Как «ломали» Чили
Хью О’Шонессі
Палачи из числа военных и полицейских уже были наготове – со своими электродами, тисками и прочими инструментами пыток, предназначенными для защиты «западной христианской цивилизации»
Немногие из иностранных корреспондентов остались в Сантьяго к утру 11-го сентября 1973-го года, когда возглавлявший чилийскую армию Аугусто Пиночет снял маску. Он сам еще только в субботу – три дня назад – присоединился к подготовке давно планировавшегося свержения законно избранного правительства. И вот, прошло лишь три дня, и он в полной мере проявил свою склонность к террору, пыткам, а также к измене интересов страны на благо иностранным силам.
Только сейчас он вступил в сговор с американским правительством, которое ненавидело склонную к идеализму и достаточно шаткую чилийскую правительственную коалицию из шести партий, возглавляемую Сальвадором Альенде – врачом, открытым масоном и человеком, который попытался внедрить элементы социал-демократии в стране, где издавна всё было организовано ради блага землевладельцев, промышленников и богачей.
На протяжении месяцев организаторы заговора удерживали Пиночета на расстоянии, так как считали его слишком лояльным законно избранному президенту Альенде (и как показали результаты выборов в местные органы власти, набиравшему всё большую популярность в народе). Они считали, что Пиночет слишком верен конституции, чтобы участвовать в заговоре.
Большинство иностранных журналистов уехали из Чили после долгих недель ожиданий. Из бедного Сантьяго – города, пусть гордого, но провинциального – они вернулись в шумный Буэнос-Айрес, в свои дома, расположенные по другую сторону Анд. От Washington Post остался один корреспондент, от New York Times – никого; один от Newsweek, и никого от Time. Когда военные части уже разворачивались на улицах города, ожидая подлета самолетов Hawker Hunter, которые должны были бомбить правительственные здания и свергнуть гражданское правительство, в этот самый момент Альенде отчаянно и безуспешно пытался связаться с Пиночетом. И на протяжении этих нескольких часов он был уверен, что командующий армией был похищен мятежниками.
Многие из иностранных корреспондентов привыкли собираться в баре, расположенном внизу гостиницы Каррера – это буквально через площадь от выдержанного в строгом стиле президентского дворца Ла Монеда, где бывали тогда многие из нас. В этом баре, за виски и коктейлями писко, мы делились своими догадками о будущем развитии событий – и те из нас, у кого были паспорта граждан США, предрекали чилийскому «социалистическому эксперименту» самое худшее.
И вот, во вторник, 11-го сентября, контрреволюция подняла голову – телефонные и телеграфные линии оказались перерезанными, аэропорты закрыты. Около 10 часов утра я и мой друг и коллега Стюарт Рассел из Рейтерс пытались пробраться по обезлюдевшим улицам в британское посольство, располагавшееся над банком Лондона и Южной Америки. Мы пытались найти хоть какую-то неповрежденную телефонную линию, по которой можно передать информацию о происходящем в Лондон. Таковой не оказалось. На улице усилилась стрельба, и нам предоставили в здании посольства комнату, предложили еду – и мы могли тем временем наблюдать неприкрытую радость многих сотрудников британского посольства (преимущественно военно-морского ведомства) в связи с переворотом.
Как раз в это время один из заговорщиков – адмирал Карвахаль – по телефону предлагал Альенде самолет, чтобы тот покинул страну. Однако президент, несмотря на то, что у него было высокое кровяное давление, был непреклонен: «Вы кем себя возомнили, вы – продажные твари? Засуньте свой самолет себе в задницу! Вы разговариваете с президентом республики! А президент, избранный народом, не сдается»!
На крыше здания одинокий боец сопротивления отстреливался из винтовки – периодически раздавались одинокие выстрелы, пока его не убили из пролетающего над зданием вертолета. К четырем часам дня в городе, окруженном вершинами Анд, наступило затишье. Мы со Стюартом, лишенные какой-либо возможности связаться с Лондоном, вышли на пустынные улицы центра города через бронзовые ворота посольства с поднятыми руками. Внутри наглухо закрытого отеля Каррера, в роскошной гостиной, защищенной черным стеклом, собрались многие из весьма состоятельных сторонников Пиночета – они поднимали бокалы с шампанским за Пиночета и троих его сотоварищей по хунте – командующих флотом, авиацией и жандармерией. Все они с ликованием встретили на выступление Пиночета по телевидению, когда тот объявил о прекращении деятельности Конгресса, политических партий, профсоюзов и судов.
Перепуганный персонал гостиницы собрался в углу и молча наблюдал за тем, как решается судьба их страны. Из предосторожности – ради нашей безопасности – нам постелили за прачечной в подвале гостиницы. Отоспавшись, мы вышли наружу и увидели, что дворец Ла Монеда продолжает пылать. После введения комендантского часа городской стадион стал заполняться узниками пиночетовского режима. Кого-то из них впоследствии застрелили, кого-то отправили в концлагеря, расположенные на севере в пустыне Атакама или на холодном субантарктическом юге. Сначала, когда комендантский час начинался еще с 18 часов, люди отчаянно спешили на любой транспорт – хоть общественный, хоть частный – лишь бы попасть домой вовремя. Люди были запуганы солдатами в походной униформе и с пулеметами, которые врывались в дома подозреваемых, переворачивали всё вверх дном и уносили с собой то, что им понравилось.
Опасность в особенности угрожала иностранцам, спасавшимся в Чили от преследований на родине (например, бразильцам) и вообще всем, кому ранее Сальвадор Альенде предоставил политическое убежище, а также руководству профсоюзных организаций. Уже позже над всеми этими солдатами – многие из которых были простыми деревенскими парнями – стали потешаться, например за то, что, обнаружив книгу по кубизму, они считали это свидетельством того, что ее владелец является сторонником Фиделя Кастро – и, следовательно, должен быть арестован и допрошен (кубизм воспринимался солдатами, как некая идеология Кубы – прим. пер.). По телевидению комики нервно шутили о глупцах, таких же толстых, как солдат без автомобиля. Посыпалась целая череда доносов, в результате чего военные многих бросали людей за решетку совершенно без повода. Военные к тому же редко предоставляли информацию о том, кого они бросили в тюрьму, а кого нет. Дворец Ла Монеда горел и тлел несколько недель – пока не выгорело всё, и не остался лишь слой пепла.
Так начался семнадцатилетний период диктатуры Пиночета. Вскоре он перестал считаться со своими соратниками по хунте, сплоченной проводимым совместно террором. И, как это было в Бразилии в 1964-м, а затем в Уругвае, Парагвае, Боливии, Аргентине; как это уже в наше время было в Ираке, Афганистане, в тюрьме на базе Гуантанамо – палачи из числа военных и полицейских уже были наготове – со своими электродами, тисками и прочими инструментами пыток, предназначенными для защиты «западной христианской цивилизации». Многие из этих палачей были настоящими мастерами своего дела – их мастерство тщательно доводили до совершенства американские инструкторы, либо на территории США, либо на американских базах в зоне Панамского канала.
За семь лет до переворота (в 1966-м году) я впервые встретился на званом ужине с Альенде и его женой Гортензией (в народе ее звали «Тенча»). Мы поддерживали дружеские отношения вплоть до того момента, когда Альенде был убит в ходе штурма президентского дворца. Альваро, хозяин дома, представил меня тогда лидеру чилийских левых и в шутку сказал об Альенде: «Этот человек уже пытался победить на президентских выборах и собирается в них снова участвовать, но только у него ничего не получится». Альенде тоже в шутку сказал: «Молодой человек, а знаете, что будет написано на моем надгробье»? «Нет, доктор, – учтиво ответил я – так что же будет написано на вашем надгробье»?
Будущий глава государства Чили рассмеялся и ответил, назвав свое полное имя: «Здесь лежит Сальвадор Альенде Госсенс, будущий президент Чили».
21-го сентября 1970-го Альенде был провозглашен победителем президентских выборов. И прежде чем он вступил в должность президента, несмотря на тщетные попытки чилийских консерваторов и их американских союзников объявить выборы неконституционными, Эдвард Кори (американский посол в Чили) докладывал Генри Киссинджеру, занимавшемуся стратегическими внешними связями в администрации Никсона: «Как только Альенде придет к власти, мы должны сделать всё, что в наших силах, чтобы обречь Чили и чилийцев на самую ужасную нищету и лишения».
Через несколько дней Ричард Хелмс, директор ЦРУ, составил заметки со встречи в Вашингтоне с Никсоном, Киссинджером и генеральным прокурором США Джоном Митчеллом. На этой встрече президент США настаивал на военном перевороте. Вот его заметки: «Пусть даже один шанс из десяти, но надо спасать Чили/здесь стоит потратиться/не важно, чем это может грозить/посольство не должно быть вовлечено/десять миллионов долларов уже есть, если надо – будет больше/уже есть лучшие люди/план игры/пусть их экономика вопит/48 часов на разработку плана действий».
После того, как 11-го сентября враги Альенде торжествовали победу, рядовые чилийцы спасались как могли, а Пиночет и его клика тем временем наживались на приватизации общественных служб, а также (втихую) – на торговле кокаином из Боливии, и США никогда даже не пытались их за это критиковать. Пиночет был настолько уверен в своих покровителях из стран «свободного мира», что 17-го сентября 1976-го отдал приказ убить Орландо Летельера, бывшего министра обороны в правительстве Альенде – бомба была заложена под его автомобиль в самом центре Вашингтона, в дипломатическом квартале. Если бы нечто подобное совершили арабы, иранцы или прочие представители мусульманских народов, то на их страны немедленно была бы обрушена кара – вплоть до военных действий. Однако Пиночету ничего не угрожало. В конце концов, он ведь был человеком Никсона.
Хью О’Шонесси
Guardian
Перевод Дмитрия Колесника
Источник: Liva.
Рейтинг публикации:
|
