Что же побудило японцев заключить с нами договор о нейтралитете в 1941 году?
В 1941 году на Дальнем Востоке доминировала Япония, занимавшая тогда, напомним, Корею и Маньчжурию. Центр промышленного производства, включавший в себя и добычу полезных ископаемых, и гигантские по тем временам производства, был у японцев в этом регионе, а у нас – далеко в европейской части. С точки зрения военной мощи, как морской, так и сухопутной, мы могли исходить лишь из того, что сумеем в случае японской агрессии только продержаться до подхода подкреплений из западной части нашей страны.
У нас распространено мнение о том, что самураев удержали от развязывания войны наши победы на Хасане и Халхин-Голе. Отчасти это так, опьяненные цепью непрерывных военных триумфов, наши соседи впервые познали тогда горечь поражения. Но посмотрим на эти события с позиции Токио. Японскому народу их представили как победу: было сделано множество фотографий, запечатлевших советских военнопленных и трофейные, новейшие на тот момент образцы вооружений. И лишь в секретном докладе императору говорилось о потерях, но опять же, цифры были преуменьшены в разы, если не на порядок. Так что в понимании большинства части политиков и общественности страны самурайский меч в конце 1930- начале 1940-х годов не был надломлен.
Добавим к этому и другие пограничные инциденты, верх в которых сумели одержать японцы. Их суть вкратце такова. Летом 1937 года под Благовещенском японцы сумели вытеснить с островов Сеннуха и Большой на реке Амур высадившихся там десятью днями раньше советских пограничников, потопив в ходе боя наш бронекатер и повредив еще несколько кораблей. Днем позже на Амуре был потоплен еще один советский пограничный корабль. Японское правительство предприняло демарш, и СССР вынужден был согласиться отвести свои войска с обоих островов на прежние позиции, хотя до этого речь шла о подготовке едва ли целой советской дивизии к боевым действиям. Японцы здесь сумели обойти нас как на военном фронте, так и на дипломатическом.
Так что полагать, будто мы сумели «убедить» островных соседей не начинать драку на наших дальневосточных рубежах, показав свою силу, верны, но лишь частично.
Наиболее емко уровень военных возможностей двух стран отразил японский историк Фудзивара Акира. Он указывал, что «сравнение армий двух стран должно проводиться с учетом всей численности войск, которые стороны могли использовать в случае войны. Для СССР весьма серьезной проблемой была большая протяженность железнодорожной магистрали из Европы в Сибирь, которая к тому же имела лишь одну колею. С другой стороны, окруженная морями Япония могла концентрировать войска, используя морские пути. Это обеспечивало ей решающее преимущество. Кроме того, основная часть капиталовложений Японии в Маньчжурии шла на строительство выводящих к советской границе стратегических железных дорог, что обеспечивало быстрое развертывание войск. В Японии существовал план сосредоточения в районе границы в течение трех-четырех месяцев с начала войны миллионной группировки. Учитывая это, Советский Союз был вынужден увеличить численность сил сдерживания на Дальнем Востоке еще в мирный период».
Часть наших историков уверовала, будто бы одним из факторов сдерживания стала невозможность получения японцами надежной разведывательной информации. Утверждается, что после осени 1937 года, когда с Дальнего Востока были выселены корейцы, среди которых могли раствориться японские разведчики, у самураев не было ни единого шанса получить точные сведения о состоянии наших войск и обстановке на сопредельных территориях. Выглядит логично, но чересчур просто...
При более скрупулезном анализе начинаешь понимать: что-то здесь не так. У «островитян» было предостаточно агентуры среди множества эмигрантов старой России в Северо-Восточном Китае, да и технической разведки и возможностей нескольких японских консульств на Сахалине и Камчатке никто не отменял.
Впрочем, был здесь у наших оппонентов «козырный туз» в рукаве: в 1938 году к ним перешел Генрих Люшков, главный чекист на всем Дальнем Востоке!
Японцы окрестили этот инцидент «побегом столетия» - настолько ценную информацию, включая мобилизационные планы и даже радиокоды в этом регионе предоставил перебежчик.
В конце концов, убедительным доказательством наличия у наших оппонентов военных планов применительно к СССР служит указание генштаба японской армии, датированное 1942 годом: быть готовыми «опередить противника в подготовке к войне и создать положение, позволяющее по своему усмотрению нанести первыми удар в момент, благоприятный для разрешения северной проблемы».
Так что же побудило японцев заключить с нами договор о нейтралитете в 1941 году? Ответ лежит в экономической плоскости. Токио, как и его основной союзник Берлин, испытывал острую нужду в природных ресурсах. Металлов более-менее хватало, а вот с нефтью ситуация была не слишком радужной. Германию еще как-то выручали румынские нефтепромыслы, а вот у империи Ямато своя нефть закончилась уже к 1920-м годам, на подвластных землях Кореи и Маньчжурии «черного золота» обнаружено на тот момент тоже не было.
Роль основного поставщика стали играть вездесущие и услужливые американские корпорации – именно они поставляли до 80-90 процентов от всех объемов нефти, в которых нуждался Токио. Естественно, японцев эта статистика не радовала. В качестве альтернативы ими рассматривалась поставка нефти из южных территорий, находившихся тогда под властью Голландии и Великобритании. Но поход за ней означал вооруженный конфликт с этими европейскими странами.
Где же взять нефть? В Советском Союзе, на Сахалине…
Мало кому, за исключением небольшого круга специалистов известно, что вплоть до осени 1944 года в районе небольшого города Охи, что на севере Сахалина, японцы добывали нефть на вполне легальных основаниях.
А именно - согласно так называемому коллективному договору «по японской нефтяной концессии на острове Сахалин», заключенному еще в 1925 году. На первый взгляд, это кажется невероятным, ведь иностранные концессии, детища введенной в начале 1920-х В.И. Лениным «новой экономической политики», к началу тридцатых годов были практически полностью ликвидированы. Причем делалось это довольно грубыми методами: самым непонятливым административными методами не давали работать.
Очевидно, что секрет долгожительства японского предприятия кроется в том, что никто не стремился полностью «перекрыть кислород» нашим соседям. Советское правительство на несколько ходов вперед просчитало все возможные действия японцев. А для последних нефтяная сделка с Советской Россией сразу же приобрела особое значение: в состав «Акционерного общества Северо-Сахалинских нефтяных предпринимателей» вошли гранды промышленности этой страны, в том числе - известные и по сей день корпорации «Мицуи» и «Мицубиси». Его уставной капитал составил 10 миллионов иен, сумма по тем временам просто астрономическая. Главой акционерного общества стал адмирал Сигецуру Накасато, лично подписавший в конце 1925 года в Москве концессионное соглашение с Феликсом Дзержинским. Оно и понятно: сахалинская нефть шла на нужды японского флота.
Стараниями заинтересованных в увеличении своих нефтяных запасов японцев объемы нефтедобычи выросли к середине 1930-х до 180 тысяч тонн. Что было почти в два раза выше аналогичных показателей в самой метрополии.
Помимо нефти вплоть до 1939 года опять же по концессии, но уже угольной, японцы получали с Сахалинавплоть до 1939 года еще и коксующийся уголь, который поставлялся на металлургические заводы, выполнявшие военные заказы. Выгодна японцам была и так называемая конвенция о рыболовстве: согласно ее положениям, они имели право вести промысел морских биологических ресурсов около восточного побережья Камчатки, в Охотском море и вблизи Приморья.
Акционерное общество продолжало существовать, несмотря на военные конфликты. Причина - в особом внимании советского правительства. Например, 5 июля 1938 председатель Совета народных комиссаров СССР В. Молотов подписал имевшее гриф «Совершенно секретно» (снятый лишь в 1990-х, несмотря на отдельные возражения), постановление – тем самым дав зеленый свет продолжению работы нефтяной концессии.
Очень занятный документ. Ну, в какой «бумаге» подобного рода, да еще подписанной практически на самом верху, можно найти указание о строительстве яслей, бань и душа? И зачем Совнаркому разбираться, нужна или не нужна японским концессионерам гидрометеостанция. Напомню: к этому дню прошло чуть более года с момента инцидента под Благовещенском, унесшего жизни советских военнослужащих, уже назревали события на Хасане.
Будь на месте И.В. Сталина политик помельче, он обязательно бросился бы «размахивать шашкой» и одним махом закрыл бы все концессии с японцами в отместку за гибель своих солдат и провокации на границе.
Тем более что подобного рода партнерство с японцами таило в себе опасности. Первая – идеологические потери. Концессии – показатель того, что ты фактически продолжаешь вести признанную неэффективной нэповскую политику. А коль так, значит, все твои заявления о новом курсе, все жертвы в ходе индустриализации - во многом пустой звук... Останься в советском руководстве правые или левые уклонисты, они бы обязательно припомнили это вождю всех народов. Второй: работа концессий фактически пропагандировала капиталистический образ жизни. Японцы поставляли на север Сахалина все самое лучшее, что на фоне советской системы снабжения, пытавшейся завозить с материка продукты и товары далеко не всегда высокого качества и первой свежести, выглядело просто фантастикой. Не зря поэтому рассказы о том, как вольготно жилось советским рабочим, занятым на нефтяной и угольной концессиях, ходили на Сахалине едва ли не до конца восьмидесятых. Да и сейчас некоторые жители северной части острова сравнивают тогдашний Северный Сахалин с Сингапуром. Третий момент. Концессии предоставляли японцам прекрасную возможность для сбора данных о внутренней жизни Советского Союза, да и о военном строительстве. Конечно, НКВД этим вопросом занимался, о чем свидетельствуют аресты среди японских работников этого совместного предприятия, но сколько разведчиков все же продолжило свою работу, не знает никто.
Особое значение для японцев нефтяная концессия приобрела в начале 1940-х: тогда стало ясно, что после создания оси Рим-Берлин-Токио война с Соединенными Штатами неизбежна и, следовательно, поставки американской нефти прекратятся. Это и стало одной из причин, сподвигнувших Токио предложить заключение договора о нейтралитете. В ходе подготовительных контактов осенью 1940 года глава японской дипломатической миссии говорил наркому иностранных дел В. Молотову: «Если между Японией и СССР будет заключено соглашение, то японское правительство убеждено, что это окажет благоприятное влияние на рыболовный и концессионный вопросы». Перевод с вычурного дипломатического языка звучит так: «Мы вам договор о нейтралитете, а вы нам – сохранение концессий». И мы пошли на японские условия, хотя политические издержки для Москвы, вызванные подписанием договора с поджигателем войны на Дальнем Востоке, были немалыми. Нам, например, пришлось долго объясняться с китайцами, против которых вела войну японская армия, что мы по-прежнему на их стороне.
Понятно, что с началом войны с США сахалинская нефть для японцев стала на вес золота. В этих условиях пойти навстречу неоднократным предложениям Берлина развязать войну против СССР означало бы для Токио экономическое харакири.
И лишь в 1944 году, когда стало понятно, что мы справились с гитлеровской Германией, японская нефтяная концессия была ликвидирована.
…Наверно, многие начнут обвинять тогдашнее руководство во главе с И.В. Сталиным в том, что оно, таким образом, сознательно подталкивало Токио к конфликту с Вашингтоном. Однако давно известно, что политика есть искусство возможного, а использование такого мощного рычага влияния, как сахалинская нефть, было в тех условиях не только возможным, но и жизненно необходимым.
Ситуация отчасти повторяется и сегодня. После аварии на АЭС «Фукусима» в марте 2011 года и последовавшего за ней резкого увеличения доли ТЭЦ в энергобалансе Япония вынуждена была значительно увеличить потребление углеводородного сырья. В качестве одного из важнейших источников снова рассматриваются сахалинские нефть и газ. Может быть, как раз в этом одна из причин того, что японские политики заговорили о «выходе двусторонних отношений на новый этап». Значит, Москве следует по максимуму использовать «углеводородный фактор» в отношениях с Токио.
Дмитрий Мельников
