Исполнилось 80 лет одному из наиболее важных и одновременно противоречивых документов мировой политики XX века – советско-германскому Договору о ненападении, заключённому 23 августа 1939 года в Москве. Диапазон его оценок даже в научной литературе, не говоря уже о публицистике, зашкаливает.

Обстановка, сложившаяся в Европе в августе 1939 года, характеризовалась нарастанием общей военно-политической напряжённости в условиях провала переговоров между СССР, Великобританией и Францией. Несмотря на существующие в российской историографии мнения об отсутствии в советском руководстве в то время ясного понимания целей и интересов нацистской Германии и даже о прогерманских симпатиях у партийно-политических лидеров страны и ведущих дипломатов, факты свидетельствуют об обратном.

Ведущие советские дипломаты ещё за несколько месяцев до заключения советско-германского договора чётко просчитывали возможные сценарии дальнейшего развития событий. Показательные оценки содержались в секретном письме полномочного представителя СССР в Великобритании И.М. Майского народному комиссару иностранных дел М.М. Литвинову от 10 февраля 1939 года: «На ближайший период, скажем, до конца текущего года или, во всяком случае, до середины текущего года, в распоряжении Чемберлена нет таких «третьих стран», которые можно было бы сравнительно легко и удобно бросить, как кость, фашистским агрессорам. Быстро приближается момент, когда Чемберлену (Невилл Чемберлен – премьер-министр Великобритании – П.И.) придется откупаться либо за счет Британской империи, либо за счет таких стран (Франция, Бельгия, Голландия), к судьбе которых, по соображениям самого эгоистического свойства, он не может быть слишком равнодушен». «Политическая атмосфера в данный момент, после побед Франко и полного поглощения Чехословакии, также в высшей степени благоприятна для фашистских авантюр, – неизвестно, удержится ли она до будущего года. Равным образом неизвестно, сохранится ли до того времени у власти Чемберлен – этот важнейший союзник Гитлера и Муссолини, а также останется ли в силе тот раскол между Англией и Францией, с одной стороны, и СССР, с другой, который сейчас так облегчает Германии и Италии свободное маневрирование на европейской арене. Все эти и им подобные соображения должны, мне кажется, толкать Гитлера и Муссолини к большей активности именно теперь, пока еще не поздно, в 1939 г.», – писал И.М. Майский.

Оценки советского дипломатического представителя в Лондоне в отношении Великобритании и лично британского премьер-министра Н.Чемберлена получили подтверждение в ходе последующего развития событий на протяжении 1939 года. В секретном письме председателю Совета народных комиссаров и народному комиссару иностранных дел СССР В.М. Молотову от 11 декабря 1939 г. (то есть спустя три с половиной месяца после заключения советско-германского договора) И.М. Майский указывал:

«С одной стороны, англо-французы боялись агрессии и ввиду этого хотели иметь пакт о взаимопомощи с СССР, но, с другой стороны, те же англо-французы опасались, что такой пакт может усилить Советский Союз, а это никак не входило в их расчеты. В конечном итоге данное опасение взяло верх, и переговоры закончились полным крахом. Окидывая одним общим взглядом позицию британского правительства в отношении СССР за последние 3,5 месяца, необходимо констатировать, что внутренняя противоречивость её осталась в полной силе. Однако в обстановке войны эта противоречивость стала выражаться в несколько иных формах, чем раньше.

…С одной стороны, правящие круги Великобритании за рассматриваемый период были полны чувством глубокой ненависти к СССР. Эта ненависть не представляет собой чего-либо нового. Она является естественным и неизбежным продуктом этого классового чувства, которое так сильно развито в руководящих элементах английской буржуазии и которое неоднократно находило свое выражение и в прошлом. Однако хронически застарелая ненависть к СССР с начала войны приобрела особые остроту и напряженность. Объяснялось это тем, что крах летних переговоров с СССР явился вместе с тем крахом всей политики Чемберлена, которая в основном сводилась к тому, чтобы столкнуть Германию с СССР и, таким образом, развязать войну на Востоке. Вместо этого война развязалась на Западе…

…Подводя итоги развитию советско-английских отношений за минувшие 3,5 месяца, необходимо констатировать их серьезное ухудшение. Это не значит, конечно, что они вошли уже в такую стадию, когда никакое улучшение больше невозможно. Однако состояние англо-советских отношений в настоящее время таково, что, если тенденция, определявшая их развитие с начала войны, останется в силе, и если в игру в ближайшем будущем не войдут какие-либо новые факторы, нельзя исключать перспективы острых конфликтов и даже открытого разрыва между обеими странами. Как и во время летних переговоров, антисоветский момент может в конце концов преодолеть все прочие тактические соображения английской правящей верхушки».

Что характерно, понимание пагубности политики западноевропейских держав в отношении Гитлера и СССР присутствовало и в эмигрантских кругах. В частности, бывший посол российского Временного правительства во Франции В.А. Маклаков писал 28 марта 1940 г. из французской столицы бывшему посланнику России в Греции Е.П. Демидову: «Я старался… указывать только на то, что бесспорно и чего в Европе понять все же не хотят: а именно на то, что распадение России прежде всего невыгодно для самих союзников, что всякая попытка ее ослабить пойдет на пользу Германии и что за нее впоследствии заплатят они – союзники. Думая об этом, положительно поражаешься близорукости всей европейской политики за многие годы и глупому отношению ее к России».

В процессе подготовки советско-германского договора о ненападении руководству СССР удалось максимально обеспечить собственные интересы в Европе на случай возникновения общеевропейской войны. В том, что такая война начнётся, в Москве не сомневались; дискуссии шли лишь о сроках её начала.

Самолёт с главой германского внешнеполитического ведомства Иоахимом фон Риббентропом прилетел в Москву в полдень 23 августа 1939 г. Встреча главы германского министерства иностранных дел со Сталиным и председателем Совета народных комиссаров, народным комиссаром иностранных дел СССР В.М. Молотовым продолжалась три часа. По свидетельству присутствовавшего на встрече личного переводчика Сталина В. Павлова, когда началось обсуждение проекта документа, советский лидер заявил: «К этому договору необходимы дополнительные соглашения, о которых мы ничего нигде публиковать не будем». После этого он изложил содержание будущего секретного протокола о разделе сфер обоюдных интересов с точки зрения интересов России.

И. фон Риббентроп принял все условия Сталина, за исключением требования о включении в «сферу интересов» СССР латвийских портов Лиепая и Вентспилс. Однако после осуществлённого в тот же день экстренного обмена телеграммами с Гитлером германская сторона уступила и в этом вопросе. Комментируя достигнутое соглашение, глава германского внешнеполитического ведомства подчёркивал: «Между Балтийским и Черным морями нет проблемы, которая не могла бы быть разрешена нашими двумя странами».

В итоге подписанные 23 августа 1919 г. в Москве советско-германские договорённости представляли собой два документа: собственно советско-германский Договор о ненападении и секретный дополнительный протокол к нему.

По сути, благодаря соглашению с Германией СССР впервые за историю своего существования получил признание своих интересов в Восточной Европе со стороны великой европейской державы. Кроме того, Советскому Союзу удалось ограничить возможности дипломатического маневрирования Германии в отношении Великобритании и Японии, что во многом снижало для СССР угрозу общеевропейской консолидации на антисоветской основе и крупного конфликта на Дальнем Востоке. В обмен Советскому Союзу пришлось взять на себя обязательства отказаться от антигерманских действий в случае возникновения германо-польской войны, расширить экономические контакты с Германией и свернуть антифашистскую пропаганду, что вряд ли можно считать чрезмерно высокой ценой.

Доверял ли Сталин Гитлеру?

Советско-германский договор выступал для СССР не только средством дипломатического противодействия нападению Германии, но и инструментом налаживания торгово-экономического взаимодействия между двумя государствами, столь важного в советских хозяйственных условиях конца 1930-х годов. Заключению договора предшествовала тщательная дипломатическая подготовка на уровне министерств иностранных дел и торговых представительств двух стран – от зондирования общего настроения до формулировки конкретных вопросов повестки двусторонних отношений.

Менее чем за месяц до приезда И. фон Риббентропа в Москву Министерство иностранных дел Германии представило 27 июля 1939 г. руководству страны секретный меморандум, посвящённый советско-германским отношениям. В нем сообщалось, в частности, о содержании состоявшейся накануне беседы представителя германского внешнеполитического ведомства К. Шнурре с временным поверенным в делах Советского Союза в Берлине Г.А. Астаховым и представителем советского торгпредства в Германии Е.И. Бабариным в берлинском ресторане «Эвест». Представители СССР «начали говорить об интересующих нас экономических и политических проблемах в очень живой и интересной форме», говорилось в меморандуме:

«Особо интересным в разговоре было нижеследующее:

1. На замечание Астахова о тесном сотрудничестве и общности интересов внешней политики, которые ранее существовали между Германией и Россией, я ответил, что возобновление подобного сотрудничества представляется мне сейчас вполне возможным, если советское правительство находит его желательным. Я мог бы мысленно представить себе три этапа:

Первый этап: Восстановление сотрудничества в экономической области с помощью кредитного и торгового договора, который будет заключен.

Второй этап: Нормализация и улучшение политических отношений. Это включает в себя, среди прочего, уважение интересов другой стороны в прессе и общественном мнении, уважение к научным и культурным мероприятиям другой стороны. Официальное участие Астахова в германском Дне искусства в Мюнхене или приглашение германской делегации на Сельскохозяйственную выставку в Москве может, как это было предложено мне статс-секретарем, быть включено сюда же.

Третьим этапом будет восстановление хороших политических отношений: или возвращение к тому, что было раньше (Берлинский договор), или же новое соглашение, которое примет во внимание жизненные политические интересы обеих сторон. Этот третий этап, как мне кажется, вполне достижим, так как во всем районе от Балтийского моря до Черного моря и Дальнего Востока нет, по моему мнению, неразрешимых внешнеполитических проблем между нашими странами. В дополнение к этому, несмотря на все различия в мировоззрении, есть один общий элемент в идеологии Германии, Италии и Советского Союза: противостояние капиталистическим демократиям. Ни мы, ни Италия не имеем ничего общего с капиталистическим Западом. Поэтому нам кажется довольно противоестественным, чтобы социалистическое государство вставало на сторону западных демократий,

2. В полном согласии с Бабариным Астахов назвал путь сближения с Германией соответствующим интересам обеих стран. Однако он отметил, что вероятно, темп должен быть медленным и постепенным. Советский Союз усматривает серьезную для себя угрозу во внешней политике национал-социализма. Мы с полным основанием говорили о нашей нынешней политической ситуации как об окружении. Именно этим словом и характеризует Советский Союз свою политическую ситуацию после известных сентябрьских событий прошлого года. Астахов имел в виду Антикоминтерновский пакт, наши отношения с Японией, Мюнхен, свободу рук в Восточной Европе, которую мы там получили, и политические последствия всего этого для Советского Союза. Наша теория о том, что прибалтийские государства, Финляндия, а также Румыния входят в нашу сферу влияния, окончательно убедила советское правительство в том, что ему угрожают, Москва не совсем верит в изменение германской политики в отношении Советского Союза. Ждать можно лишь постепенного изменения.

3. В своем ответе я подчеркнул, что в настоящее время германская политика на Востоке берет абсолютно иной курс. С нашей стороны не может быть и речи об угрозе Советскому Союзу. Наша цель лежит в совершенно другом направлении. Молотов сам в своей последней речи назвал Антикоминтерновский пакт маскировкой союза, направленного против западных демократий. Он осведомлен о Данцигской проблеме и о связанном с нею польском вопросе. Я вижу в этом все что угодно, кроме столкновений интересов Германии и Советского Союза. Но, что мы намерены уважать целостность прибалтийских государств и Финляндии, стало совершенно ясно благодаря нашим пактам о ненападении и нашим неагрессивным предложениям. Наши отношения с Японией строятся на основе прочной дружбы, которая, однако, не нацелена против России. Германская политика направлена против Англии. Это решающий фактор. Как я уже заявлял ранее, я вполне могу представить себе далеко идущее соглашение о соблюдении взаимных интересов вместе с рассмотрением проблем, являющихся жизненно важными для России. В данный момент, однако, этому препятствует Советский Союз, подписывающий с Англией договор, направленный против Германии. Советский Союз в этом случае сделает свой выбор и встанет, вместе с Англией, в оппозиционный Германии лагерь. Только по этой причине я возражаю против медленных поисков пути к достижению возможного взаимопонимания между Германией и Советским Союзом. Сейчас время еще дает нам возможность, которой не будет после заключения договора с Лондоном. Это должно быть принято в Москве во внимание. Что может Англия предложить России? Самое большее – участие в европейской войне, вражду с Германией, но ни одной устраивающей Россию цели. С другой стороны, что можем предложить мы? Нейтралитет и невовлечение в возможный европейский конфликт и, если Москва этого пожелает, германо-русское понимание относительно взаимных интересов, благодаря которому, как и в былые времена, обе страны получат выгоду.

4. Во время последующей беседы Астахов снова вернулся к вопросу о прибалтийских государствах и спросил, есть ли у нас, кроме планов экономического проникновения, далеко идущие политические намерения. Он также очень серьезно отнесся к румынскому вопросу. Что касается Польши, то он заявил, что так или иначе Данциг будет возвращен Германскому государству и вопрос о Коридоре должен быть каким-либо образом разрешен в пользу Германского государства. Он спросил, не склоняется ли также на сторону Германии население территорий, когда-то принадлежавших Австрии, в частности Галиции и украинских территорий. Описав наши торговые отношения с прибалтийскими государствами, я ограничил себя заявлением о том, что интересы Германии и России не придут в столкновение по этим вопросам. Более того, урегулирование украинского вопроса показало, что мы не ставим своей целью что-либо, что может быть опасно для советских интересов.

5. Довольно широкая дискуссия велась по вопросу о том, почему национал-социализм считает внешнюю политику Советского Союза враждебной. В Москве никогда не могли этого понять, хотя там всегда понимали противостояние национал-социализма коммунизму внутри. Я воспользовался этим удобным случаем для подробного изложения нашего мнения относительно изменений, происшедших в русском большевизме за последние годы. Антагонизм к национал-социализму явился естественным результатом его борьбы с коммунистической партией Германии, зависимой от Москвы и являвшейся лишь орудием Коминтерна. Борьба против германской коммунистической партии уже давно закончилась. Коммунизм в Германии искоренен. Коминтерн же уже заменен Политбюро, которое следует теперь совершенно другой политике, чем та, которая проводилась, когда доминировал Коминтерн. Слияние большевизма с национальной историей России, выражающееся в прославлении великих русских людей и подвигов (празднование годовщин Полтавской битвы, Петра Первого, битвы на Чудском озере, Александра Невского) изменили интернациональный характер большевизма, как нам это видится, особенно с тех пор, как Сталин отложил на неопределенный срок мировую революцию. При таком положении дел мы сегодня видим возможности, которых не видели ранее, так как удостоверились, что не делается попыток распространять в какой-либо форме коммунистическую пропаганду в Германии.

6. Под конец Астахов подчеркнул, что этот разговор был для него очень важен. Он сообщит о нем в Москву, и он надеется, что все это отразится заметным образом на ходе будущих событий. Вопрос о торговле и кредитном соглашении обсуждался в деталях…»

Были у советско-германского договора и негативные для СССР последствия. К таковым относились неожиданно стремительный разгром Франции (не оправдался расчёт на затягивание войны и восходившие еще к Ленину и Брестскому миру 1918 года надежды на взаимное ослабление воюющих блоков), а также необходимость по-новому выстраивать оборону западных рубежей, где Советский Союз получил огромную по протяжённости общую границу с Германией, но не столь экономически развитые территории.

Однако в условиях августа 1939 года подобные последствия просчитывались трудно. Получение же страной временной передышки в условиях нарастания военной напряжённости во всём мире было несомненным и крупным достижением советской внешней политики.