К 295-летию Прутского мира
22 июля (11 по юлианскому календарю) 1711 года в три часа пополудни к рогатинам, окружавшим лагерь русской армии у реки Прут со стороны турецких позиций подъехала группа из шести всадников, которую охранение незамедлительно пропустило внутрь расположения войск. Старший в этой группе – судя по посадке и выправке, явно не имевший за спиной военной школы, – статский вельможа сорока с небольшим лет с семитскими чертами лица – спешившись, едва ли не бегом бросился к царскому шатру, куда и был допущен без задержки. В шатре его уже ждали. Ждали с нетерпением. Ждал царь – Петр Первый.
Этим вельможей был государственный подканцлер П. П. Шафиров, он привез из турецкого лагеря согласованные кондиции мирного договора. Договора, по которому русским войскам позволялось беспрепятственно уйти на свою территорию с ранеными, оружием и знаменами. Взамен, русские обязывались вернуть туркам отвоеванный еще в 1696 году Азов, срыть построенные укрепления в Таганроге и Каменном Затоне и возобновить ежегодные "подарки" крымскому хану. Кроме этого, Россия брала обязательство не держать войска в Польше, а в качестве обеспечения исполнения договора в Адрианополь отправлялись высокопоставленные заложники: сын русского главнокомандующего М. Б. Шереметев, произведенный специально для того в генерал-майоры, и сам Шафиров. Таким образом, Турция победоносно завершала войну – ее результаты полностью сводили на нет итог войны предыдущей, 1695-1699 годов. На следующее утро был произведен обмен беловыми копиями подписанных трактатов и вскоре после этого началось разъединение войск. Русские полки двинулись на север, турецкие части – на юг, к Дунаю. По получении в Адрианополе экземпляра трактата, султан поспешил его ратифицировать – с подобающими случаю празднествами и награждениями.
Сказать, что тогда, вечером 22 июля, привезенный Шафировым трактат крайне сильно обрадовал Петра значит не сказать вообще ничего. Едва ли в бурной и долгой жизни царя был день более трудный, чем этот и отчаянье более близкое, чем тогда. И условия, которые выторговал у визиря Шафиров, с точки зрения Петра были ни чем иным, как Божьим подарком. Чтобы понять это достаточно сравнить их с сохранившейся инструкцией, собственноручно написанной царем Шафирову. Вот, например знаменитый второй ее пункт:
2. Буде же о шведах станет визирь говорить, чтоб отдать все завоеванное, и в том говорить отданием Лифляндии. А буде на одном на том не может довольствоваться, то и прочая помалу уступать, кроме Ингрии, за которую, буде так не захочет уступить, то отдать Псков, буде же того мало, то отдать и иныя провинцыи.
Иначе говоря, Петр считал ситуацию столь серьезной, что готов был расплатиться с турками отдачей шведам почти всего, завоеванного у них за 11 лет войны, оставив за собой один лишь Петербург – но зато присовокупив вместо него Псков и иныя провинцыи. И то, что турки не стали отстаивать шведские интересы, ограничившись своими собственными, стало для него приятнейшим сюрпризом.
В истории всегда есть место анекдоту. На чужих ошибках порой учатся… совершать свои ошибки. Начав турецкую кампанию 1711 года, герой Полтавы фактически повторил все ошибки Карла XII, сделанные тем в походе 1708-1709 годов. Была фатально переоценена маневренность русских войск на марше и, соответственно, столь же недооценены мобилизационные и логистические возможности турок. Крайне завышенными оказались предположения о потенциале снабжения войск на придунайском театре. Провалилась и ставка на союзников: подобно Мазепе, обещавшему Карлу XII многотысячную подмогу, но приехавшему в его лагерь лишь с несколькими сотнями деморализованных казаков, молдавский господарь Кантемир прибыл в лагерь Петра лишь в сопровождении личных телохранителей. Наложившихся на это нескольких тактических ошибок генералитета стало достаточно, чтобы русская армия оказалась на грани катастрофы: сорокатысячный корпус был прижат к реке и с трех сторон окружен почти пятикратно превосходящими силами турок. В окружении оказался сам царь, его беременная супруга, а также походная канцелярия и походная казна государства. Продовольствия и фуража в русском лагере практически не было. Каждый день от дизентерии выходило из строя до сотни солдат.
Таков был исходный расклад той преферансной партии – при неблагоприятном ее исходе русский царь оказывался, как минимум, в турецком плену. Получалось что-то вроде известной ситуации из фильма "Криминальное чтиво", когда боксер и мафиози, увлекшись взаимной борьбой, попадают в руки сторонних проходимцев. Дело в том, что потерявший под Полтавой и Переволочной всю свою армию, Карл XII уже два года торчал неподалеку – на турецкой территории, в Бендерах, фактически на правах интернированного лица.
И все-таки была определенная разница в столь сходных ситуациях. Разница между Полтавой и Прутом.
Состояла она вот в чем. Под Полтавой сошлись непримиримые противники, для которых взаимное противостояние стало главным делом жизни. На берегах Прута ничего подобного не было: турецкий султан начал войну без большого желания, уступая одной из внутриполитических партий, обретшей лишь незначительное превосходство над оппонентами-пацифистами. У Петра же тогда особых амбиций на южном направлении не было тоже. А значит – сторонам незачем было доводить борьбу до крайней точки. Когда взбешенный известием о заключении мира Карл поинтересовался у турецкого визиря, почему тот не попытался взять русского царя живым в плен, в ответ прозвучала знаменательная фраза: "А кто ж в этом случае станет управлять его государством?" Смысл ее, однако, вовсе не в заботе турка о внутреннем порядке в соседней империи. Просто визирь понимал, что по обычаю восточных стран, договоры, подписанные монархом в плену не будут сочтены его подданными легитимными. И потому закончить войну пленением Петра не удастся. Мирный трактат был туркам нужнее венценосного трофея.
Так появилась возможность спасения. Но чтобы эта возможность стала реальностью необходимо было проявить характер – показать себя договороспособной стороной, которая может постоять за себя, причинив противнику ощутимые неприятности.
Итак, сражение было неизбежно – и оно произошло 20 июля, заняв почти весь световой день. Янычары бросились в атаку не дожидаясь команды визиря – и были отбиты. Бросились вновь – и были отбиты опять, с огромными потерями. И так продолжалось до наступления темноты, когда атаки турок сменились артиллерийской дуэлью, продолжавшейся всю ночь. По солидарным оценкам российских, турецких и западноевропейских свидетелей боя, русские держались весь день исключительно стойко. Царь сам находился едва ли не на передовой линии, что, разумеется, повлияло на стойкость бойцов. Да и разница в качестве войск между русскими и турками оказалась гораздо больше, чем между шведами и русскими при Полтаве.
Ночью в русском лагере решали, что делать дальше. Идея атаковать турок в темноте вначале была одобрена – к атаке начали было готовиться, но вскоре Петр этот приказ отменил: при слабости немногочисленной русской кавалерии (лошади уже несколько дней питались древесной корой) велик бы риск при атаке стать жертвой удара в тыл татарской конницы. Следующая идея – обеспечить коридор для спасения царя и его семьи – также была отклонена. Утром приняли решение предложить туркам переговоры, в случае же отказа противника, атаковать его всеми силами. Русская артиллерия прекратила огонь, над позициями подняли белый флаг и унтер-офицер Д. Шепелев отправился к турецким позициям с письмом главнокомандующего Б. П. Шереметева, предлагающим визирю вступить в "трактации". Турецкие пушки также смолкли – но не надолго: прошел час, Шепелев не вернулся, а обстрел возобновился. Турки на переговоры не шли.
Не шли, потому, что считали предложение военной хитростью – визирь не знал, что положение русских в отсутствие пищи и фуража отчаянное. Зато он знал то, чего не знали в лагере Петра: задуманная с утра новая атака янычар сорвалась из-за активного нежелания последних. Устрашенные понесенными накануне потерями, янычары – турецкая гвардия – атаковать отказывались. Потребовалось второе письмо Шереметева для того, чтобы визирь ответил согласием. И тогда в турецкий лагерь отправилась русская делегация, техническими сотрудниками которой (курьерами, переводчиками) были, сделавшие в последствие завидную карьеру, А. Остерман, М. Бестужев-Рюмин, А. Волынский. Визирю и его помощникам, по обычаю тех времен, были сделаны подарки: "две пищали добрых золоченых, 2 пары пистолетов добрых, 40 соболей в 400 рублей" и т.д. А также деньги – один из приближенных визиря, например, получил тогда 13 тысяч золотых дукатов. (Очевидно, что в те годы на войну не ходили, иначе как имея в обозе соболиные шкурки да "пищали золоченые".)
Уже по тому, как встретили посольство Шафирова, стало ясно, что турки и сами сильно заинтересованы в мире. Однако переговоры длились более суток – предельно нервных суток, к исходу которых в русском лагере стало ясно, что прежняя альтернатива миру – атака на неприятеля – более не существует. Потери лошадей стали критическими и оставляли лишь один вариант – "иттить в отвод подле реки". Утром 22 числа Петр посылает отчаянное письмо Шафирову: "Мой господин <…> дай нам знать конечно сегодни, дабы свой дисператный путь могли, с помощиею божиею, начать. Буде же подлинно склонность явитца к миру, а сегодня не могут скончать договора, то хотя б то сегодня сделать, чтоб косить за их транжиментом…"
Но опасения Петра были напрасны – еще поздно вечером 21 июля договор был согласован и подписан на турецком языке. Еще несколько часов потребовалось для перевода его сперва на греческий (игравший в той ситуации роль лингво-франко), а с него – на русский.
Впрочем, исполнение условий Прутского договора затянулось на несколько лет – в конце концов, однако, Петр вернул Азов султану, совершив при этом одну из чудеснейших коммерческих сделок в своей жизни: за живые деньги туркам "оптом" уступили весь ненужный теперь азовский флот. Те самые корабли воронежской постройки, что строили в 1695-1700 годах с великим воодушевлением.
Источник: polit.ru.
Рейтинг публикации:
|
