140 лет назад, в 1867 году, на японский престол взошел император Муцухито, при котором ЯПОНИЯ ПРЕВРАТИЛАСЬ ИЗ ФЕОДАЛЬНОЙ СТРАНЫ В ДИНАМИЧНО РАЗВИВАЮЩУЮСЯ ПРОМЫШЛЕННУЮ ДЕРЖАВУ. Успех затеянных им реформ объяснялся, в частности, тем, что японцы с готовностью признали свою отсталость и не искали своего «особого пути» до тех пор, пока не усвоили чужой опыт. Первые последствия этого рывка самым неприятным для себя образом ощутили две крупнейшие мировые империи – Китайская и Российская, последовательно проиграв Японии в войнах. Не будет сильным преувеличением сказать, что и СЛЕДУЮЩИМ РЫВКОМ, совершенным во второй половине XX века, ЯПОНЦЫ ВО МНОГОМ ОБЯЗАНЫ ДОСТИЖЕНИЯМ ЭПОХИ МЭЙДЗИ.
«Чёрные корабли»
Сегодня трудно поверить, что было время, когда японцы стыдились собственной страны, в том числе культурного наследия. Япония прошла через период самоуничижения ради того, чтобы встать в один ряд с индустриально развитыми государствами, – это была эпоха Мэйдзи, названная в честь девиза правления императора Муцухито, который и сам вошел в историю как император Мэйдзи.
Будущий монарх-реформатор родился 3 ноября 1852 года в императорском дворце в Киото. Муцухито был сыном императора Комэй и его наложницы Есико. Хотя она и не была официальной женой императора, Муцухито по японским законам считался принцем, а поскольку остальные дети Комэй умирали в раннем детстве, Муцухито оказался со временем единственным претендентом на Хризантемовый трон. Однако тогда в Японии быть императором вовсе не означало управлять страной. С древних времен император, считавшийся потомком богов, и придворная аристократия занимались лишь исполнением многочисленных религиозных ритуалов, призванных обеспечить стране спокойствие, хорошие урожаи риса и защиту от землетрясений, в то время как реальная власть была в руках у сегунов – военных диктаторов из наиболее сильных самурайских кланов. С XVII века государством управляли сёгуны из рода Токугава, чья резиденция располагалась в Эдо (нынешний Токио), а императоры были изолированы в Киото и даже не имели права покидать свой дворец. Токугава, пришедшие к власти в результате кровопролитной гражданской войны, считали своим долгом обеспечить стране мир и покой, и это им удавалось на протяжении двух с половиной веков. Сёгунат остановил бесконечные феодальные войны, внедрил строгую сословную систему, при которой каждый знал свое место, свел к минимуму контакты с иноземцами и даже запретил японцам покидать родные берега. Оборотной стороной стабильности и мира была стагнация, и в XIX веке Японии пришлось осознать, чем чревато отставание в области технического прогресса.
Кризис начался, когда принц Муцухито ещё только учился ходить. 8 июля 1853 года к берегам Японии подошла американская эскадра под командованием коммодора Мэттью Перри, который в ультимативной форме потребовал установления дипломатических и торговых отношений с США. Сёгунат был в шоке от дерзости варваров, как японцы называли представителей западной цивилизации, а также от того, что противопоставить американцам оказалось решительно нечего. Поскольку сами сёгуны еще в XVII веке запретили строительство крупных кораблей, чтобы их подданные не могли заплыть слишком далеко, военно-морские силы страны представляли собой жалкое зрелище. Достаточно сказать, что самый крупный японский корабль имел водоизмещение 150 т против 2450 т у флагмана эскадры Перри. К тому же у японцев перед глазами был пример Китая, разгромленного, несмотря на неисчерпаемые людские ресурсы, англичанами в ходе «опиумной войны», так что сёгунское правительство прекрасно понимало, что самурайскому ополчению против регулярной армии не устоять. В итоге в 1854 году Япония и США подписали «договор о дружбе», предоставлявший Америке статус наибольшего благоприятствования. Тем самым режим расписался в своем бессилии, и вскоре в стране стал складываться мощный оппозиционный блок, во главе которого оказался император Комэй, казалось бы, навсегда устраненный с политической арены.
Фактически сёгунское правительство открыло Японию иноземцам, император же искренне считал, что её священную землю не должны попирать ноги нечестивых варваров. Лозунг борьбы с иноземцами оказался весьма популярен, поскольку именно с их появлением в экономике страны начались серьезные проблемы. В изолированной Японии золото было сравнительно дешёвым, за один золотой давали пять серебряных монет того же веса, тогда как в соседнем Китае – 15. Европейские купцы, получившие доступ в Японию благодаря американцам, начали скупать дешёвое японское золото, что привело к его быстрому вздорожанию, а золото потянуло за собой цены на шёлк и чай. Стали расти цены на все основные продукты, и для японцев было очевидно, кто во всем виноват.
На стороне императора выступили самурайские кланы Сацума и Тесю, которые управляли юго-западной частью страны и мечтали лишить власти дом Токугава. Несмотря на ненависть к иноземцам, эти кланы располагали войском, обученным на европейский манер, что обеспечивало серьёзный перевес над вооруженными силами сёгуната. Более того, представители этих кланов, занявшие видное место при дворе императора, полагали, что Японии необходимо перестроиться по западноевропейскому образцу, чтобы дать достойный отпор «чёрным кораблям» коммодора Перри. В результате сложилась парадоксальная ситуация: партия, обвинявшая сёгунат в низкопоклонстве перед Западом, стремилась реализовать это низкопоклонство на деле.
«Америка – наша мать»
Эпоха перемен, как это часто бывает, вызвала серьёзный кризис идентичности у японцев, которые веками считали свою страну образцом развитой цивилизации и вдруг в одночасье обнаружили всю свою отсталость. Мощный комплекс национальной неполноценности вылился в две крайности: полное отторжение всего западного и преклонение перед ним. Ненависть ко всему иностранному проявлялась в неоднократных нападениях на европейцев, имевших неосторожность попасться на глаза «истинным патриотам». Чаще всего на «варваров» нападали бывшие самураи, вооруженные мечами, и защититься от них не помогали никакие револьверы.
Но порой выступления «почвенников» приобретали более опасные масштабы. Так, в 1877 году на юге страны вспыхнуло восстание самураев под руководством Сайго Такамори – того самого, который в свое время разгромил войска последнего сёгуна. Сайго Такамори собрал внушительную армию – примерно 30 тыс. самураев, но устоять против обученных на европейский лад войск императора она не смогла, и ее главнокомандующий закончил жизнь, как и полагалось самураю в таких случаях: совершил сеппуку. Сегодня Сайго Такамори знают главным образом по голливудскому фильму «Последний самурай», в котором лидер повстанцев изображён блестящим фехтовальщиком и ловким наездником. На самом деле он весил больше 100 килограммов и вынужден был передвигаться в носилках, поскольку его не выдерживала ни одна японская лошадь. Вместе с тем в те годы сочувствовать Такамори было принято даже при дворе, и многие жители Токио в память о нём носили одежду оливково-коричневых тонов – это были цвета клана Сайго. После восстания 1877 года самурайские выступления пошли на спад, и вскоре бросить вызов реформам было уже некому.
Подобно тому, как оставшиеся не у дел самураи не знали меры в своей ненависти к реформам, «западники» порой доходили до крайности в своем стремлении походить на европейцев. К примеру, еще до ликвидации княжеств один японский учёный утверждал, что между общественными системами Японии и США наблюдается удивительное сходство, ведь в Америке есть штаты, а в Японии – полунезависимые феодальные княжества. Подобные настроения были весьма распространены, о чём свидетельствовал, например, немецкий доктор Эрвин Бельц, приехавший в Японию в 1876 году. По словам Бельца, некоторые японцы пытались убедить его, что у их страны «нет истории», и с самурайской самоотверженностью восклицали: «Америка – наша мать, Франция – наш отец!» Кое-кто предлагал даже сделать английский язык государственным и скрестить японцев с европейцами для улучшения породы. При этом все они, в сущности, лишь повторяли то, что хотело слышать от них правительство. Так, министр иностранных дел Иноуэ Каору писал в докладной записке: «Как мы можем воздействовать на умы нашего 38-миллионного народа, чтобы он проникся духом смелости, научился независимости и самоуправлению? По моему мнению, единственным средством для достижения этих целей может быть только общение с европейцами, чтобы люди на собственном опыте убедились в своей неуклюжести, осознали свои недостатки, впитали в себя западную одержимость... Только так может наша империя встать вровень с западными странами».
Сферой идей вестернизация не ограничилась – вместе с внешней торговлей в Японии появились заграничные товары. Уже в 1860-х годах японцы, желавшие идти в ногу со временем, начали использовать европейский костюм или то, что они таковым считали. К примеру, один из крупнейших политиков эпохи Мэйдзи Ито Хиробуми позировал перед фотографом в европейском сюртуке, надетом поверх полувоенной тужурки со стоячим воротником, и с колониальным пробковым шлемом на голове. Простые японцы выглядели порой ещеёболее гротескно, сочетая кимоно с английскими зонтами, американскими ботинками и шляпами-котелками. Примером для подражания в этом буме переодевания был император Мэйдзи, который появлялся на людях обычно в военном мундире европейского образца с шитьем в стиле японского традиционного узора.
В то же время некоторые японцы, познакомившись с западными обычаями, решили, что отныне о традиционной японской благовоспитанности можно забыть. Русский дипломат Григорий Де-Воллан, служивший в Японии в конце XIX века, так описывал свое путешествие на японском судне: «На пароходе несколько европейцев и целая толпа японцев, которые держат себя чрезвычайно развязно, пьют виски (whiskey), во время еды чавкают и рыгают на весь стол. Вообще надо сказать, что японец, воспитанный в старинных традициях, вежлив, деликатен и вполне культурный человек. Совсем не то с японцем, который выучился пить виски (whiskey) и считает себя уже воспринявшим европейскую цивилизацию. Он отличается грубостью, развязностью манер; придя к вам, он положит ноги на стол, считая, что это „неглиже с отвагою“ есть самый настоящий шик, и если его не остановить, то он покажет себя с самой непривлекательной стороны».
Тон бытовой вестернизации задавала высшая аристократия, которая, лишившись самурайских мечей, стремилась теперь подчеркнуть свою избранность близостью к европейской культуре. Главным центром европейской культуры стал дворец Рокумэйкан, построенный в Токио в 1883 году как место для проведения приемов и балов. Хотя Рокумэйкан должен был служить символом приобщения Японии к цивилизованному миру, светские мероприятия, проводившиеся в нём, порой производили на европейцев удручающее впечатление. Вот что писал тот же Де-Воллан об одном из японских балов: «Высокопоставленные японцы в расшитых мундирах, орденах, дамы в европейском платье, – и рядом мясник из Иокогамы с его полновесною супругою, которая у себя в Германии, вероятно, сидела за прилавком, а теперь, как представительница Европы, вращается в кругу принцев и министров. Но если на балах все-таки встречаешь многое, что вызывает улыбку, то кормление у буфета вызывает негодование. Точно это не люди хорошего общества, а какие-то дикари, которые вырывают друг у друга пищу. Тут забываются все приличия. Каждый тащит то, что может, из буфета и накладывает без разбора на тарелку кусок ветчины, майонез и бланманже – и все это пожирается с большой жадностью, точно люди не ели три дня».
«Цивилизовать Европу»
В ходе реформ Мэйдзи Страна восходящего солнца пришла к выводу, что пожинать плоды прогресса можно и не снимая кимоно.
Япония двигалась вперёд семимильными шагами, хотя удавалось далеко не все из задуманного. Так, не сбылись надежды тех, кто ждал парламентской демократии. Хотя в 1889 году в стране появилась конституция, а годом позже – парламент, партии оставались послушными трону, а пресса считала своим долгом служить правительству. Планы превращения Японии в западную страну, безусловно, провалились, зато те, кто мечтал об «изгнании варваров», могли торжествовать.
Привить японцам дух предприимчивости в англосаксонском стиле тоже не получилось, и государству пришлось активно вмешиваться в сферу частного бизнеса. Одним из главных предметов японского экспорта был шёлк-сырец, и поначалу торговля шёлком велась на принципах свободного предпринимательства. Но частные торговцы стали отправлять в Европу некачественный продукт, и власть в 1885 году организовала гильдию шелкоторговцев, чью деятельность поставила под свой контроль.
То же произошло с экспортом чая. Как писали чиновники министерства торговли и земледелия, начиная с 1879 года «для удовлетворения все возрастающего спроса многие купцы стали продавать фальсифицированный чай. Это привело к неизбежному результату: цена на чай упала, и чаеторговцы погубили свою репутацию». Правительство вновь приняло меры – создало в 1883 году чайный синдикат, куда вошли наиболее крупные предприниматели в этой сфере.
Вместе с тем власть помогала молодому японскому бизнесу встать на ноги. Так, ещё в 1872 году чиновники, побывавшие в Европе, привезли на родину новые технологии разведения шелковичного червя. Немедленно были созданы государственные лаборатории по их изучению, а многочисленные японские шелководы получили доступ к научным материалам, которые регулярно публиковались исследователями. Также при министерстве торговли и земледелия создавались опытные фермы, где разрабатывались передовые методы ведения сельского хозяйства.
Что касается промышленности, то её пришлось налаживать с нуля. Государство неустанно строило образцовые заводы, проводило своими силами экспертизу их рентабельности, а после передавало их в частные руки за умеренную плату. Например, металлургия создавалась исключительно на казённые средства, поскольку частные предприниматели не хотели заниматься этим неизвестным им, капиталоёмким и технологически сложным делом.
Под государственным контролем японская промышленность крепла год от года, промышленные товары занимали всё большую долю в экспорте. Торговый оборот тоже постоянно увеличивался. Если в 1897 году он составлял ?30 млн, то через шесть лет достиг 60 млн. Однако быстрый успех нёс в себе зерна будущих проблем. Во-первых, предприниматели, привыкшие к государственному покровительству, не слишком заботились о качестве товаров, что вело к снижению их конкурентоспособности. Во-вторых, правительство, развивая страну по собственному усмотрению, основывало производства, которые не были обеспечены ни сырьем, ни рынком сбыта, вроде той же металлургии. Как следствие, Японии, чтобы сохранить промышленность, пришлось со временем перейти к завоевательным войнам, которые и привели её к краху в 1945 году.
Как бы то ни было, в конце XIX века страна чувствовала себя всё более уверенно, и потому элита укреплялась во мнении, что империи давно пора переходить от обороны к наступлению. Чем больше плодов приносило японцам западничество, тем большее отторжение оно вызывало. Экономические успехи страны приводили многих к мысли, что Япония больше не нуждается в учителях и, пожалуй, сама может поучить других. В начале ХХ века один японский журнал писал: «Миссия наша – цивилизовать Европу, перестроить по-своему её нравственные начала и её религиозную жизнь: Европа глубоко развращена. Какой контраст представляет Япония с её простотою, умеренностью, бескорыстием, честностью и героизмом!»
Впрочем, для начала решили цивилизовать Китай. В 1894—1895 годах Япония начала военные действия против Китая и Кореи и быстро добилась полного успеха. Успех, как это часто потом бывало в военной истории страны, был закреплён зверской резней в отбитом у китайцев Порт-Артуре. По мирному договору Япония получила от Китая остров Формоза (Тайвань) и Ляодунский полуостров с Порт-Артуром, но вскоре от Ляодуна пришлось отказаться под давлением мировых держав.
Потом настал черед России, имевшей определённые виды на Корею и Ляодунский полуостров, которые Япония уже считала однажды завоеванными. Русско-японская война показала, что Япония обладает превосходными армией и военным флотом, – Россия потерпела ряд болезненных поражений. После победы над великой европейской державой Япония могла считать задачу прорыва в цивилизованный мир полностью выполненной.
Японцы больше не стыдились своей культуры и своей истории, а были скорее склонны считать себя расой господ. Впрочем, до войны за создание «сферы сопроцветания Великой Восточной Азии» было ещё далеко, и император Мэйдзи до неё не дожил.
Летом 1912 года стареющий император почувствовал себя плохо и вскоре впал в кому. Тут-то и оказалось, что реформы были не столь глубоки, как многие думали.
Дворцовый этикет запрещал врачам дотрагиваться до священного императорского тела, а доктора и профессиональные медсёстры, у которых не было придворных рангов, и вовсе не могли попасть во дворец, так что об уколах и даже о сколько-нибудь серьезном обследовании не могло быть и речи.
29 июля 1912 года император-реформатор скончался, оставив после себя страну, прыгнувшую из средневековья в современность.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
#2 sphynx . Переводчик
LocationСнежинск
Вынужден поправить автора. Армия Такомори была очень хорошо организована и вооружена винтовками Enfild образца 1857 года. У неё было меньше артиллерии (28 горных орудий и 30 миномётов против 100 у правительственных войск) , но при этом она была более мобильной.
Вот, например, битва Широяма(войска самураев справа):
Беда самураев Такомори в том, что они были весьма ограничены в боеприпасах, пользуясь в основном тем, что удалось захватить в начале восстания на пороховых складах армейского арсенала в Кагасиме. Поэтому решающую концовку войны им пришлось провести уже с мечами в руках.
Ну а упомянутый пендосский фильм, как обычно, вообще имеет мало общего с реальной историей, выбивая слёзы у зрителей, повествованием о том, как вооружённые по последнему слову техники войска уничтожают героических, но практически безоружных туземцев, сие творение привычно отвлекает от брёвен в своём глазу.
Примерно в это же время героическая американская кавалерия Кастера рыскала по Чёрным холмам вырезая мелкие стойбища шайенов вместе с женщинами и детьми, пока, наконец, не подавились слишком большой костью, напав на огромный лагерь Сидящего Быка при Литтл-Бигхоре. Теперь эти 267 человек, сумевшие уложить отряд шайенов-смертников, заваливших своими трупами подход к позициям врагам, но обеспечив своим сородичам возможность рукопашной схватки - считаются национальными Героями Америки. Им воздвигнут обелиск, на котором высечены их имена. Ни одного имени ни одного смертника-шайена не увековечено.
Источник: polismi.org.
Рейтинг публикации:
|
