8 июля 1709 года близ Полтавы шведская и русская армии встретились в бою, который, и по количеству войск, и по понесенным потерям, был далеко не самым массовым и кровопролитным в тот исторический период. Но именно эта битва разрушила миф и непобедимости шведов и уверила не только россиян, но и окружающие народы в военной мощи России.
Действительно, формальные цифры воевавших бойцов и их потерь особо не впечатляют. Со шведской стороны в бою участвовало около 16 тысяч человек, с российской – под 34 тысячи. Правда, это с учетом 8 тысяч казаков избранного на смену предателю Мазепе гетмана Скоропадского, выставлять которых в начальные, самые «горячие» периоды сражения царь Петр просто не решился. Во всяком случае, массово.
Потому как государь имел очень большие основания сомневаться в их верности, что несколько позже подтвердилось уже из шведских источников, сообщавших, что когда положение русских войск стало очень серьезным, часть этих «союзников» была готова перебежать в шведский лагерь. Что поделать – Мазепа, с тех пор ставший символом изменников, увы, не являлся единственным представителем этого «иудиного племени» – просто наиболее известным.
А так, предательство у «украинских лыцарей» зашито на уровне генов. С тех самых пор, когда их гетманы по очереди меняли в качестве сюзеренов польского короля, русского царя, крымского хана, турецкого султана, короля Швеции – часто «не по одному кругу» – с принесением каждому новому покровителю клятв в вечной верности. Аж до того момента, пока союз с другим хозяином не казался более выгодным. И по сей день, когда украинские политики перебегают из партии в партию, меняя и шефов, и идеологию, как перчатки – при этом продолжая считаться «приличными людьми».
Так и с казаками начала 18 века. Немалая часть из них, конечно, действительно готова была сражаться со шведами-лютеранами ради защиты православной веры. Но немало было и тех, кто просто испугался эффективного и быстрого наказания изменников войсками Петра. Когда осенью 1708 года почти сразу после предательства Мазепы вначале было разрушено гнездо старшинско-казацкой измены – «гетмнская столица» Батурин, а чуть позже – Запорожская Сечь.
После этого не только рядовые казаки (которым, в общем, и не было особых причин менять российское подданство на польское или шведское), но и старшина, вначале поддержавшая Мазепу, выбрали за лучшее остаться в российском лагере. Но, понятно, что особого доверия такие «союзники» не вызывали.
Так что реальное преимущество русских в живой силе было относительно небольшим – всего в полтора раза. Да и то, больше по кавалерии, а не по пехоте. Просто качество русской и шведской пехоты было все же разным. Но об этом чуть позже.
И потери на полтавском поле были не такие уж ужасающие. Наши войска потеряли убитыми 1345 человек, еще 3 с лишним тысяч ранеными. Что, впрочем, при тогдашнем «пещерном» уровне медицины означало значительные «безвозвратные потери», если не умершими от ран, то оставшимися инвалидами.
А вот шведы потери понесли куда больше наших. От 7 до 9 тысяч убитыми и ранеными и еще под 3 тысячи пленными. Но в общем, тоже не так уж «зашкаливающе» – достаточно сказать, что шведы в ходе последнего, уже накануне битвы, штурма Полтавы, потеряли больше 1600 бойцов! А таких штурмов за 3 месяца осады было два десятка, хоть и менее кровопролитных.
Для сравнения: ровно за полвека до Полтавской битвы, в ходе битвы под Конотопом между русскими войсками и татарами, которым помогали и казаки пропольского гетмана Выговского, с обеих сторон участвовало больше 80 тысяч человек, при потерях, доходящих до 15 тысяч. А, скажем, «воевать Крым» во времена правления сестры Петра, регентши Софьи, ходило около сотни тысяч русских ратников, не считая украинских казаков.
***
Тем не менее, именно Полтавская битва до сих пор имеет статус одной из наиболее известных в то время. Особенно для России и Швеции.
Формально большая численность русских сил ведь сама по себе победу обеспечить не могла, особенно в бою с таким противником как шведы. Был ведь печальный прецедент, под Нарвой в 1700 году, когда 10-тысячная армия Карла XII вдребезги разбила вчетверо большую армию Петра I. Причем и потери были столь же пропорциональными, но в неприятном для нас смысле – около 2 тысяч шведов против 8 тысяч павших россиян. Оставшихся, правда, шведы выпустили, и даже с личным оружием, но без артиллерии и знамен, после подписанной капитуляции.
Собственно, проиграть такому противнику было не очень даже и зазорно. Молодой шведский король успешно бил, причем обычно более малыми силами, чем у противника, и датчан, и поляков, и саксонцев. То есть достаточно опытных и организованных воинов, закаленных в ходе бушующих в Европе практически постоянно малых и больших войн.
Так что выход против шведских полков со всего лишь полуторакратным преимуществом со стороны Петра был однозначно мужественным поступком. В то время, как со стороны Карла – поступком (с его точки зрения, конечно) вполне заурядным.
В конце концов, была у него разведка, докладывавшая о численности противника? Но шведский король даже мысли не допускал, что последний ему чем-то угрожает. Разбил же один раз «русского медведя» под Нарвой при меньшей численности, так чего теперь бояться?
Можно заметить, что и Петр вел себя очень осторожно. Проявив себя не столько хорошим тактиком (тут уж, действительно, у Карла равных не было), но и отличным стратегом. Не давая шведам генерального сражения почти год, но одновременно заставляя их блуждать по землям с враждебно настроенным населением, что вело ко все ухудшающемуся снабжению шведской армией фуражом и продовольствием.
Да и разгром корпуса генерала Левенгаупта в сражении при реке Лесной в сентябре 1708 года здорово подорвал боеспособность вражеских войск. Которых к Полтавской битве осталось уже от силы две трети от первоначальной численности армии вторжения, чему, впрочем, здорово поспособствовали и бесплодные попытки шведов взять Полтаву штурмом.
***
Но все равно – уверенности в победе у русского командования не было. Слишком уж разными по боевым навыкам были большая часть русских и шведских сил. С нашей стороны подобающей выучкой, боевым духом и прочими важными качествами безусловно обладали лишь бывшие «потешные», а теперь гвардейские полки царя – Преображенский и Семеновский, да еще несколько подразделений.
А вот почти всю пехоту Карла составлял «корпус каролинеров» – элитных, закаленных во множестве боев бойцов, имевший уже больше, чем четверть вековую историю. Эти солдаты отличались идеальной боевой слаженностью, хорошим владением как стрелковым, так и холодным оружием. Но главное – отчаянной храбростью. Их тактика, в отличии от большинства современных им армий, предусматривала всего пару залпов по врагу во время наступления (вместо длительный перестрелки) – для сокращения времени атаки.
Да в общем, эта тактика не предусматривала организованного отступления – лишь атаку или, на худой конец, оборону. Не просто девизом, но «рабочим моментом» «каролинеров» было «победить – или умереть!»
Треть каждого батальона, пикинеры, вообще не имели мушкетов – только пики. Зато сблизившись с врагом на расстояние рукопашной схватки, «каролинеры» были почти непобедимы. В этом смысле, их бой напоминал внушавшие ужас врагам стремительные штыковые атаки русских войск – на протяжении последующих двух с лишним столетий.
Да и их «социальный пакет» тоже был несравним с таковым у большинства российских ратников. Большей частью – «рекрутов», проводивших всю жизнь в казарме, с ее жесткой дисциплиной, не могущих иметь семью.
Шведские же «каролинеры» (и не только офицеры!) больше напоминали современных «контрактников» – имея от короля приличное жалованье, дом с садовым участком, возможность иметь семью и другие радости жизни.
Забегая вперед: Петр тоже ценил таких профессионалов. Так что из нескольких десятков тысяч шведских пленных на родину в конце концов вернулось не больше десятой части. Не потому, что «их сгноили на сибирской каторге проклятые царские сатрапы», как написали бы сейчас какие-нибудь либеральные писаки. Нет, просто русское правительство … предложило таким пленным перейти на службу России! И многие согласились, так что было сформировано несколько шведских полков. Которых, конечно, для участия в Северной войне против соотечественников не привлекали, но мало ли у нашей страны тогда было «фронтов» помимо «шведского»?
Так что получился этакий «Иностранный легион», бойцы которого верой и правдой служили своим текущим нанимателям, многие женились, обзавелись семьями, обрусели… В итоге в Швецию возвратилась лишь малая часть «полтавских» пленных.
***
Но, конечно, под Полтавой противники собирались биться насмерть. Вот только мотивация у каждого была все-таки разная. Наши сражались за Родину, которую Карл XII пытался разрушить, поработить. Для чего, собственно, и задумав завершить свой поход взятием Москвы. А вот шведский король перед началом битвы ободрял своих воинов преимущественно лишь красочным описанием богатого содержания обоза русской армии, который можно будет пограбить после победы.
Победы у шведов не получилось. Подробности, как это было достигнуто, со скрупулезным перечислением маневров разных подразделений, командовавших их генералов и другими подробностями, при желании можно узнать из специализированной военно-исторической литературы.
Более интересно другое: и шведский король, и его армия были не просто разгромлены. Полного и сокрушительного разгрома 8 июля и не случилось, хотя, конечно, шведы и потеряли добрую половину участвовавших в бою подразделений с попавшими в плен генералами и даже с пленённым премьер-министром Швеции графом Пипером.
Тем не менее, король с уцелевшими войсками отошел к обозу и остававшимся там полкам, численность которых после этого составляла тоже вполне себе внушительные 15-17 тысяч – всего на десяток тысяч меньше, чем выступили против российской армии под Полтавой.
Но эта формально внушительная сила лишилась главного – безграничной уверенности в способности победить. Как и король, который предпочел отступление, быстро превратившееся в спешное бегство в сопровождении личной охраны на земли Османской империи. В современной психологии это называется «синдромом сбитого летчика».
Потому спустя 3 дня, настигнутая у реки Переволочной вполне себе сравнимыми по численности русскими полками шведская армия и предпочла не искушать судьбу во второй раз, а тут же капитулировала. В плен попали вышеупомянутые 15-17 тысяч солдат. Закаленных в предшествующих битвах бойцов, не знавших доселе поражений, кроме как от русских, которых они доселе считали ни к чему не способными «варварами». А теперь справедливо сочли, что такому противнику и сдаться не зазорно…
***
А вот российская армия как раз от «синдрома сбитого летчика» после нарвской катастрофы избавилась. После чего ее «звезда» и взошла. Да, случались потом и обидные неудачи, как, например, в ходе Прутского похода против султана в 1711 году. Но, в целом, наши войска уверенно «дожимали» Швецию до тех пор, пока она не заключила выгодный для России Ништадский мир в 1721 году.
Другие же страны после этого и не рисковали нападать на победителя Карла XII. Так что в конце 18 века пожилой экс-канцлер Безбородко с гордостью говорил: «…При нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела!»
Даже и в 1812 году признанный военный гений Наполеон хоть и решился вторгнуться в Россию, но перед этим собрал 600-тысячную армию, превышающую все наличные российские войска минимум в 3 раза. Это ему, правда, все равно не помогло, но, как говорится, «почувствуйте разницу». Сравните с вторжением в Россию шведов, имевших армию втрое меньшую, чем наша, но всерьез надеющихся на быструю победу.
Кстати, Карл XII даже после Полтавы в полной мере «сбитым летчиком» не стал. Его военная доблесть никуда не исчезла, как и военный гений. Просто применять его король решался уже не против России, во всяком случае – не в сухопутных сражениях.
Есть данные, что в последние годы жизни великий полководец собирался «прощупать» Великобританию. Просто для захвата островов необходим был наикратчайшее расстояние от материка, и Карл решил захватить для этого сначала Норвегию. Но был убит при осаде одного из норвежских замков. Причем до сего дня есть версия, что его убили выстрелом в спину, свои же…
Узнав об этом, Петр искренне огорчился. Шведский монарх с самого начала рассматривался им не столько как заклятый враг, сколько как «учитель» в ратном мастерстве, здорово помогший России встать на пьедестал великой военной державы, на котором, несмотря на отдельные временные неудачи, она уверенно стоит до сих пор. А залогом это признания как раз и стала победоносная Полтавская битва.
