Британия стала сильной потому, что у неё было достаточно угля, железа и стали для собственной мощной промышленности, и она могла даже экспортировать товары в огромных количествах в Европу. Обладая этим сырьём, она могла производить новые товары тяжелой промышленности, например, корабли и паровые машины. Она могла производить механизмы для производства шерстяных и хлопковых тканей на фабриках Ланкашира. Британские ткани были дёшевы, их экспортировали в Индию, другие колонии и по всему Ближнему Востоку, где это быстро обрушило местную ткацкую промышленность, вызвав огромную нищету. Британия строила и владела более чем половиной всего мирового флота. Эту великую промышленную империю поддерживала сильная банковская система, развившаяся в восемнадцатом веке.
Железные дороги
Лучшим примером британской промышленной мощи в середине девятнадцатого столетия стала её система железных дорог. В самом деле, именно благодаря этой новой форме транспорта шесть миллионов человек смогли посетить «Великую выставку», причем 109 000 – в один день. Многие из них никогда ранее не бывали в Лондоне. Как писали в одной газете: «Сколь немногие представители прошлого поколения едва выбирались за околицу своей деревни. А теперь немногие из ныне живущих умрут, не увидев Лондона». Невозможно было не продолжать политические реформы, если каждый мог вырваться из провинциализма и путешествовать по стране с такой лёгкостью.
На самом деле промышленники строили железные дороги для транспортировки товаров, а не людей, просто ради снижения стоимости транспортировки. К 1840 году было проложено 2400 миль путей, соединявших не только промышленные города на севере, но и Лондон, Бирмингем и даже такой незначительный с точки зрения экономики город, как Брайтон. К 1870 году система железных дорог Британия почти сложилась. Каналы вскоре опустели, поскольку всё перевозилось по железным дорогам. Скорость этих железных дорог даже сделала возможной доставку свежей рыбы и малины из Шотландии в Лондон всего за одну ночь.
В 1851 году правительство заставило железнодорожные компании начать использовать пассажирские поезда, которые останавливались на каждой станции, а плата за проезд составляла один пенни за милю. Теперь и люди могли передвигаться быстрее и с большей лёгкостью.
Средние классы вскоре воспользовались преимуществами новой возможности жить в пригородах, из которых ежедневно добирались в город на поездах. Пригород стал копией провинциальной деревни при всех преимуществах города. Между 1850 и 1880 годами большая часть районов Лондона очень быстро была застроена, что соответствовало огромному спросу на дома в пригороде.
«Дом, милый дом» Уолтера Сэдлера изображает зажиточный дом приблизительно в 1850 году. Ветви падуба, окружающие зеркало, каминная доска и картины говорят о том, что это Рождество, но ещё до времени поздравлений. По обе стороны камина сидят дедушка и бабушка, наслаждаясь семейным покоем. Мать играет на фортепьяно, а отец и дети поют. Старшая дочь читает, возможно, и вслух, чтобы доставить удовольствие бабушке с дедушкой. Рядом с бабушкой стоит круглая рамка с неоконченной вышивкой. На полу – «турецкий ковёр», возможно британская промышленная копия более дорогих ковров ручной работы из Турции.
Жизнь бедноты тоже улучшилась после появления железных дорог. Многие перебрались вслед за средним классом в пригороды. Мужчины ездили на работу на поезде. Многие женщины стали служанками в домах среднего класса. К 1850 году 16% населения состояли «на службе» в частных домах, это больше, чем было занято в фермерстве или в ткацкой промышленности.
Рост среднего класса
«Средний класс» существовал в Британии сотни лет. Сначала это был небольшой класс купцов, торговцев и мелких фермеров. Во второй половине восемнадцатого века, с ростом промышленников и владельцев фабрик, средний класс разросся.
Однако в девятнадцатом веке средний класс рос быстрее, чем ранее, с одновременным ростом различий в достатке, положении и роде занятий. В него входили те, кто был занят, например, в религии, юриспруденции, медицине, гражданской службе, дипломатической службе, торговых банках и армии и флоте.
Изамбар Киндом Брунел (1806-1859), представитель среднего класса, олицетворял собой вершину инженерного успеха Британии и лидерство среднего класса в национальной жизни. В 1833 он контролировал строительство Великой Западной Железной Дороги, в 1838 он разработал первый пароход для регулярных рейсов через Атлантику. В 1845 он построил Великую Британию – первый большой корабль, сделанный из стали и с винтом.
Но в него входил и класс коммерсантов, которые и были настоящими создателями богатства страны. Промышленники зачастую были людьми, «сделавшими сами себя», выходцами из бедных низов. Они верили в усердный труд, правильный стиль жизни и были очень аккуратны с деньгами. В этот класс входили и очень успешные и богатые промышленники, и владельцы небольших магазинчиков и работники в офисах растущих городков и пригородов.
Несмотря на понятие «классовой», викторианская эпоха была временем большого социального движения. Дети первого поколения владельцев фабрик зачастую предпочитали промышленности торговлю или банковское дело. Если отцы оставались нонконформистами и либералами, то некоторые из детей становились англиканами и тори. Другие выбирали профессии. Самые успешные получали рыцарство или становились лордами и пополняли ряды высшего класса.
Те представители среднего класса, которые находили возможность, отправляли детей в платные «привилегированные школы». Целью этих школ было не просто дать мальчикам хорошее образование, но и подготовить их стать лидерами – для этого их забирали из дома и создавали трудные условия жизни. Эти привилегированные школы обеспечивали вооружённые силы офицерами, а колониальную администрацию и гражданские службы – чиновниками.
«Капитал и труд», карикатура в журнале «Панч». Джентльмен устроился отдохнуть, зная, что страдания бедноты обеспечивают роскошь ему и его семье. Ниже на дальнем плане можно увидеть детей рабочих, пробирающихся по галереям угольной шахты.
Рост городков и городов
То, что средний класс перебирался в пригороды – понятно. Города и городки были переполнены и несли вред здоровью. Каждый четвёртый ребенок умирал, не дожив до года. В 1832 году произошла вспышка холеры, эта болезнь, вызванная грязной водой, унесла жизни 31000 человек. Нормально устроенная канализация и водоснабжение были малодоступны даже для тех, кто мог себе это позволить.
В середине века городки стали назначать чиновников, отвечающих за здоровье, и обеспечивать нормальную канализацию и чистую воду, что быстро снизило уровень заболеваемости, в частности, холерой. Эти чиновники пытались контролировать и то, чтобы новое жилье не было переполнено. И даже при этом существовало много районов «трущоб» для фабричных рабочих, где крошечные домики лепились друг к другу. Лучшие городские советы предусматривали в новых районах застройки парки, а также библиотеки и общественные бани, где люди могли помыться, и даже концертные залы.
Некоторые городки росли весьма быстро. На севере, например, Миддлсборо вырос с нуля до города железа и стали с населением в 150 000 человек всего за пятьдесят лет. Многие жители не были владельцами домов, а лишь арендовали их. Дома рабочих обычно состояли из четырёх маленьких комнат – двух на первом и двух на втором этаже – и за домом был маленьких задний дворик. Большая часть среднего класса жила в домах с маленьким садиком перед домом, и большим – за домом.
Население и политика
В 1851 году впервые была проведена официальная перепись населения. Она продемонстрировала, что страна была не столь религиозна, как полагали. Лишь 60% населения посещало церковь. Перепись также показала, что из этих 60% всего только 5,2 миллиона считали себя англиканами, а 4,5 миллиона причисляли себя к нонконформистам и почти полмиллиона – к католикам. Изменения в законах в 1828 и 1829 годах обеспечили возможность – впервые с семнадцатого века – католикам и нонконформистам занимать должности на государственной службе и становится членами парламента. Однако на практике сделать это было сложно. Альянс англикане-тори вряд ли мог удерживать такое положение длительное время, но нонконформисты естественным образом поддерживали либералов, более реформистскую партию. В реальности тори составляли кабинет менее пяти лет за период 1846-1874 годы.
Мистер Глэдстон выступает в Палате Общин, 1882 год. Каждая партия занимает места сбоку от спикера (сидит справа вдали) и центрального стола. Спикер несёт ответственность за должное ведение парламентских дел. Для этого на полу проведена линия (проходит под ногами одного из коллег Глэдстона), отмечающая границу, за которой должен оставаться каждый из членов парламента. Это было сделано во избежание гневных споров, переходящих в драки. Две линии находятся на расстоянии длины двух мечей друг от друга. Серебряная булава на столе – символ королевской власти.
В 1846 году, когда сэр Роберт Пиль был отстранён от власти, образ британской политики был ещё неясен. Пиль был тори, и многие тори считали, что отмена им Законов о Зерне в том году была предательством убеждений тори. Пиль уже завоевал непопулярность в 1829 году поддержкой прав католиков быть членами парламента. Но сам он был истинным представителем стиля политики того времени. Как и другие политики, он действовал независимо, не взирая на членство в партии. Одной из причин этого была череда кризисов в британской политике в течении целого поколения после 1815 года. Те, кто находился у власти, обнаружили, что зачастую вынуждены избегать опасных политических, экономических или социальных ситуаций, предпринимая такие шаги, которые они предпочли бы не делать. Так было и в случае с Пилем. Он не жаждал видеть в парламенте католиков, но вынужден был позволить это. Он совсем не жаждал отменять Законы о Зерне, ведь они служили на благо фермерских интересов класса тори-землевладельцев, но вынужден был признать, что мощь промышленного среднего класса становилась больше, чем владевших землёй джентльменов-тори.
Действия Пиля были свидетельством растущего признания и тори, и вигами экономической необходимости свободной торговли, равно как и необходимости социальных и политических реформ, которые позволили бы среднему классу богатеть и расширяться. А это означало позволение более свободного и открытого общества, со всеми опасностями, которые могли возникнуть. Это означало и поощрение более свободного и открытого общества в странах, с которыми Британия надеялась вести торговлю. Таков был «либерализм», и виги, которые в целом больше стремились продвигать подобные идеи, стали известны, как либералы.
Некоторые тори тоже продолжали по сути «либеральную» политику. Например, в 1823 секретарь по иностранным делам тори лорд Кэннинг использовал флот, чтобы воспрепятствовать отправке испанских войск в восставшие колонии Южной Америки. Британцам было приятно видеть успех освободительного движения Симона Боливара. Однако частично причиной этого были экономические расчёты. Испания препятствовала свободной британской торговле с испанскими колониями ещё со времен Дрейка.
Кэннинг нёс ответственность и за помощь грекам в освобождении от турецкой империи. Делал он это частично ради удовлетворения романтического либерализма в Британии, которая поддерживала греческую свободу главным образом из-за великого поэта того времени лорда Байрона, который бывал в Греции. Но Кэннинг также прекрасно знал, что Россия, как и Греция бывшая православно-христианской страной, могла воспользоваться поводом плохого ведения дел Турцией, чтобы самой захватить контроль над Грецией. Кэннинг верно рассудил, что независимая Греция будет более эффективной помехой российской экспансии.
С 1846 и до 1865 года наиболее значимой политической фигурой был лорд Пальмерстон, описанный одним из историков, как «наиболее харизматичный государственный деятель середины Викторианской эпохи». Он был либералом, но подобно Пилю, зачастую шёл против идей и ценностей собственной партии. Пальмерстон известен либерализмом во внешней политике. Он твёрдо верил, что деспотичные государства препятствуют свободе торговли и открыто поддерживал европейские либеральные движения и движения за независимость. В 1859-60 годах, например, Пальмерстон успешно поддерживал итальянское движение за независимость против и австрийских, и французских интересов. Однако внутри Британии Пальмерстон был намного меньшим либералом и не желал давать возможность проводить дальнейшие политические реформы. Это не так уж и удивительно, ведь он был тори ещё в молодости, при Кэннинге, и присоединился к вигам лишь во время Билля о Реформах 1832 года. Было типично для сбивающего с толку индивидуализма политиков и то, что либерал лорд Пальмерстон был приглашён в правительство тори в 1852 году.
Большая часть Лондона выглядит так, как было в последние годы девятнадцатого века. «Отель Сен-Панкрас и Станция с улицы Пентонвилль, закат» Джона О'Коннора (1884) показывает Сен Панкрас, как он должен был выглядеть, храм Викторианских ценностей, возвышающийся над окрестными домами. Сен Панкрас, построенный Джорджем Гилбертом Скоттом – одно из лучших лондонских зданий «возрождения готики».
После смерти Пальмерстона в 1865 году установилась намного более жёсткая «двухпартийная» система, требующая большей лояльности от членов партии. Две партии, тори (или консерваторы, как они официально называются) и либералы разработали более партийную и упорядоченную организацию. Изменились и люди, которые становились политическими лидерами. Это стало результатом реформы 1832 года, после которой большее число людей получило право голоса. Эти новые избиратели выбирали иной тип МП (члена парламента) – людей из коммерции, а не из класса землевладельцев.
Глэдстоун, новый лидер либералов, был владельцем фабрики. Он тоже начинал политическую жизнь, как тори. А ещё более удивительно то, что Бенджамин Дизраэли, новый лидер консерваторов, был еврейского происхождения. В 1860 евреям впервые были даны равные с другими гражданами права. Дизраэли возглавил атаку на Пиля в 1846 году и скинул его правительство. В то время Дизраэли усиленно поддерживал интересы землевладельцев-джентри. Спустя двадцать лет сам Дизраэли изменил образ консервативной партии, намереваясь усилить поддержку партии среди среднего класса. С 1881 года консервативная партия в целом осталась сильнейшей.
Многое из того, что сегодня мы представляем чертами современного государства, было выстроено в 1860-е и 1870-е годы. Между 1867 и 1884 годами число избирателей выросло с 20% до 60% мужчин в городах и до 70% – в сельской местности, в их числе и представителей рабочего класса. Одним, мгновенным эффектом этого стал быстрый рост партийных организаций, с отделениями в каждом городке, которые могли работать на местном уровне. В 1872 году впервые было проведено тайное голосование, что позволили обычным людям голосовать свободно и без опасений. И это, и рост газетной индустрии, в частности «популярных» газет для нового, полуобразованного населения усилило значимость общественного мнения. Наблюдался быстрый рост демократии. Появилась национальная политическая модель. Англия, в особенности юг, была более консервативна, а Шотландия, Ирландия, Уэльс и север Англии оказались более радикальными. В целом такое положение сохраняется до сих пор.
Палата Общин разрослась до 650 членов, а Палата Лордов потеряла влиятельные позиции, которые удерживала в восемнадцатом и начале девятнадцатого веков. Теперь уже она не формировала политику, но пыталась воспрепятствовать реформам, проходившим через Палату Общин.
Демократия быстро развивалась и вне парламента. В 1844 году появилось «движение кооперации», основанное несколькими чартистами и членами профсоюзов. Целью его была помощь самим себе через сеть магазинов, торговавших по справедливым и низким ценам, а прибыли распределялись между членами движения. Оно оказалось весьма успешным, к 1851 году существовало уже 150 кооперативных магазинов на севере Англии и в Шотландии. К 1889 году количество участников превысило 800 000 человек. Кооперативная самопомощь была мощным способом укрепления уверенности рабочего класса в своих силах, несмотря на слабое положение.
После 1850 года появился целый ряд профсоюзов, по отдельным видам квалифицированного труда. Однако, в отличие от европейской борьбы рабочих, английские профсоюзы пытались достичь своих целей путем использования парламентской демократии. В 1868 году в Манчестере собрался первый конгресс профсоюзов, представляющих 118 000 членов. На следующий год новый Конгресс Профсоюзов образовал парламентский комитет с целью добиться представительства рабочих в парламенте. Такое желание работать в парламенте, а не вне его уже привело профсоюзы к тесному сотрудничеству с радикалами и реформистами либералами. Даже консервативная партия пыталась получить поддержку рабочих. Тем не менее, существовали пределы сотрудничества консерваторов и либералов. Одно дело – поощрять «дружественные» сообщества к мирной выгоде рабочих. И совсем иное – вдохновлять кампании профсоюзов с использование забастовочных действий. В 1870-х на многих фабриках были понижены зарплаты, и это привело к такому увеличению числа забастовок, которого раньше Британия не видела. Профсоюзная смесь рабочей борьбы и желания работать демократически в парламенте в итоге привели к созданию Лейбористской партии.
В тот же период был учреждён аппарат современного правительства. В 1850-е для выполнения работы правительства были организованы официальные гражданские службы, «гражданских служащих» тщательно отбирали после проведения экзаменов. Эта система существует и поныне. Была реорганизована и армия, и с 1870-го офицеры больше не могли покупать звания. Реорганизована была и система управления. Местные правительства в городках и графствах были реорганизованы ради обеспечения хорошего правления и должного обслуживания людей. В 1867 году был сделан первый шаг по введению бесплатного и обязательного образования детей. По сути, социальное развитие и политические реформы влияли друг на друга в течение всего столетия, до неузнаваемости меняя лицо нации.
Королева и монархия
Королева Виктория взошла на трон молодой женщиной в 1837 году и правила до самой своей смерти в 1901-м. Ей не нравилось то, как быстро власть ускользала из рук монархии и аристократии, но как и её советники, она была не в силах предотвратить это. Виктория вышла замуж за немецкого принца Альберта Саксен-Кобургского, но он умер в возрасте сорока двух лет в 1861 году. Королева не могла прийти в себя от горя, и долгое время отказывалась появляться на публике.
Это было крайне опасно. Газеты начали её критиковать, а некоторые – и задавать вопросы о ценности монархии. Многие радикалы на самом деле считали, что в результате демократии монархии придет конец. Многие не жаждали ускорять этот процесс и предпочитали дать монархии шанс умереть естественным путем. Однако советники королевы уговорили её проявить больше интереса к делам королевства. Она так и сделала, и вскоре стала невероятно популярна. К моменту смерти Виктории британцы любили свою монархию больше, чем когда-либо.
Одним из важных шагов к популярности была публикация в 1868 году книги королевы «Наша жизнь в Нагорье». Это был личный дневник королевы с рисунками о её жизни с принцем Альбертом в Балморале, замке в шотландском Нагорье. Она пришлась обществу по вкусу, в частности, растущему среднему классу. Они никогда раньше не представляли частную жизнь монархов и были рады тому, что с ним поделились. Королева обращалась к принцу-консорту просто «Альберт», принца Уэльского называла «Берти», а принцессу королевской крови – «Вики». Королева писала о своих слугах так, словно они были членами её семьи.
Королева Виктория в шестьдесят восемь лет, 1887 год. Из-за роста парламентского правления она была менее влиятельна, чем предшествующие правители. Однако, как королева и императрица, она правила большими землями и народами, чем любой прежний суверен. Более того, она наслаждалась уважением и любовью своих британских подданных.
Всё более демократические британцы уважали пример семейной жизни, поданный королевой, и разделяли подобные же моральные и религиозные ценности. Но королева ещё и тронула сердца людей. Она преуспела, показав новой промышленной нации, что монархия была связью со славной историей. Несмотря на усилия предшественников остановить распространение демократии, монархия теперь, совершенно внезапно, оказалась вне опасности. Монархия никогда не была в большей безопасности, чем теперь, потеряв большую часть своей политической власти.
Королева и империя
Британская империя первоначально была выстроена на торговле, и необходимости защищаться от соперников – европейских государств. После потери американских колоний в 1783 году идея создания новых колоний оставалась непопулярной вплоть до 1830-х годов. Вместо этого Британия внимательно следила за океанами, чтобы быть уверенной в безопасности своих морских путей, и вела войны ради защиты своих «зон интересов». В 1839 году Британия напала на Китай и вынудила его разрешить прибыльную британскую торговлю опиумом, привезенным в Китай из Индии. «Опиумные войны» были одним из самых постыдных событий британской колониальной истории.
После 1850-х Британией более двигали опасения роста конкуренции со стороны европейских государств, чем коммерческие нужды. Это и привело к захвату земель, созданию колоний и колониальным войнам, которые были крайне дорогостоящими. Опасения, что Россия продвинется к югу, к Индии, привели к крайне неудачной войне в Афганистане (1839-1842), в которой одна армия была полностью уничтожена афганскими силами в горных районах. Вскоре после этого Британия вела войну в Сидхе, части нынешнего Пакистана, затем ещё одну – против сикхов в Пенджабе, на северо-западе Индии.
Российская угроза влияла на южную Европу и Ближний Восток. Британия опасалась, что Россия сокрушит слабую Оттоманскую империю, которая контролировала Турцию и арабские страны. Это изменило бы баланс сил в Европе и угрожало британским морским и наземным путям в Индию. Когда Россия и Оттоманская империя начали воевать, Британия в 1854 году присоединилась к туркам, воевавшим в Крыму против России – чтобы остановить российскую экспансию в азиатскую часть Турции в районе Чёрного моря.
Тогда в первый и в последний раз газеты смогли давать сообщения о британской войне без контроля военных. Они передавали неприятную правду – например, писали об отваге простых солдат и низком уровне офицеров. Они сообщали о шокирующих условиях в армейских госпиталях и замечательной работе Флоренс Найтингейл.
В Индии неразумное обращение c индийскими солдатами на британском жаловании привело к восстанию 1857 года. В Британии оно было известно под названием «Индийский бунт», восстание быстро превратилось в национальное движение, направленное против иностранного правления, и возглавляли его индуистские и мусульманские принцы. Многие из них не так давно потеряли власть и землю, перешедшие к британским правителям. Если бы они были лучше организованы, то смогли бы выкинуть британцев из Индии. И британцы, и индусы проявили крайнюю жестокость, а британцы жестоко покарали побежденных мятежников. Дружеские отношения между британцами и индусами так никогда полностью и не восстановились. Ощущение недоверия и большого расстояния между правителем и управляемыми ими в двадцатом веке переросло в индийское движение за независимость.
В Африке основным британским интересом была торговля рабами на западном побережье. Затем Британия захватила Мыс Доброй Надежды на самом юге, поскольку ей был нужен порт для обслуживания морского пути в Индию.
Британские интересы в Африке расширились благодаря докладам, отправляемым европейскими путешественниками и исследователями. Самым знаменитым из них был Дэвид Ливингстон – шотландский врач, миссионер-христианин и исследователь. Во многом Ливингстон был «человеком своего времени». Никто не мог сомневаться в его отваге или честности. Его путешествие с восточного побережья в «самую тёмную» Африку восхищало британцев. Они его просто обожали. Ливингстон открыл неизвестные европейцам области Африки и «раскрыл» эти области для христианства, европейских идей и европейской торговли.
Христианство слишком легко превратилось в инструмент построения коммерческой и политической империи в Африке. Правительства Европы кинулись захватывать там всё, что могли, в качестве предлога пользуясь идеей принесения «цивилизованности» африканским народам. Территориальная лихорадка дошла до такой степени, что европейские государства согласились в 1890 году подписать соглашение о разделе Африки на «зоны интересов». К концу столетия несколько европейских стран захватили огромные районы Африки. И больше всех преуспела в этом Британия.
В Южной Африке Британия обнаружила, что сделки с другими поселенцами-европейцами создают новые проблемы. Голландские поселенцы, буры, в конце столетия два раза воевали против британцев, снова доказывая – как это уже было в Крымской войне – слабость британской армии. Поражение бурам было нанесено с большим трудом.
Атлас Нашей Империи, изданный в 1897 году, ясно демонстрирует стратегический контроль Британии над большей частью мира. Хотя на карте цветом они не выделены, но Египет и Судан на практике тоже были колониями. В девятнадцатом веке британские колониальные владения расширились вдвое. Британский аппетит в отношении новых владений к концу века был признаком нервозности из-за роста других европейских мировых держав, в частности Франции и Германии. Хотя Британия обрела богатства частично благодаря своим колониальным владениям, их защита в итоге оказалась слишком большим грузом для британской экономики.
Однако настоящие проблемы для британских имперских амбиций наиболее очевидно проявились в Египте. Британия, обеспокоенная безопасностью пути в Индию по недавно выкопанному Суэцкому каналу, закупила огромную долю акций компании Суэцкий Канал.
Для защиты растущей империи Британии приходилось применять всё больше солдат. Битва при Исандлвана в Южной Африке в 1879 году стала унизительным поражением. Британия никак не ожидала, что её солдаты потерпят поражение от чернокожих африканцев-зулусов.
Когда египетские националисты свергли в 1882 году британское правление, то Британия устроила вторжение «для защиты международного судоходства». По сути, она действовала в защиту своих имперских интересов, – пути в Индию. Британия заявила миру, что оккупация Египта будет кратковременной, но не выводила свои силы до тех пор, пока её к этому не вынудили – в 1954 году. Вмешательство в дела Египта привело в 1884 году к вторжению в Судан, страну размером в две трети Индии. Как и другие державы, Британия обнаружила, что каждая завоеванная территория создаёт новые риски, которые, в свою очередь, необходимо контролировать. Во всех странах – в Индии, в Африке и вообще повсюду – Британия оказывалась втянутой в противоречия между собственными имперскими амбициями и либеральными идеями, которые желала повсюду продвигать. Мнение Глэдстона о том, что «внешняя политика Англии всегда должна быть инспирирована любовью к свободе» по-видимому, вряд ли относилось к колониям. В двадцатом веке это противоречие стало основной причиной коллапса империи.
Шестьдесят лет на троне и Виктория празднует свой Алмазный Юбилей. Сразу за ней стоят её сын и наследник Эдуард VII и левее – его сын, и наследник Георг V. Викторию провозглашают королевой и императрицей многие различные колониальные народы, которыми она правит.
Была и ещё одна причина интереса к созданию колоний. Начиная с 1830-х, существовали опасения быстрого роста населения Британии. Некоторые призывали к развитию колоний для британских поселенцев в качестве очевидного решения проблемы. В результате был отмечен рост поселений в Канаде, Австралии и Новой Зеландии, начиная с 1840х и позже. Поселенцы приезжали, чтобы захватить землю и вести фермерское хозяйство. Во всех трёх странах было и прежнее население. В Канаде большая часть местного населения была выдавлена на запад и те, кого не убили – стали частью «белой» культуры. В Австралии британские поселенцы уничтожили большинство местных аборигенов, лишь немногие из них остались жить в центральных пустынных районах. В Новой Зеландии жители-маори пострадали меньше, чем в Канаде или Австралии, хотя и потеряли большую часть своих земель.
Белым колониям, в отличие от других, было вскоре позволено править самим, и более от Британии не зависеть. Однако они всё ещё признавали британского монарха главой государства. Стремление к самоуправлению стало результатом проблем в Канаде в 1837 году. Новый губернатор, лорд Дерхем, быстро понял опасность того, что Канада могла последовать за другими американскими колониями и потребовать независимости. Его доклад обосновал принципы самоуправления, сначала для белых колоний, но в итоге – для всех британских владений. Он подготовил путь от империи к британскому «Содружеству Наций» двадцатого века.
К концу девятнадцатого века Британия контролировала океаны и большую часть территорий мира. Большая часть британцев твёрдо верила в свое право империи, и жаждала защищать её от малейшей угрозы. Такое состояние умов стало известно под названием ура-патриотизма – вслед за знаменитой песней из мьюзикла 1878 года:
Мы не желаем воевать, но – ей-Богу! – если придётся,
У нас есть корабли, есть мужчины, и деньги тоже есть.
Но даже в момент высшей мощи Британия стала тратить на поддержание империи больше, чем получала. Империя стала тяжким бременем. Оно стало невозможно тяжёлым в двадцатом веке, когда, наконец, колонии начали требовать свободы.
Уэльс, Шотландия и Ирландия
Индустриализация шла своим чередом, территории на краю британского экономического могущества становились слабее. В особенности это затронуло районы Уэльса, Шотландии и Ирландии.
В Уэльсе было меньше проблем, чем в Шотландии и Ирландии. Его население выросло с полумиллиона в 1800-м году до более двух миллионов в 1900-м, частично потому, что средняя ожидаемая продолжительность жизни удвоилась – с тридцати до шестидесяти лет. В южном Уэльсе находились богатые угольные шахты, которые быстро стали центром стремительно развивавшейся угольной и сталелитейной промышленности. В поисках работы огромное количество людей, от двух третей до трех четвертей всего населения Уэльса, перебралось в его юго-восточную часть. К 1870-му году Уэльс стал в основном промышленным обществом.
Новое сообщество рабочего класса, зародившееся на юго-востоке Уэльса, начало всё больше интересоваться нонконформистским христианством и радикализмом. Оно создало собственную культурную жизнь. Во многих шахтёрских деревнях были организованы духовые оркестры, ставшие символом единства рабочего класса. Некоторые принимали участие в местных нонконформистских хорах певчих и помогали создавать валлийские традиции возвышенного хорового пения. Вскоре Уэльс стал нацией, разделившейся между промышленными районами и неизменным старым Уэльсом – на севере и в центре.
Парламентские реформы девятнадцатого века придали Уэльсу новый голос. Как только им было дано избирательное право, валлийские рабочие избавились от тори и семей землевладельцев, которые были их представителями почти 300 лет.
Шотландия тоже разделилась на новые промышленные районы – вокруг Глазго и Эдинбурга – и районы Нагорья и Лоуленда. Вокруг двух крупных городов были расположены угольные шахты и фабрики, производившие сталь и железо, и центр британского кораблестроения на реке Клайд. Подобно Уэльсу Шотландия склонилась в сторону либерализма – как только рабочие получили право голоса.
Продолжалось опустошение Нагорья. Во второй половине столетия стало более выгодно заменить овец оленями, охота на которых стала спортом. Многие прежние земли кланов были проданы новым землевладельцам, не имевшим связей с Нагорьем и лишь изредка появлявшимся в своих владениях. Нагорье так и не оправилось от коллапса клановой системы, ни социально, ни экономически. Вероятно, земли Нагорья в любом случае стали бы мало населены, ведь люди переезжали в города в поисках работы. Но это было сделано не по-джентльменски и оставило горькую память.
Опыт Ирландии был ещё печальней, чем Шотландии. В девятнадцатом веке всё больше ирландцев-протестантов повернулись к Англии в поисках защиты от жителей-католиков. Однако для католиков, по большей части ирландцы-протестанты были напоминанием о том, что Англия – другое государство – в Ирландии всё ещё сильна, как и в 1690-е. Борьба за ирландскую свободу от английского правления стала борьбой католиков с протестантами. Первая крупная победа в битве за свободу Ирландии произошла тогда, когда католикам было позволено становиться членами парламента – в 1829 году. На самом деле в Ирландии это решение было дополнено подавлением гражданских и политических свобод. Но даже при этом тот факт, что католики могли войти в парламент, усилил национальные чувства ирландцев.
Но по мере роста таких чувств Ирландия пострадала от худшего бедствия за всю свою историю. Три года подряд 1845, 1846 и 1847 случался неурожай картофеля, основного продукта питания бедноты. С начала столетия население резко выросло с пяти до восьми миллионов. А за эти три года от голода погибло 1,5 миллиона (около 20%). В то же время в Ирландии было достаточно зерна, чтобы прокормить всё население, но оно выращивалось в основном землевладельцами-протестантами для экспорта в Англию. Правительство в Лондоне не смогло осознать серьёзность проблемы.
У многих ирландцев не было иного выбора, кроме отъезда. По меньшей мере, миллион человек уехали за эти три года, но многие следовали их примеру и всю вторую половину столетия – из-за крайне нищеты в Ирландии. Большинство уехавших обосновалось в Соединённых Штатах. Между 1841 и 1920 годами там поселилось почти пять миллионов ирландцев. Некоторые отправились на восток, в городки и города Британии, многие участвовали в строительстве британских железных дорог.
Многие шотландские горцы и ирландцы в девятнадцатом веке были согнаны со своих земель. Больше всех пострадали ирландцы. После жуткого картофельного голода 1845 года были и другие неурожайные годы, в частности в 1877-79-е, но многие землевладельцы отказывались снизить в то время арендную плату. Многие семьи, как и семья на фотографии, были изгнаны из домов, поскольку не могли выплачивать ренту. Большинство направилось в США, там американцы ирландского происхождения до сих пор помнят, как обошлись с их предками.
Население Ирландии до сих пор не восстановилось до прежнего уровня. Сегодня их менее пяти миллионов (три миллиона в Республике Ирландия и 1,5 миллиона в Северной Ирландии), это лишь чуть более половины того, что было в 1840 году. А эмиграция из Ирландии продолжается.
Ирландцы, которые отправились в США, не забыли прежнюю страну. Они не простили Британию. К 1880-му многие американцы ирландского происхождения разбогатели и стали влиятельны, они смогли поддержать ирландское освободительное движение. С тех пор они обрели влияние на британскую политику в Ирландии. Тем временем Чарльз Парнелл, ирландец-протестант и член парламента, потребовал больших прав для ирландского народа, в частности права самоуправления. Когда большинство ирландцев смогли впервые проголосовать (в 1885 году), в парламент были избраны 86 членов ирландской партии Парнелла. Большинство либералов поддержали Парнелла, но не тори, и Ирландия права самоуправления или «внутреннего правления» не могла получить ещё тридцать лет. А потом его отсрочила начавшаяся война Британии с Германией, и к моменту окончания которой ирландские националисты решили, что они смогут получить свободу, лишь сражаясь за неё.
Примечания:
Весь девятнадцатый век монархами Британии были представители династии Ганноверов, сменившие в 1714 году Стюартов. Но поскольку влияние монархов на политику государства резко упало, то автор уделяет им значительно меньше внимания, чем в более ранние периоды истории. Однако стоит отметить, что далеко не последнюю роль в утрате власти монархами сыграло тяжёлое психическое заболевание Георга III.
Георг III – правил почти 60 лет (третье по продолжительности правление после царствования Виктории и Елизаветы II). Именно в его правление от британской короны отделились американские колонии и образовались США, произошла Великая Французская революция и англо-французские войны. По причине тяжёлого психического расстройства с 1811 года над королем было установлено регентство.
Георг IV – сын Георга III и принц-регент с 5 февраля 1811 года и до смерти отца в 1820 году. Этот период принято называть эпохой Регентства. Георг был лично крайне непопулярен – денди, покровитель художников и гурман, он обладал не вполне заслуженной репутацией холодного эгоиста.
В 1795 году он женился на Каролине Брауншвейгской, их дочь Шарлотта Августа умерла ещё при жизни деда. Каролина, которую муж оставил ещё в 1796 году, после смерти свекра вернулась в Великобританию с целью короноваться вместе с Георгом, но это ей не было позволено, так как Палата Лордов приняла не утвержденный Палатой Общин закон об их разводе. Менее чем через месяц потрясённая королева умерла – разумеется, пошли слухи, что супруг велел её отравить. Георг был неоднократным объектом сатиры и существует исторический анекдот о том, что он короновался короной, взятой напрокат у ювелира Рэндалла (из-за огромных долгов он не мог её выкупить).
Смерть дочери фактически оставил Георга без наследников, а так как все его многочисленные братья либо были холостяками, либо состояли в гражданских браках, а все сестры были бездетны – Георг пообещал финансовое поощрение тем принцам, кто продолжит династию. Сразу несколько британских принцев спешно обзавелись жёнами, и родившаяся в одном из таких браков принцесса Виктория Кентская унаследовала британскую корону – после смерти Георга и другого своего дяди, Вильгельма IV.
Вильгельм IV – третий сын Георга III и младший брат Георга IV, последний принц династии Ганноверов. В молодости служил во флоте и носил прозвище «король-моряк». Унаследовал трон после смерти двух старших братьев, не оставивших законных потомков, в возрасте 64-х лет. За семь лет правления было проведено несколько важных реформ, в том числе – отменено рабство во всей Британской империи. Последний монарх, назначивший премьер-министра вопреки воле парламента.
Оба законных ребенка Вильгельма умерли в детстве, потому британский престол унаследовала его племянница Виктория, а королевство Ганновер – младший брат Эрнст Август.
Виктория – последний представитель Ганноверской династии на троне Великобритании, царствовала более 63 лет. Викторианская эпоха совпала с промышленной революцией и периодом расцвета Британской Империи. Многочисленные династические браки детей и внуков укрепили связи между королевскими династиями Европы и усилили влияние Великобритании на континенте. Викторию называли «Бабушкой Европы».
Отцом Виктории был четвертый сын Георга III, матерью – принцесса Саксен-Кобургская Виктория. Отец, герцог Кентский, умер, когда дочери было 8 месяцев, и воспитывалась она под руководством герцогини Нортумберлендской. Как наставник в политических делах, большое влияние на принцессу имел её дядя по матери, король Бельгии Леопольд I, постоянно переписывавшийся с племянницей.
Муж королевы Виктории – принц Альберт Саксен-Кобург-Готский – умер в 1861 году, у них было 9 детей. После смерти Виктории корону унаследовал её сын, Эдуард VII, ставший первым представителем Саксен-Кобург-Готской династии на троне Великобритании.
