Художественная воля в музыке
Итак, наблюдайте, как вы слушаете: ибо, кто имеет, тому дано
будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что он думает иметь. (Лк. 8:18)
О воле в музыке и жизни редко говорят. Все больше об эмоциях и чувствах. Это плохой признак. Так всегда было перед гибелью цивилизаций. Поднимались же они иным способом.
Творящая сила, переводящая чаемое в действительное, называется в откровении верой (Евр. 11:1), а в психологии — волей.
Соотношение этих понятий высветится в двух-координатном пространстве смысла, рассмотренном в первой беседе: вертикальная координата образована предстоянием человека Богу, горизонтальная — отношением к обстоятельствам земной жизни.
В приподнятости по вертикальной оси рождается содержание № 1 жизни и музыки. Там, на подъеме души к Богу, жизнь протекает в огне Божественных энергий. Прп. Кассиан Римлянин, ученик свт. Иоанна Златоуста, писал о синергии — соработничестве Божественной и человеческой воли.
Преподобный Кассиан Римлянин. Роспись Покровского женского монастыря Бюси. Франция. 2004 - 2007 годы.
На горизонтальной оси координат, в содержании жизни и музыки № 2, воля остается в одиночестве, ибо Бог не отнимает богозданную свободу души и насильно не навязывает блаженных энергий божественной жизни. Ведь свобода воли — необходимое основание богоподобия. Свобода — способность быть причиной своего бытия, а не его пассивным следствием. Вложенная в человека свобода воли есть отблеск абсолютной свободы Бога. Бог не раб Своего бытия. Но Своей свободой Он утверждает Свое бытие как любовь в Троице, рождая в вечности Сына и испуская Духа. Великая возможность вечного расцвета в Божественной любви открыта человеку при его сотворении. Написано: вы боги. Христос ссылается на эту мысль Писания. Но великая возможность обрести богоподобие в соборном богообщении может перейти в действительность только при условии свободного решения воли.
Вместе со свободой вложена в человека жажда божественного совершенства, чистоты, добра, любви, истины, красоты. Она подтверждена прямым призывом Божиим: просите, толцыте, стучите, ищите… Ищите прежде Царствия Божия! Ибо и Сам Отец Небесный ищет нас. Христос дал пример искания: «не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца» (Ин. 5:30). «Кто ищет славы Пославшему Его, Тот истинен, и нет неправды в Нем» (Ин. 7:18). Что же еще надо для правильной ориентации воли? Обетование Божие непреложно: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Мф. 7:8). Лишь если душа соизволит открыться Богу, Он дарует ей Себя как любовь и бытие — и тогда ощутит она в себе крепнущую силу духовной жизни, не подвластную закону тления и смерти.
Вот и прояснилась связь понятий воли и веры: склонением свободной воли к вере или безверию душа открывается Богу или прячется от Него. Открыться Богу — равносильно единению с Ним, ибо Бог и создал душу, чтобы упокоеваться в ней. Это и есть вера — реальная онтологическая связь Бога и человека, соответственно и показатель онтологической крепости жизни в непреходящей юности души, молодеющей от излияния Божественной любви. «Обновится яко орля юность твоя». И апостол проникновенно говорит: «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4:16). В синергии, сотрудничестве Бога и человека, — тайна великой творческой мощи духовной воли.
Божественную волю верующая душа делает содержанием своей воли, и тогда, от этой онтологической радости, достоверность бытия возрастает и воля становится огненной. Склоняясь к безверию, душа отдает величайший дар свободы дьяволу, и воля ожесточается, становится железной, стальной, а по слову Бедного Демьяна, — и динамитной, всех вокруг злобно взрывающей.
Разграничив по примеру святых отцов две воли[4], мы можем сравнить их свойства.
Они различаются точкой приложения усилий. Земная воля ищет земного. Абсурдна для нее судьбоносная для судьбы человечества сфера молитвы, поднимающей душу в мир вечной красоты. А небесная воля — даже и все земное переводит в молитву, освящая и обычные дела жизни мыслью о нетленной красоте Божией. Что ищут обе воли, — то и заслуживают.
Спросили средневековых каменщиков: что делаете? Один, с сияющим лицом, воскликнул: «Строю собор!» Другой отвечал с тоскою: «Таскаю камни.» Трудившийся во имя божественной любви — получил ее. Потому, как здесь добрый строитель красоты жил духовной жизнью, так и там воспримет полноту блаженства, ибо любовь Божия не подвластна смерти. А таскавший камни — жил ли он в часы тяжкого труда? Жил жизнью скота, ничем не отличаясь от вола. Как и Библия определяет: без Бога человек — животное (Еккл. 3:18). Перед животным, будь то вол или таракан, не поставлена цель стяжания любви Божией. А в человека вложена жажда вечной жизни. Потому вместе с разумом он имеет и ответственность. Не научившись в труде животворить себя любовью к Богу, бедный унылый каменщик не только погубил малое время земной жизни, лишив себя радости созидательного, во славу Божию, труда, но потерял навсегда блаженство и за гробом.
Отличаются две воли и устроением. Небесная воля раскрыта в сияющий простор вечности, живет не собой, а Богом. И Бог живет в ней, творя через нее небывалое; сама же небесная воля ищет все большей близости с Любимым. Земная воля подобна стружке, закрученной вокруг темной пустоты самости и плотских дел, питается не Светом, а фантазиями, в которых не живет Бог. Жизнь земной воли — симулятор, псевдовещь, не имеющая реального существования, ибо только Бог — единственно Сущий, а мы — лишь в союзе любви с Ним.
Отсюда невероятные различия интонации. Исходный жест раскрытости небесной воли расширяет все, что только может быть расширено. Всегда ищущая, непрестанно вопрошающая Небо, она непостижимым образом раздвигает в звуке (в голосе священников, монастырских хоров, у исполнителей высокой музыки) обертоны по высоте, делая звук неотмирным, расширяет зрачки глаз, умножает народ, расширяет пространство обитания (во времена веры Россия стояла на трех континентах – Европы, Азии и Америки).
Момент искания, вопросительности сформировал у всех народов земли интонационную универсалию: в вопросительных предложениях (без вопросительного слова) на главном слоге — подъем мелодики. Почему? По той же причине, что выкапываемые археологами во всем мире со времен палеолита фигурки в позе «оранта» (молящегося) воспроизводят этот жест воздвижения души к Богу. Вопрос — показатель смирения. Вопрошая, мы тем самым признаемся в своей ограниченности без Бога, в своем незнании. Но и верим, что Бог рассеет недоумение. Потому-то тянет фигурка в позе «оранта» руки ввысь, возводит взгляд к Небу, и интонация повторяет этот жест раскрытости. Дети — гении, оттого что не устают в вопрошании о сущностных основаниях жизни (если б только взрослые не отравляли их ядом своих ответов, направляя их к духовной смерти!) Вопросу родственна интонация незаконченности, изумления, просьбы… (ведь и в языке жестов у нас поднимаются брови, раскрываются глаза, расправляются кисти рук и сами руки разводятся в стороны, даже и пальцы не сжимаются в кулак, а, напротив, распрямляются).
Показательна этимология. Простирание души к Богу этимологически сродняет слова: вопрос, прошение, просьба, нем. Frage (вопрос), Forschung (исследование). Последнее не должно удивлять, ибо исследование и есть шествие нашей мысли вослед мысли Божией (принятие ее умом, исследование ее силы, последование ей в жизни усилием воли).
Оранта с ребёнком. Кубикула della Madonna orante в coemeterium Maius. Рим, первая половина IV в.)
И еще примечательная особенность интонационных универсалий естественного вербального языка: при увеличении громкости главного ударного слога в интонации незавершенности и вопрошания она перерастает в гимническую утвердительность. Почему? Здесь отражается логика жизненного содержания № 1: всякое взывание Неба умножает онтологическую силу жизни, которая на самом деле и есть ответ: незаметно он зарождается внутри вопроса, и истинный ответ не извне приходит, а изнутри. Так утробный младенец, когда подошло время родиться, весь превращается в недоуменный вопрос: что значит эта новость, эти внезапно пришедшие в движение стены его обители? И в ответ, как еле слышная подсказка, звучит неизвестно откуда пришедшая мысль о необходимости его собственной активности. Она крепнет, становится своей, — и только после такого согласия начинается рождение (внешние наблюдения и киносъемки свидетельствуют о двигательной активности младенца, совершающего ввинчивающиеся движения; она подтверждается и воспоминаниями тех, у кого этот важнейший фрагмент жизни навсегда запечатлелся в памяти).
Две воли интонационно отличаются и характером коммуникативного воздействия: воля божественной любви расправляет помятые грехом души, а своенравная воля, за которой всегда стоит и враг рода человеческого, стремится все подмять по себя. Примеров такого рода в настоящей музыке нет, зато обильно они представлены в агрессивном направлении рок-музыки.
Восторгающая воля формируется в храме. Как нам взять то, что дает нам Господь? Когда мы приближаемся к Господу, рецепторы духа пробуждаются упованием и горячим желанием. Наша воля становится не только неустанно ищущей, вопрошающей, но и воспевающей, возносящей хвалу. Сердце жаждет славословить, благодарить… Какое благо дарить Христу? Чем принять истину, любовь Божию? Любовью же. Чьей? Божией. Другой нет в сущем. А любовь Святого Духа стяжаем страхом Божиим (боязнью оскорбить любовь Божию) и нищетой духовной. Для чего Господь дает нам Свою любовь? Чтобы могли ответить Его любви, а вовсе не для нашего обособленного от Него существования, что равносильно гибели. Отсюда еще один обертон в состоянии приближения — обещание верности. Господь хочет, чтобы мы неотлучно были с Ним, и мы должны настроить свою волю аналогично — твердой решимостью жить для неотлучной близости с Ним («и весь живот наш Христу Богу предадим»).
Обратимся теперь непосредственно к высокой музыке. Она переполнена вопрошаниями. Вспомним для примера тему вариаций Одинадцатой сонаты Моцарта ля мажор. Четыре интонации в первых трех тактах — восходящие. В четвертом такте мелодика нисходит, но чувство вопросительности не исчезает, ибо подключается небесная вопросительность гармонии (кадансовый аккорд и доминанта) и восходящая арсисная энергия четвертого такта. (Подобную взаимозаменяемость мы видим и в естественном вербальном языке: вопросительные предложения с вопросительным словом строятся по интонационной модели повествовательного предложения, поскольку сами вопросительные слова концентрируют в себе энергию вопрошания).
Обыденные ли вопросы в музыке? Нет, ангельские. К кому обращены? К человеку? Слух тут же отвергает глупое предположение. Мы ведь не повторяем вопрос человеку по множеству раз. Это было бы признаком ненормальности. Бесконечно вопрошать можно только Небо, ибо для искания блаженства Божией любви человек и создан. Изначально сакральная природа музыки — причина переполненности ее вопрошающими интонациями.
А где же будет ответ в сонате Моцарта? В рамках первой части он — в самом усилении радостной вопросительности вариаций, местами возвышающейся до славильности. А в полноте явится только в финале: в приподнято-гимнической, даже экстатичной радости коды.
Святая ищущая воля ревностно раскрыта в Небеса, ибо ждет ответа. Вопрошающая и надеющаяся, она светла, ибо ищет просвещения. Она чувствительна и нежна, ибо хочет быть познанной и обрести ведение Бога в молитве и святой жизни.
Источник: pemptousia.ru.
Рейтинг публикации:
|
