Чуть где попал под огонь, сразу падай и окапывайся. Земля — самая надежная броня для солдата.
О фронтовом быте рассказывает Николай Семенович ПОСЫСАЕВ, сапер из 417-й стрелковой дивизии 51-я армии, кавалер орденов Славы 2-й и 3-й степеней, ордена Отечественной войны 1-й степени и медали «За отвагу».
ВЕЩМЕШОК — это «заплечный дом» солдата. В нем обычно лежало вафельное полотенце, мыло, сменные портянки, письма от родных, карандаш и бумага, чтобы писать ответы. Плащ-палатка, без которой солдату не жизнь — ей и в дождь укроешься, она тебе и крыша, и постель, и носилки в случае чего. Зубных щеток и порошка ни у кого не было, так что зубы на войне мы не чистили. В заднем кармане брюк у каждого солдата лежал индивидуальный санитарный пакет — бинт и ватный тампон в прорезиненой оболочке. Иголки и нитки — в ушанке или пилотке. Ложка — за голенищем сапога или за обмоткой ботинок. Кателок — не нынешний армейский, плоский и изогнутый по форме бедра, с плотно подогнанной крышкой (кстати, именно он был в войну у немцев), а круглый, с каким сейчас ходят в лес туристы. Так вот, его обычно крепили сверху на вещмешок. Фляга была далеко не у всех солдат, а вот саперную лопатку имел каждый. Без нее на войне не выжить. Чуть где попал под огонь, сразу падай и окапывайся. Земля — самая надежная броня для солдата.
ОДЕЖДА. Нижнее белье (кальсоны и рубаху) меняли раз в месяц, а портянки не меняли вообще — о них каждый должен был заботиться сам. На зиму выдавали шинель из английского сукна и телогрейку. Еще зимой носили толстое белье. Каску я за всю войну ни разу не надевал — тяжелая она у нас была, неудобная и голову плохо защищала.
ОБУВЬ. В нашем саперном батальоне сапоги были только у офицеров и некоторых сержантов, да и то кирзовые. Кожаные носили лишь комбат и его заместитель. Все остальные ходили в ботинках с обмотками — точно как товарищ Сухов. Валенки выдавали по желанию, а так и зимой ходили в ботинках.
А вот у немцев сапоги были отменные — крепкие, из настоящей кожи, на пятке — подковы, на подошве — 33 гвоздя чтоб сносу не было. Довелось мне и их поносить: 10 мая 1945 стою на дороге, попутку ловлю. Останавливается бронетранспортер на полугусеничном ходу — немецкий, с крестами! Сидят в нем их солдаты, правда, без оружия. Что было делать — сел. А они на меня все волками смотрят. Того и гляди голыми руками придушат. Правда, у меня автомат ППШ , но все-таки... Так я чтобы обстановачку разрядить предложил жестами одному немцу поменять его сапоги на мои американские ботинки. Согласился...
ОРУЖИЕ. В продолжение той же истории: вся пикантность ситуации заключалась в том, что автомат у меня был без единого патрона. Тогда я был вооружен знаменитым пистолетом-пулеметом системы Шпагина, но не с диском, а с плоским «рожком» вроде как у «калашникова». В то утро я, садясь в машину, зацепился магазином за борт грузовика. Все патроны и крышка магазина вместе с пружиной, которая подает патроны в ствол, высыпались в дорожную пыль. А собирать времени не было. Так что держать свое оружие перед вчерашним противником мне приходилось крайне осторожно, чтоб не заметили...
Всем хорош был ППШ, гораздо лучше немецкого «шмайссера», тяжел только очень — 6,5 кило. У меня до сих пор правое плечо, на котором носил автомат, несколько ниже левого.
ЕДА И ПР. Кормили на войне плохо. Суп-баланда из крупы или пшеничного концентрата, кукурузная каша, когда воевали в Крыму и на Украине. Знаменитую американскую тушенку давали, но по банке на троих в сутки. Пили на войне «чай» — мутную жидкость без вкуса и с запахом ошпаренного веника. Хорошо, если горячий и с американским сахаром. Девять раз в месяц выдавали «наркомовские 100 грамм», да и то только при наступлении. Под конец войны и вовсе давать перестали.
Газет на фронт не привозили, так что для своих нужд пользоваться приходилось в основном травой, а если зимой — то снегом. Когда пехота встает в оборону, первым делом роют траншею вдоль линии фронта, а от нее — ходы сообщения назад. Вот в них-то и делали нужники. А если днем на «нейтралке» лежать приходилось, то куда деться — под себя делали. Там ни головы, ни задницы не поднимешь...
БОЛЕЗНИ. За все годы войны болел всего 2 раза. Один раз дизентерией, да и то не от фронтовой еды, а от какой-то отравы, купленной на рынке. Пришел военфельдшер, дал каких-то таблеток и, как ни странно, за 2 дня я встал на ноги. В другой раз, уже во время освобождения Крыма, у меня от плохого питания начасась куриная слепота — в темноте вижу только периферийным зрением, а по центру глаз как будто пятаки положили. Так вот, комбат наш меня в хозроту подкормиться отправил. Там как раз корову забили, а поскольку с болезнью этой на фронте сталкивались не впервые, то знали, что лечить ее надо коровьей печенкой. Но перед этим комбат и ротный меня по-своему «обследовали»: издалека подозвали (а дело в темноте было), я побежал, и — бух — в траншею. А будь я зрячим, я б ее, конечно, заметил и перепрыгнул. Такая вот диагностика...
Так что все болезни на войне были от недостаточного питания. Из-за нехватки витаминов бывали еще чирьи по всему телу. За ногами все солдаты следили, поэтому потертости почти не встречались. И правда, что ты за пехотинец с кровавыми мозолями?
В отличие от распространенного мнения об окопной жизни, ни одной вши или гниды я за войну не видел. Белье, даже если не было бани (а на передовой ее никогда не было, только когда в тыл отходили) меняли регулярно. Не знаю, как на Севере и под Сталинградом, а у нас руки-ноги отмораживали редко. Когда ходишь под смертью, все хвори куде-то деваются. Да и закаленные мы были — по несколько лет на воздухе, в снег и жару. Ты бы может и рад заболеть, да... не получается.
Как правильно пишут в книжках про войну, в госпиталь солдаты действительно предпочитали не попадать. Но вовсе не из героизма. Раненые, если не тяжело зацепило, оставались в своих частях исключительно потому, что из госпиталя еще неизвестно куда попадешь, а тут все свои, все ходы и выходы знаешь.
ОТНОШЕНИЯ. Самый главный начальник для солдата — сержант. В войну они были, как правило, постарше нас, с опытом. Взводного, хоть он и офицер, мы считали своим, таким же солдатом. Ротный командир стоял неизмеримо выше, а до комбата вообще было далеко как до бога.
Жизнь, хоть и не совсем нормальная, на войне шла своим чередом. Естественно, к кому-то относились лучше, к кому-то хуже. На фронте мы не любили поваров за жадность. Всяких денщиков-ординарцев за то, что вечно на солдатском горбу выезжали. Черной завистью мы завидовали танкистам (ездят в своих железных коробках как короли, а у нас марши по 50 километров за ночь). Еще завидовали летчикам, хотя сколько их сгорало в небе на наших глазах...
В Прибалтике как-то наткнулись на наш сбитый пикировщик Пе-2. Он плюхнулся на брюхо — а рядом лежат три мертвых летчика. Красавцы, в новеньких гимнастерках английского сукна. Жалко...
Через день смотрю: парторг батальона щеголяет в летном шлеме, снятом с убитого. Ну что тут скажешь... А замполита батальона, наоборот, все любили. На фронте ведь не на должность смотрят, а на то, каков человек сам по себе.
ВРАГ. Немец был мужик серьезный и воевал грамотно, жестоко. Мины ставил все больше «на неизвлекаемость». Один взрыватель, который сверху, выкрутишь, станешь мину из лунки вынимать, и тут же подорвешься. Потому как снизу у нее еще один взрыватель, дополнительный, который накрепко привязан к вбитому в землю колышку. У нас таких не было...
Лицом к лицу с врагом мы почти не сталкавались. Но вот однажды, за полтора месяца до окончания войны, на разбитой железнодорожной станции Поплака в Латвии, которая несколько раз переходила из рук в руки, мы ставили мины на танкоопасном направлении. В 45-м немец был уже не тот, и мы ухитрились взять двух пленных — фельдфебеля и пожилого солдата из фольксштурма — немецкого народного ополчения. Как выяснилось, «коллеги» — саперы. Их тоже послали ставить мины, только против наших танков. Они не знали, что русские захватили станцию.
Зеленый лейтенант, который был с нами, пленных чуть не расстрелял. Но «своих» немцев я отстоял — во-первых, это готовые «языки», а во-вторых, нам за них ордена положены.
КУРЕВО. Не знаю, как где, но той «киношной» махорки я за всю войну ни разу не видел. Давали вполне приличный табак, спрессованный в кубической формы брикеты. Советские папиросы к нам, солдатам, ни разу не попадали, зато встречались немецкие трофейные сигареты. Большинство курильщиков считало, что они слабые.
Спички в самом начале войны начисто исчезли из обихода, так что каждый курильщик изощрялся в добывании огня как мог. У кого кресало и трут, у кого бензиновая зажигалка из винтовочной гильзы...
ЖЕНЩИНЫ. Пусть простят меня фронтовички, но говорить буду о том, что видел сам. Как правило, женщины, попавшие на фронт, вскоре становились любовницами офицеров. А как иначе: если женщина сама по себе, домогательствам не будет конца. Иное дело, если при ком-то... «Походно-полевые жены» были практически у всех офицеров кроме «Ваньки-взводного». Они все время с солдатами, им негде и некогда заниматься любовью.
Так что женщины на войне, будь они красивые, или не очень, не оставались без мужского внимания. Впрочем, нам, солдатам, они все казались красивыми. Вот только женщин-снайперов побаивались. Снайпер — хоть наш, хоть немецкий — это убийца. В плен их никто не брал. Еще в плен мы не брали эсэсовцев и огнеметчиков.
СМЕРТЬ. На войне я стал фаталистом. До сих пор считаю, что если суждено тебе быть убитым — обязательно убьют. А ежели нет, так что бы с тобой не произошло... У меня однажды мина под ногами взорвалась, так только глаза землей забило и ударило здорово. Счастье, что в валенках был... А вот сержанту моему однажды сон плохой приснился что зубы у него выпали. Так на другой день при минометном обстреле ему ноги оторвало, по дороге в санбат он умер от потери крови.
Почему у нас столько «без вести пропавших»? Похоронная команда начинает зарывать трупы дня через 3 после боев. А за это время, особенно если рана в груди, залитые кровью документы уже не вдруг-то достанешь и прочитаешь.
СТРАХ. Удовольствие на войне мы научились получать от мелочей — что жратвы трофейной добыть удалось, или что портянки новые у старшины выпросил. Ну и само собой, что под смертью побывал и живым вернулся. Странное удовольствие получаешь, когда убьешь немца, когда он на твоей мине подорвется.
Но и боялись на фроние много чего. Смерти. Что свои расстреляют. Плена ужасно боялись. Взводный в атаку поднимает — страх! А он кричит: «За Родину! Вперед!» Ну и конечно по-матушке в полном объеме... Как же русскому человеку, да еше на войне, без этого?
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Чтобы писать комментарии Вам необходимо зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
» Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации. Зарегистрируйтесь на портале чтобы оставлять комментарии
Материалы предназначены только для ознакомления и обсуждения. Все права на публикации принадлежат их авторам и первоисточникам. Администрация сайта может не разделять мнения авторов и не несет ответственность за авторские материалы и перепечатку с других сайтов. Ресурс может содержать материалы 16+
