До революции 1917 года его в целом хвалили, но сдержанно. В годы советской власти о нем говорили исключительно, как о капиталисте и живоглоте, наживавшемся на непосильном труде русских крестьян, становившихся в донецких степях пролетариями на угольных шахтах и металлургическом заводе Новороссийского общества, которое подданный королевы Виктории возглавил полтора века тому назад.

И хотя в девяностых годах прошлого столетия в центре Донецка Юзу поставили памятник, жизнь его по-прежнему остается мало исследованной.

205-я годовщина со дня рождения выдающегося предпринимателя — хороший повод для реставрации его личной истории, ставшей общей для всей истории Донбасса.

Who are you, mister Hughes?

Практически всё, что мы знаем об основателе города, его семье, соратниках, его времени, добыто краеведами-любителями, журналистами, почерпнуто из немногих книжек зарубежных исследователей.

Отсюда произрастает обилие мифов, недомолвок, просто придумок, слухов, которыми обросло имя Джона Джеймса Юза. Отсюда родом и отдельные газетные сенсации, вроде внезапного недавнего «отыскания» могилы Юза. Хотя никуда она, естественно, не пропадала и для того, чтобы узнать, что прах первого директора Новороссийского общества упокоился на одном из лондонских кладбищ, достаточно зайти в Википедию на страничку John James Hughes. Просто же, а вот поди ж ты…

Скромность «досье Юза» смущает. Автору этих строк довелось общаться с автором единственной серьезной книжки о Джоне Юзе «Железный Царь» Родериком Хизером. Род разводит руками:

«Я работал в архивах Гламоргана, Ньюпорта (оба Уэльс), Санкт-Петербурга, Харькова, Донецка, библиотеках Великобритании, Канады и США, — практически никаких следов частной жизни Джона Юза. Деловые бумаги, отчеты, протоколы — не более».

Род объясняет это тем, что валлийский промышленник был полуграмотным, совершенно не умел писать, а прочесть мог только крупные печатные буквы газетных заголовков. Следовательно, писем он отродясь не писал. А нет переписки — не на что опереться. Ну, вот разве что на воспоминания о Юзе его близкого друга, британского журналиста Джона Бэддэли, прожившего в России не один год, подолгу беседовавшего с промышленником в его любимом номере гостиницы «Англетер» за рюмкой старого доброго портвейна.

Впрочем, несколько лет назад петербургский журналист Александр Сирый отыскал в архивах ВМФ РФ одно-единственное письмо Джона Юза. Но и оно написано его адвокатом — такая практика была в то время обычным делом.

Кстати, пусть некого не смущает безграмотность Юза (Родерик Хизер вслед за Джоном Бэддэли дает английский термин «semiliterate» — полу- или малограмотный), ведь, например российский его соперник по строительстве стальной магистрали в Донбассе, железнодорожный «король» империи Самуил Поляков был вообще неграмотен.

Путаница в датах

Почему мы не даем точной даты рождения Юза?

Потому что, похоже, он и сам был в ней не очень уверен. В разное время, разных документах, как показали исследования Родерика Хизера, наш валлиец указывал разные годы и даты своего рождения.

Отсюда, например, вывод, что он родился в 1814 году — эта дата фигурировала в разное время в самых разнообразных словарях, а перепечатывали ее, начиная с конца позапрошлого века, из знаменитого «Русского биографического словаря» Александра Половцова, в который она в свою очередь попала из некролога «Биржевых ведомостей» от июля 1889 года. А уж кто давал известия составителю некролога — бог весть.

Хизер же, основываясь на документах британского периода жизни Юза, говорит о том, что скорее всего промышленник, давший начало Донецку, родился в промежутке с 25 по 29 июня 1815 года.

Разные даты обнаруживаются в архивах Мертир-Тидвила, Гломоргана, Ньюпорта и Эббигвэйла (Уэльс), а также в бумагах, запечатлевших жизнь и деятельность Джона Юза в Лондоне и Ланкастере (Англия). То есть, повод для разночтения остается и вряд ли будет искоренен в ближайшее время — необходима работа в британских архивах заинтересованных историков, да и она не гарантирует результата.

«Он вышел родом из народа»

Вот, что мы точно знаем, так это то, что Джон Юз родился в южно-валлийском городишке Мертир-Тидвил, известном обилием угольных шахт и железоделательных заводов. Заметим между прочим, что именно из этого города и его предместий Юз осенью 1870 года вывозил горняков и металлургов для своих предприятий в Донбассе.

Отец будущего промышленника, судя по косвенным доказательствам, был, в терминах нашего дня, техником — мастером по металлообработке на заводе «Cyfarthfa Ironworks».

Часто можно прочесть, что он был инженером, но тут следует учитывать, что в те времена в Британии слово «инженер» отличалось по смыслу от его сегодняшнего значения. И если даже Юза-старшего так называли, то имелся в виду вовсе не специалист с высшим образованием и дипломом, а просто производитель работ.

Семья Юзов жила, скажем так, небогато, как и многие трудовые семьи в Южном Уэльсе. Насколько небогато, можно судить по тому, что Джон не имел возможности посещать школу. Зная этот факт, отдельные публицисты стыдливо упоминают о некоем «домашнем образовании».

Ну да, буквы с грехом пополам разбирать Джон научился, а вот письмо так и не одолел. По той простой причине, что «розовое» детство прошло в добывании куска хлеба. Джон Баддэли в своих воспоминаниях (озаглавленных, кстати, «John Hughes, miner» — «Джон Юз, шахтер») говорит, ссылаясь на рассказы самого Юза, что тот начинал свою карьеру как «pit boy». На русский это переводится с трудом, если дословно — «шахтный мальчик». Но у Сергеева-Ценского есть емкое описание сути этой «должности»:

«Владельцы угольных шахт даже пятилетних ребятишек принимали в шахты: должность этих рабочих состояла только в том, что они отворяли двери при провозе вагонеток с углем. Этих несчастных малюток опускали в шахты с шести часов утра, и там они проводили в темноте и грязи целые дни, не смея отойти от дверей, к которым были приставлены.

…Каторгой становилась жизнь детей пролетариата, едва только они открывали глаза на жизнь. Они не видели неба, с утра до ночи несколько лет подряд работая в шахтах.

Годам к десяти они сами начинали возить по рельсам вагонетки с углем. Квершлаги шахт того времени были узки, низки, местами в них приходилось просто ползти на четвереньках, упираясь руками в вонючую грязь…»

От молота и наковальни

Видимо, отец Джона все-таки был не совсем уж пропащий человек, потому как сына из шахты он все-таки забрал. И поставил рядом с собой — в прокатном цехе осваивать ремесло кузнеца и вальцовщика.

Любовь к горну, молоту и наковальне Джон Юз сохранил на всю жизнь: известно, что и в Юзовке, соорудив первым делом кузнечно-инструментальный цех, директор завода любил сделать что-нибудь своими руками.

Он вообще был человек довольно простой в быту. Доброжелательным и романтичным, как и многие валлийцы, описывает его Джон Баддэли.

Но были у Юза и другие качества — упорство, переходящее в упрямство, и честолюбие, требовавшее жесткости характера и поступков. Они ему пригодились, когда он перебрался сперва на завод «Ebby Wale», где он постигал основы литейного дела и рельсового производства, а затем и в Ньюпорте, где пытался стать партнером в предприятии по выделке листового железа для морских судов.

Бедному валлийцу нужны были деньги. И тут он женился…

Элизабет Льюис была дочерью местного землевладельца. Доход у папаши Льюиса был скромный, но устойчивый — он варил в своем поместье пиво и с работниками отправлял его в один из пабов Ньюпорта.

Джон снимал комнату в доме, примыкавшем непосредственно к пивной. Там за кружкой пива он и познакомился с Бэтси, которая однажды приехала в Ньюпорт с очередной партией товара. Это говорит о том, что белоручкой она не была и как могла помогала отцу в делах.

После свадьбы тесть ссудил Джона небольшой суммой, которая помогла расширить его влияние на заводе и заработать первые баллы деловой репутации.

Здесь, в Ньюпорте, родились все дети Юза — пятеро сыновей и две дочери. Отсюда же пятнадцать лет спустя он отправился завоевывать Лондон, не зная еще того, что судьба забросит его жить и умирать в далекую и загадочную для островитян Россию. Причем в тот ее край, что даже во второй половине XIX столетия казался многим далёким и загадочным и в самой России.

Кризисный менеджер

Общеизвестно, что в ХІХ веке Англия побила все европейские рекорды по промышленным кризисам. Индустриальное развитие шло столь стремительно, что перепроизводство стало неизбежным. Особенно способствовало этому развитие железнодорожного строительства.

Современник Юза отметил, что эмблемой Викторианской эпохи надобно взять не символы королевской власти, а паровозную трубу.

Во второй половине 50-х годов наметился, впрочем, небольшой подъем производства. И Юз, которому было уже за сорок, решил, что он должен перебраться из Уэльса в Англию. Лучше всего — в Лондон. Денег и связей хватило на то, чтобы войти в долю в небольшом литейно-прокатном производстве.

Оно вскоре было поглощено большим холдингом, интересы которого лежали и в металлургии, и в кораблестроении. «Millwall Iron Works and shipbuilding company» — таково было полное название новой компании Джона Юза.

В это время миллуольские доки переживали недолгий взлет, увы, недолгий. Менеджеры один за другим отказывались от управления компанией — Миллуол на всех парах мчался к краху и банкротству.

Тогда-то и настало время Джона Юза. Он был назначен исполнительным директором, — CEO в современной бизнес-терминологии.

Юз получил должность неспроста. В компании он славился как кризис-менеджер, умевший разговаривать с рабочими властно и жестко.

К середине 1860-х это был уже круглолицый дородный господин кельтского типа на кривых ногах, слегка выгнутых в обратную сторону (следствие тяжелого труда и болезней детских лет). Во всяком случае, таким его рисует Илья Гонимов в «Старой Юзовке» со слов тех рабочих-металлургов, кто помнил еще старину Юза.

Чуждый чтению и светским развлечениям, Юз тем не менее увлекался народными преданиями Уэльса. Его idée fix была теория об особой роли кельтской расы как расы кузнецов-оружейников.

В делах это увлечение выплеснулось в изобретение лафета для тяжелых морских орудий (эксклюзивный патент) и особым способом прокатанной броневой плиты для военных судов (в соавторстве с прославленным британским оружейником Ланкастером).

Не много, конечно, если учесть, что в ту эпоху инженеры имели сотни, а то и тысячи патентов (как, например, один из учредителей Новороссийского общества, лучший инженер викторианского правления Джозеф Уитворт), но ведь все-таки главной функцией Юза в компании была управленческая.

Смерть в «Англетере»

Дальнейшая жизнь Джон Юза известна нам немного лучше. Не будем на ней останавливаться подробно еще хотя бы и потому, что вряд ли она оказала сколько-нибудь заметное влияние на нрав нашего валлийца.

Только несколько моментов.

1870-1876 — годы становления Новороссийского общества в донецких степях были трудным временем для Юза. Потом уже, когда все более или менее установилось, и юзовское производство стало расти, Джон Джеймс взял привычку подолгу жить в Санкт-Петербурге, в облюбованном им отеле «Англетер». Правда, он его под таким название не знал, оно появилось над фасадом знаменитого питерского здания только в 1911 году. Джон Юз знал «Шмидт-Англию».

В русской столице он сдружился с капелланом англиканского храма в Кронштадте Артуром Риддлом и корреспондентом лондонской «Стандард» Джоном Бэдли. Оба годились ему в сыновья, что не мешало крепкой мужской дружбе.

По свидетельству Баддэли, последнее десятилетие своей жизни, 1879-1889 годы, Юз предпочитал управлять делами из Санкт-Петербурга. Благо, всегда для этого был под рукой старший сын Джон, командовавший столичным офисом компании, ставший надежным заместителем отца, человека мощных природных качеств, сделавшего удивительную карьеру валлийца из Мертир-Тидвила.

Джон Юз умер от инсульта 17 июня 1889 года, после обильного завтрака в «Шмидт-Англии» («Англетере»).

Прах его перевезли в Лондон, где он и был захоронен в фамильной могиле на кладбище Западный Норвуд. Любопытно, что земляки Юза, члены «Общества истории Мертир-Тидвил», с которыми мне довелось общаться, почти ничего не знали о его жизни, пока материалы им не прислали из Донецка, Харькова и Санкт-Петербурга.

В Донецке следов семьи Юза почти не осталось. Даже дом управляющего Новороссийским обществом, известный в столице как «Дом Юза-Спицына», так и не смогли восстановить — от него осталась одна дряхлеющая от времени и непогод кирпичная коробка.