: « все штаб и обер-офицеры и нижние чины лейб-гвардии саперного батальона были приведены к присяге Николаю Павловичу, на батальонном дворе, в присутствии командира батальона, который, быв, в 5 часов утра, потребован в штаб гвардейского корпуса, одновременно с другими начальниками гвардейских частей, присягнул новому государю в малой дворцовой церкви зимнего дворца и привез в батальон манифест о вступлении на престол императора Николая Павловича, с приложенными к нему письмами об отречении от престола августейшего его брата, которые полковник Геруа и прочел перед приведением батальона к присяге.»
В 7 утра присягнул Сенат. Милорадович сообщил, что присягнули кирасиры Орлова. Все, казалось бы, шло хорошо, но …
Когда около 9 утра для принятия присяги были выстроены Московцы, два офицера : Михаил Бестужев и князь Щепин-Ростовский ( еще один Рюрикович)- принялись за то, что мы называем агитацией. Они кричали, что солдат обманывают, что законный Император – Константин, что присягать одному, а потом другому – святотатство «"Присягнув одному государю, тут же присягать другому - грех!"», что полк должен выступить в защиту своего Императора. Как не поверить своим офицерам? Как отречься от данной присяги? Тем более, когда рассказывают такие страшные вещи: цесаревич Константин не отказывался добровольно от престола, а злодейски схвачен узурпатором Николаем, закован в цепи и ввергнут в сырое узилище. А высочайший шеф Московского полка, великий князь Михаил ехал, дескать, поднять своих верных солдату шек на помощь брату, но был схвачен на городской заставе тем же узурпатором и тоже посажен в железа… Полк отказывается переприсягать, заряжает ружья и готов выступить за « Константина и жену его Конституцию!». Но солдаты, стоящие у знамен, отказываются отдавать стяги.
Штабс-капитан князь Щепин-Ростовский полосует их саблей — ранен солдат Красовский, унтер Моисеев. Когда две мятежные роты (две из шести) все же покидают казармы, наперерез бегут подоспевшие старшие командиры: бригады — генерал Шеншин, полка — генерал Фредерике, батальона — полковник Хвощинский. Пытаются остановить…
Щепин-Ростовский бьет Фредерикса саблей по голове сзади. Затем сабельным ударом сбивает наземь Шеншина и еще долго бьет лежащего. Само благородство!… Потом, с каторги, он будет писать Николаю исполненные скулежа прошения, уверяя, будто ни к какому заговору не принадлежал, и все «случилось по воле обстоятельств»…Ни-ни, ничего не делал его сиятельство!
Остается Хвощинский. С ним ситуация несколько сложнее — в свое время, давно, и он, как многие, похаживал на заседания тайного общества. И помнящий об этом Бестужев пытается уговорить его примкнуть к мятежу (у бунтовщиков маловато старших офицеров, а полковник Хвощинский в столичной гвардии пользуется авторитетом).
Хвощинский, однако, отказывается — и получает три сабельных удара от Щепина. Солдаты направляются к Сенату.
Главные силы повстанцев (лейб-гвардии Московский, Финляндский и Гренадерский полки) во главе с диктатором Трубецким должны были собраться на Сенатской площади у здания Сената, не допустить сенаторов до переприсяги и принудить их (если потребуется, силой оружия) издать "Манифест к русскому народу". Тем временем другие полки (Измайловский и гвардейский Морской экипаж) под командованием капитана А.И. Якубовича захватили бы Зимний дворец и арестовали царскую семью. Всего в Петербурге декабристы рассчитывали поднять шесть гвардейских полков численностью в 6 тыс. человек.
На деле же удалось взбунтовать около 3 тысяч, но и это была немалая сила. Но все идет не так. Якубович в 5 утра отказался от «царейбийственного кинжала» , Булатов не пошел в Петропавловскую крепость. И что самое глупое, диктатор Трубецкой так и не появляется на площади. Он прячется тут же, неподалеку, за углом Главного штаба, созерцая происходящее, как самый обычный зритель. Осторожно так наблюдая, чтобы вовремя смыться в безопасно место - в дом своего родственника - австрийского посла. Рылеев очень быстро исчезает с площади, громко объявив, что «идет искать Трубецкого» — да так и не вернется более. Лишь около 4 часов дня декабристы выбрали - тут же, на площади, - нового диктатора, тоже князя, Е.П. Оболенского ( Рюриковича, конечно) Однако время уже было упущено: Николай пустил в ход "последний довод королей".
Впрочем, до этого пока далеко. Сейчас во дворе Зимнего выстаивается лейб-гвардии саперный батальон, шефом которого является сам Николай, знающий всех офицеров и солдат лично.. Так вспоминает об этом генерал-лейтенант В. И. Фелькнер:».
Первое чувство удивления при этой внезапной перемене в престолонаследии сменилось чувством радости, когда мы узнали, что великий князь Николай Павлович, генерал-инспектор по инженерной части, шеф лейб-гвардии саперного батальона, которого все чины, от командира до последнего солдата, искренне любили и были беспредельно преданы, сделался нашим императором. Он также сердечно любил своих саперов…
Когда командир 1-й саперной роты, штабс-капитан Квашнин-Самарин, посланный для принесения из аничковского дворца батальонного знамени для присяги, подходил с 1-м взводом к казармам, в последний въехали ехавшие очень быстро, в санях, два офицера гвардейской конной артиллерии, привели его тем в беспорядок, кричали саперам: "братцы, не присягайте! Вас обманывают!" и затем скрылись из виду.»
Саперам Император мог доверить свою семью. Убедившись, что семья в безопасности, Николай Павлович «без всякой свиты, в одном мундире и ленте, вышел на дворцовую площадь, где был мгновенно окружен стекавшимся отовсюду народом, взволнованным смутными городскими слухами о возмущении войск, будто бы отказывающихся присягнуть императору Николаю Павловичу, желая пребыть верными Константину Павловичу. Высочайший манифест о вступлении на престол, напечатанный ночью, был прочитан в церквах довольно поздно, после обедни, перед молебствием и только весьма мало экземпляров его было роздано в народе, а потому большинству населения было совершенно неизвестно отречение от престола Константина Павловича. Государь, узнав об этом от окружавших его лиц, взял у одного из них печатный экземпляр манифеста и стал сам громким голосом читать его народу, подробно объясняя ему при том его содержание. Многочисленная толпа, по окончании чтения манифеста, огласив воздух радостными криками "ура!", стала бросать вверх шапки.
Ближайшие к нему из толпы падали на колени, целовали руки и ноги его, и вся масса народа кричала, что не выдаст его и разорвет на части всех тех, кто осмелится восстать против него. Государь, тронутый этими изъявлениями преданности к нему народа, громким и внятным голосом поблагодарил его за изъявления любви; но, вместе с тем, запретил, словом или делом, вмешиваться в распоряжения правительственных властей, которым одним должно быть предоставлено унять волнения и привесть к покорности бунтовщиков.»
И какое же счастье, что Николай Павлович оставил во дворе Зимнего своих верных саперов! Потому что ко дворцу бежит поручик Панов во главе девятисот гренадер . Он врывается во двор Зимнего дворца, где нет самого Николая, но осталась вся его семья. Сначала он уговаривает караульных пропустить его по-хорошему, но, встретив отказ, мятежники попросту отбрасывают заметно уступающих им в численности часовых. Итак, они врываются во двор…
Но там стоит в безукоризненном порядке, с заряженными ружьями, лейб-гвардии саперный батальон. Тысяча человек. Силы примерно равны, но Панов не решается на атаку. Он уводит своих людей на площадь. Потом, на следствии, он будет рассказывать, что во двор зимнего забежал случайно…И правда, разберешь разве – то ли дворец, то ли сарай какой… Его вранье тогда же было разбито в пух и прах свидетельскими показаниями. Все его поведение свидетельствовало о том, что гренадер он привел к Зимнему умышленно . Но спасли саперы. Семья Николая в заложники не попала.
Началось долгое стояние на площади. Итак, на Сенатской площади стоят в каре солдаты, обманутые своими командирами. Стоят, как им кажется, за правое дело: они ждут приказа , чтобы освободить законного Императора , которому присягнули , и великого князя Михаила Павловича. Ну, и , наверно, где-то с ними в темнице , закованная в кандалы и никому пока не известная «Конституция». Умные господа офицеры не стали морочить подчиненным головы объяснениями, и солдаты пребывали в наивной уверенности, что Конституция – странное, иноземное имя супруги Константина Павловича, которую, не беда, окрестят перед коронацией. Каховский словно обезумел. Полковник Стюрлер пытается убедить солдат уйти — и Каховский стреляет в него в упор, а князь Оболенский, нежнейшей души человек, добивает полковника саблей. Вслед за тем Каховский совсем уж ни с того ни с сего ранит кинжалом какого-то свитского офицера — тот отказался кричать «Ура!» Константину. Кровь льется. Благородные герои используют все : и сабли, и пистолет, и кинжал.
Становится ясно, что план восстания сорван, что никто больше не придет, поддержки ждать неоткуда.
Не могу не привести пример обычной декабристской честности и нелживости. Когда Николай во главе преображенцев шел навстречу конной гвардии, он увидел слева от себя « офицера Нижегородского драгунского полка, которого черным обвязанная голова, огромные черные глаза и усы и вся наружность имели что-то особенно отвратительное".
Это был Якубович.
- Я был с ними, но услышав, что они за Константина, бросил и явился к вам, - сказал он, дерзко смотря в глаза Николаю.
"Я взял его за руку, - пишет Николай, - и сказал: "Спасибо! Вы ваш долг знаете". От него узнали мы, что Московский полк почти весь участвует в бунте, и что с ними следовал он по Гороховой, где от них отстал. Но после уже узнано было, что настоящее намерение его было под сей личиной узнавать, что среди нас делается, и действовать по удобности"
Такой вот шпиён Якубович. А грозился себя не пожалеть, но поразить деспота кинжалом. Видел Николай и уходящий от Зимнего отряд Панова . На окрик Императора "стой!" они гаркнули: "Мы за Константина". В эту минуту жизнь Николая была на волоске. Потеряй он самообладание хоть на секунду, завязался бы бой. Но со свойственным ему хладнокровием царь велел пропустит их на Сенатскую площадь.
"И вся сия толпа, - пишет Николай, - прошла мимо меня, сквозь все войска, и присоединилась без препятствия к своим..."
"К счастию, что сие так было, ибо иначе бы началось кровопролитие под окнами дворца, и участь бы наша была более чем сомнительна".
Многое было непонятно в поведении и тех батальонов, которые были в распоряжении Николая. Артиллерия, например, явилась без снарядов, и пришлось посылать за ними в лабораторию, и тогда привезли всего только три снаряда. Послали еще раз, и дежурный офицер отказался выдать, потому что не было официальной бумаги. На все это уходило время.
В это время в Зимнем у окна стоят 2 женщины. Мать Императора и его жена. Рядом – семилетний наследник, цесаревич Александр. « Мы были как бы в агонии,» - вспоминала Александра Федоровна. Они видели, как пронеслась мимо конная гвардия – на чей они стороне? Как пытался прорваться во дворец отряд Панова. Смотрели, как их дорогой Николай один, без охраны, пошел в толпу, чтобы прочесть свой Манифест и разъяснить его народу ( это вам не декабристы, которые до разъяснений не снисходили) . Евгений Вюртембергский, пришедший с площади, сказал, что не смеет скрывать от них : ситуация очень плоха, большая часть войск не подчиняется, полки отпадают один за другим. Императрица, в ужасе за жизнь Николая, мысленно стала готовиться к смерти, моля Бога о помощи и милости. Николай Павлович, не на минуту не теряя присутствия духа, делал все, чтобы избежать кровопролития. Милорадович отдал приказ конной гвардии седлать коней. Правда, конногвардейцы не торопились покидать казармы, и граф Милорадович, потеряв терпение, потребовал лошадь, чтобы ехать к бунтовщикам "Впрочем, я очень рад, что конногвардейцы не поторопилась выезжать; - сказал он,- я без них один уговорю московский полк, тут должны быть одни повесы, да и не надо, чтобы кровь пролилась в день вступления на престол государя".
«"Бунтовщики, увидя его, сделали ему на караул и кричали: "ура!" Граф вынул шпагу и, показывая им, говорил: "что шпага эта подарена ему цесаревичем Константином Павловичем в знак дружбы - уверял их, что цесаревич отрекся от престола и ни под каким видом не хочет царствовать; неужели, заключил он, я изменю моему другу?"» . Граф призывает бунтовщиков вернуться в казармы и присягнуть Николаю. Судя по всему, призыв популярнейшего генерала, героя войны 1812 года, храбреца «крылатого» Милорадовича поколебал солдат, поэтому…Каховский стреляет в него ( в спину, по-декабристски!). А Одоевский, выхватив ружье у солдата, ударяет штыком в спину. ( он потом, на следствии, будет изворачиваться, юлить, рассказывать глупейшую историю типа «поскользнулся, упал, очнулся гипс штык в спине Милорадовича»). Солдат пытается убедить вернутся в казармы генерал Воинов – стреляют и в него. Митрополита, вышедшего с крестом увещевать бунтовщиков, едва не зарубили саблями.
"Шум и крик, - по свидетельству Николая Павловича, - делались беспрестанными, и частые выстрелы перелетали через голову. Наконец народ начал также колебаться, и многие перебегали к мятежникам, пред которыми видны были люди невоенные. Одним словом, ясно становилось, что не сомнение в присяге было истинной причиной бунта, но существование другого, важнейшего заговора делалось очевидным".
Великий князь Михаил, несколько раз просивший у брата позволения попробовать убедить мятежный полки ( ведь он был шефом Московского полка), наконец, убедил государя и выехал на площадь, чтобы обратиться к ним, «щадя кровь мятежных матросов гвардейского экипажа»
И тут Кюхельбекер, которого в этот день просто одолевала жажда убийства, целится в него. Но, к счастью, «увидев его целящим в Михаила, на него накинулись трое матросов из мятежного флотского экипажа и выбили оружие.» Все трое известны поименно — Дорофеев, Федоров, Куроптев. Пистолет упал в снег, порох подмок. Тираноборство не состоялось.
Было уже три часа пополудни. Стало холоднее. Снегу было мало, и под ногами было скользко. Время от времени из рядов московцев стреляли. В конной гвардии было много раненых.
Надо было что-то предпринимать, и Николай выехал вперед, чтобы осмотреть позиции. "В это время, - пишет он, - сделали по мне залп. Пули просвистели мне через голову и, к счастью, никого из нас не ранило. Рабочие Исаакиевского собора из-за заборов начали кидать в нас поленьями. Надо было решиться положить сему скорый конец, иначе бунт мог сообщиться черни, и тогда окруженные ею войска были бы в самом трудном положении".
Как рано темнеет в конце декабря… Времени только 3 часа, а уже близятся сумерки, а следом ночь, и никто не может знать, что произойдет ночью в городе, где 3 тысячи вооруженных военных готовы свергнуть Императора. Это только те, кто на площади, но откуда Николаю Павловичу знать, кто еще замешан в заговоре, какие силы возьмут верх к утру. Собрашиеся толпы людей, кто знает, могут примкнуть к бунтовщикам, и что ждет тогда Россию?
Николай решается. Но прежде, рискуя жизнью, выезжает на площадь, чтобы удостовериться, нельзя ли, окружив толпу, принудить мятежников к сдаче без кровопролития.
Дело в том, что царь, лично командуя прибывающими верными войсками, старался так расположить их, чтобы , окружив взбунтовавшиеся полки заставить сдаться, не проливая крови, которую г-да декабристы лить не считали грехом. Но-увы,- это оказывается невозможным, и царь отдает кавалерии приказ к атаке. Но на площади почти нет снега, всё покрыто льдом. Кони скользят, кавалергарды атакуют раз за разом, но безрезультатно. А кто это там, в рядах атакующих ? Да заговорщик, самый что ни на есть активный участник тайного общества Анненков – блестящий кавалергард лихо атакует собственных сообщников! Вероятно, он полагает, что его участие в заговоре не раскроется. А напрасно он так думает: соратники заложили его сразу же. Правда, сообщников-то на площади уже нет – сбежали или вовсе не явились, как Трубецкой, барон Штейнгель и Батеньков. Рылеев еще в самом начале восстания пошел искать избранного диктатора, да так и не вернулся. Накинув солдатскую шинель, растворился в толпе Панов. Исчезли где-то в переулках Якубович и Глебов.. Свистунов, еще один кавалергард, уехал от греха в Москву еще до начала бунта.
Кто же стоит на площади? Обманом завлеченные солдаты! Подвезли пушки, но Николай Павлович не может принять окончательное решение стрелять. Хотя… тяжело ранены заговорщиками верные Николаю солдаты и офицеры, убит Милорадович, великого князя Михаила пытались убить, семья не попала в руки бунтовщиков только благодаря предусмотрительности царя. И в первый ( но не а последний) раз у Императрицы случился приступ болезни, которую тогда называли «трясучкой». Думаю, что ужас, пережитый ею в этот день, был и причиной развития туберкулёза. Генерал-адъютант Васильчиков обратился к Николаю: «Ваше величество, нельзя терять ни минуты; ничего не поделаешь: нужна картечь!»
Но Николай Павлович до последнего пытался щадить своих мятежных подданных. «Я предчувствовал сию необходимость, но, признаюсь, когда настало время, не мог решиться на подобную меру, и меня ужас объял.
- Vous voulez que je verse 1е sang de mes sujets 1е premmier jour de mon renge? (Вы хотите, чтобы я пролил кровь моих подданных в первый день моего царствования?) - отвечал я Васильчикову.
- Pour sauver votre Empire. (Чтобы спасти вашу империю.) - сказал он мне.
Эти слова меня снова привели в себя; опомнившись, я видел, что или должно мне взять на себя пролить кровь некоторых и спасти почти наверно все; или, : пощадив себя., жертвовать решительно Государством» Опять – долг. Можно пощадить себя, не проливать кровь, не принимать тяжелого решения, отречься, отдать Россию в смуту, или , пожертвовав собой, перешагнув через себя, сохранить страну. Но и тут он не терял надежды на благоразумие бунтовщиков «Вся во мне надежда была, что мятежники устрашатся таких приготовлений и сдадутся, не видя себе иного спасения. Но они оставались тверды; крик продолжался еще упорнее. Наконец, послал я генерал-майора Сухозанета объявить им, что ежели сейчас не положат оружия, велю стрелять. Ура и прежние восклицания были ответом и вслед за этим - залп.» Как вспоминал Михаил Павлович, «Нельзя было более колебаться и - командное слово раздалось! Картечь на таком близком расстоянии произвела ужасное опустошение, и в числе самых первых жертв пало несчастное дитя, флейтщик морского экипажа. Тогда толпа, сжатая с обеих сторон, в одно мгновение рассыпалась; все бежали в разных направлениях, и площадь, миг перед тем кипевшая народом, совершенно очистилась скорее, нежели сколько нужно нам было, чтоб написать эти строки.»
Трагедия окончена. Начинается балаган. Тем отвратительнее трусость декабристских вожаков, что русские генералы, офицеры и солдаты всегда демонстрировали полноейшее презрение к смерти и беспримерную храбрость.
Вот люди " с другой стороны"
Ославленный советскими историками как сатрап и давитель свободы генерал Бенкендорф.
Материал из "Военной энциклопедии"
Род. в 1783 г. В 1803 г., командированный в Грузию, к князю Цииианову, участвовал во взятии крепости Ганжи и делах с лезгинами. В войну 1806-1807 гг. участвовал в сражении под Прейсиш-Эйлау, а затем принял участие в войне с Турцией и в сражении под Рущуком 22 июня 1811 г. во главе Чугуевского уланского полка бросился на неприятеля, обошедшего наш фланг, и опрокинул его; за этот подвиг был награжден орденом св. Георгия 4-й степени. В войну 1812-1814 гг. проявил выдающиеся качества боевого кавалерийского генерала. Командуя авангардом в отряде Винценгероде, участвовал в сражении при Велиже, а затем с 80 казаками установил связь главных наших сил с корпусом Витгенштейна и произвел смелое и искусное движение на Волоколамск, напав на неприятеля и взяв в плен более 8 тысяч человек; по обратном занятии Москвы, будучи назначен комендантом ея, он захватил 3 тыс. французов в плен и отбил 30 орудий. При преследовании французской армии до Немана состоял в отряде генерал-адъютанта Кутузова и взял в плен более 6 тысяч человек и 3 генералов. В 1813 г. получил в командование отдельный летучий отряд, с которым в Темпельберге разбил неприятельскую партию и взял в плен 48 офицеров и 750 нижних чинов, за что был награжден орденом св. Георгия 3 степени. Принудив капитулировать город Фюрстенвальде, переправился через Эльбу у Гасельберга, взял Вербен и занял Люнебург. За трехдневное прикрытие своим отрядом корпуса графа Воронцова получил золотую с бриллиантами шпагу. В битве под Лейпцигом командовал левым крылом корпуса Винценгероде, а после нея был отправлен с отдельным отрядом в Голландию, где быстро очистил от неприятеля Утрехт и Амстердам и взял ряд крепостей и более ста орудий. По освобождении от неприятеля Голландии перешел в Бельгию, занял Лювен и Мехельн. В сражении под Краоном командовал всею кавалерией, а при Сен-Дизье — левым крылом».
Каково? Когда Бенкендорф закончил войну в Париже, ему было всего тридцать. Вот вам классический, без всяких кавычек, герой двенадцатого года!
Милорадович. Какова бы ни была его роль в заговоре, это был храбрец из храбрецов.
Михаил Андреевич Милорадович родился в 1771 году. По обычаям того времени его еще в детстве записали сержантом в гвардию. Однако затем Михаила послали учиться в университеты Геттингена и Кенигсберга, где он слушал лекции великого Иммануила Канта. Он изучал военные науки в Страсбурге и Меце - лучших военных училищах того времени. В Париже был представлен королю Людовику XVI и Марии-Антуанетте.
В возрасте семнадцати лет Милорадович принял боевое крещение в войне со Швецией.
Красивый, веселый и остроумный собеседник, он пользовался успехом в петербургском высшем обществе. Заядлый танцор, он не пропускал ни одного придворного бала. Мазурку танцевал, как никто другой...
В 1797 году император Павел I производит Милорадовича в полковники, а менее чем через год назначает шефом Апшеронского мушкетерского полка. Генералом Михаил Андреевич стал в 27 лет.
В октябре 1798 года полк Милорадовича в составе армии А.В.Суворова направился в Италию для борьбы с французами. Уже в первом бою при селении Лекко молодой генерал проявил необыкновенную храбрость и находчивость. В сентябре 1799 года удар отряда Милорадовича предопределил разгром неприятеля на подступах к Сен-Готардскому перевалу.
Год, проведенный Милорадовичем под начальством Суворова, стал для него хорошей школой. А прославленный полководец называл его наряду с П.И.Багратионом своим лучшим учеником.
В 1805 году Россия вступила в новую череду войн. Командуя бригадой в составе армии М.И.Кутузова, Милорадович отличился в боях с французами у Амштеттена и под Кремсом. После Аустерлицского сражения Александр I произвел Милорадовича в чин генерал-лейтенанта. Но европейскую славу Михаил Андреевич приобрел полтора года спустя. Летом 1807 года турецкое командование решило выбить русских из Молдавии и Валахии. В распоряжении неприятеля было два корпуса - в 40 и 13 тысяч человек. Отряд Милорадовича насчитывал лишь 4,5 тысячи штыков. Однако генерал первым перешел в наступление, атаковал корпус Мустафы-паши у селения Обилешти и разгромил его. Турки потеряли три тысячи убитыми, русские - всего триста человек.
С началом Отечественной войны Милорадовичу было поручено формирование резервных войск. Во главе 15-тысячного отряда ополченцев он присоединился к главной армии перед Бородином. Во время сражения командовал 2-м и 4-м корпусами. Действовал, как отмечал Кутузов, "с необыкновенным духом и отличной храбростью".
"Вот он, на прекрасной, прыгающей лошади, сидит свободно и весело. Лошадь оседлана богато: чепрак залит золотом, украшен орденскими звездами. Он сам одет щегольски, в блестящем генеральском мундире; на шее кресты (и сколько крестов!), на груди звезды, на эфесе шпаги горит крупный алмаз... Средний рост, ширина в плечах, грудь высокая, холмистая, черты лица, обличающие происхождение сербское, - вот приметы генерала приятной наружности, тогда еще в средних летах. Довольно большой сербский нос не портил лица его, продолговато-округлого, веселого, открытого..."
Эти слова были написаны к 27-й годовщине Бородинского сражения его участником - полковником Федором Глинкой (с этим персонажем мы еще не раз встретимся).
Французы сравнивали Милорадовича с самым смелым из своих маршалов - Мюратом. Рассказывали, что однажды Милорадовичу донесли, что Мюрат под обстрелом русских егерей пил шампанское. Милорадович приказал поставить впереди русских постов легкий походный стол и не только выпил шампанского, но и съел обед из трех блюд. За стремительность марш-бросков Милорадовича называли "крылатым". Кутузов писал: "Ты ходишь скорее, чем ангелы летают". "Чтоб быть везде при вашем превосходительстве, надобно иметь запасную жизнь", - говорил крайне ревнивый к чужой славе генерал А.П.Ермолов.
"Он прикрывал отступление Кутузова от Москвы до Тарутина, в сражении под Тарутином командовал всею кавалериею, а затем участвовал в сражении под Малоярославцем. Когда же французская армия, отброшенная назад, бежала по Большой Смоленской дороге, Милорадович был одним из неутомимейших ее преследователей", - писал в своем очерке о полководце Николай Лесков.
22 октября Милорадович разбил под Вязьмой соединенные корпуса принца Богарне, Понятовского, Нея и Даву, на плечах которых ворвался в Дорогобуж, сражался под Красным, у Березины, гнал французов до Вильны. 20 января 1813 года он принудил к сдаче Варшаву. В апреле вступил в Дрезден.
Затем Кульм, Люцен, Бауцен... В Битве народов под Лейпцигом Милорадович командовал гвардией. За победу его наградили орденом Андрея Первозванного. 16 мая 1813 года он разгромил французов при Рейхенбахе и стал графом Российской империи. В день взятия Парижа командовал всеми резервами союзных войск, за что получил крест австрийского ордена Марии-Терезии и прусский орден Черного Орла. Такого иконостаса наград в XIX веке не было ни у одного военачальника...
О Милорадовиче сохранилось неимоверное количество анекдотов и легенд. Похоже, что некоторые из них сочинялись в его походной канцелярии - задолго до нашего века генерал понял необходимость пиара. Им занимался личный адъютант Милорадовича (и замечательный литератор) Федор Глинка.
В 1813 году солдаты русской армии распевали сочиненную Ф.Н.Глинкой "Авангардную песнь":
Здесь Милорадович пред строем,
Над нами Бог, победа с ним;
Друзья, мы вихрем за героем
Вперед... умрем иль победим!..
http://mysea.livejournal.com/
Рейтинг публикации:
|
