В конце мая Церковь отмечает память всех Карпаторусских святых (в первое воскресенье по памяти равноапостольных Кирилла и Мефодия). Как поясняет пресс-служба УПЦ (МП), «собор Карпаторусских святых состоит в основном из мучеников, погибших от рук австро-венгерских властей в начале XX в. за переход из унии в Православие». А в этом году у праздника двойной смысл.

Исполняется сто лет Сен-Жерменскому мирному договору между странами-победительницами в Первой мировой и Австрией. Этот акт предусматривал «автономную территорию русин», свободу вероисповедания и этнического самоотождествления для русинов, положивших за это «в старой доброй Австрии» сотни тысяч мученических жизней.

Память мучеников отмечают сегодня православные на Украине с лучиком надежд (не тщетных ли?) на прекращение гонений на Церковь, репрессий по отношению к тем, кто отстаивает свою русскость. Надежд на избавление от легионов «активистов», которые доносили на православных общественников кураторам СБУ, жгли их квартиры и дома, избивали, третировали судей и адвокатов, подозреваемых в «покушении на территориальную целостность».

Всё это уже было…

Как мы уже писали, вплоть до Первой мировой войны москвофилами оставалось большинство галичан. Украинофильская (или украиноманская, как тогда говорили) газета «Діло» негодовала: «Русофилы ведут изменническую работу...»

«Австрийское правительство доверяло “украинцам”, как своим подданным и интимным лакеям, – свидетельствовал узник Талергофа М.А. Марко, закавычивая ещё непривычный в те годы “этноним”. – А в свою очередь наши “украинцы” визжали от радости по случаю такой ласки хлебодателей и из кожи лезли вон, чтобы всячески оправдать это доверие…»

«В 1911-1912 гг. многие представители Украинского Клуба в Австрийском парламенте… старались всеми силами доказать австро-немецкому правительству, что… все русские организации и общества, то наибольшие враги австрийского государства, – вспоминал депутат Варшавского сейма Иосиф Яворский. – Эта лояльность украинцев ввиду Австрии породила кровь, муки, терпение русского народа и Талергоф…  В 1912 г. председатель украинского клуба, д-р Кость Левицкий… внес на руки министра войны интерпелляцию следующего содержания: “Известно ли вашей эксцеленции, что в Галичине есть много “русофильских” бурс для учащейся молодежи, воспитанники которых приобретают в армии права вольноопределяющихся и достигают офицерской степени? Каковы виды на успех войны, ежели в армии, среди офицеров так много врагов, – “русофилов”? …Последствия этого запроса – лишение многих студентов славян офицерских прав.

Административные власти выготовили списки, и на основании их все русские были арестованы. Армия получила инструкции и карты, с подчеркнутыми красным карандашом селами, которые отдали свои голоса русским кандидатам в австрийский парламент. И красная черточка на карте оставила кровавые жертвы в этих селах еще до Талергофа. Вы сами помните, что когда в село пришел офицер, то говорил вежливо, но спросив название села и увидев красную черточку на карте, моментально превращался в палача. И кричал немец или мадьяр – Ты рус? А наш несчастный мужик отвечал: – Да, русин, прошу пана. И уже готовая веревка повисла на его шее!

…Но вскоре не хватило виселиц, шнурков, ибо слишком много было русского народа. Для оставшихся в живых австрийская власть приготовила пекло, а имя ему – Талергоф! Если бы кто-нибудь не поверил в мои слова, что Талергоф приготовили вышеупомянутые мною украинцы, пусть посмотрит в стенографические записки делегации».

«В самом начале войны австрийские власти арестуют почти всю русскую интеллигенцию Галичины и тысячи крестьян по спискам, вперед заготовленным украинофилами с благословения преусердного митрополита графа Шептыцкого и его епископов, – подтверждал сын замученного узника Талергофа, композитор, поэт, публицист Илья Тёрох. – Арестованных водят из тюрьмы в тюрьму группами, и по пути на улицах городов их избивают натравленные толпы подонков и солдатчины.

За арестованных и избиваемых русских священников заступаются епископы католики: польский и армянский, а униатские епископы во главе с Шептыцким, несмотря на просьбы жен и детей, отказывают в защите своим русским галицким священникам. Этого нужно было ожидать: они же их предали на убиение… Австрийские солдаты носят в ранцах готовые петли и где попало: на деревьях, в хатах, в сараях, – вешают всех крестьян, на кого доносят украинофилы, за то, что они считают себя русскими.

Галицкая Русь превратилась в исполинскую страшную Голгофу, поросла тысячами виселиц, на которых мученически погибали русские люди только за то, что они не хотели переменить свое тысячелетнее название… Такова краткая история происков Ватикана, поляков и немцев в насаждении ими украинства на Карпатах среди издревле русского населения Червоной Руси».

«Сокальский уезд был поленом в глазах "украинских патриотов", поэтому доносы с их стороны сыпались на русских людей, как град из черной тучи, – читаем у галицко-русского историка Василия Ваврика, также прошедшего Талергоф. – …В Станиславской тюрьме на Дуброве расстрелы шли с утра до вечера».

В книге Ваврика «Терезин и Талергоф» фактов мученической смерти по доносам тогдашних «активістів» – десятки. Да и автор на собственной шкуре ощутил, что никакие «пакости немцев» не сравнятся с «издевательствами своих же»: «Наши братья, вырекшиеся от Руси, стали подлейшими доносчиками и даже палачами родного народа… Они исполняли самые подлые, постыдные поручения...

Немец не мог так глубоко влезть своими железными сапогами в душу славянина-русина, как этот же русин, назвавший себя украинцем… Однако, перещеголял всех другой украинец – униатский попович Чировский, обер-лейтенант австрийского запаса… Черная физиономия Чировского перешла в историю мартирологии, претерпленных страданий галицко-русского народа. Ни один украинский адвокат, ни один украинский "пысьменник" не в силах обелить его. Варварство его дошло до того, что он велел на могиле под соснами уничтожать православные кресты, доказывая немцам, что в этих крестах таится символ русской веры».

Нэчувана свобода столетней свежести

Как издёвка, зачитывались с амвонов униатских храмов патетические слова Шептицкого: «В очень важное время ведется война между нашим императором и московским царем, война справедливая с нашей стороны. Московский царь не мог перенести, что в австрийской державе мы, украинцы, имеем свободу вероисповедания». Впрочем, первые украинцы действительно имели в Галиции свободу истинно украинского исповедания.

«Если все чужие, инородные сограждане наши, как евреи, поляки, мадьяры или немцы, и пытались тут всячески тоже, под шумок и хаос военной разрухи, безнаказанно свести со своим беспомощным политическим противником свои старые споры и счета, то свой же, единокровный брат, вскормленный и натравленный Австрией "украинский" дегенерат, учтя исключительно удобный и благоприятный для своих партийных происков и пакостей момент, возвёл все эти гнусные и подлые наветы, надругательства и козни над собственным народом до высшей, чудовищной степени и меры, облёк их в настоящую систему и норму, вложил в них всю свою пронырливость, настойчивость и силу, весь свой злобный, предательский яд», – отмечал видный галицко-русский деятель Юлиан Яворский.

«Все варварства со стороны славящихся своим “культуртрегерством” немцев ощущали мы глубоко, но то, что испытывали от своих, превратившихся из русинов в “украинцев”, то уж совсем… подходит под изречение… “наибольше болит у человека, если укусит его своя домашняя собака”», – сокрушался узник Талергофа о. Генрих Полянский.

Он приводит такой случай: «Какой-то «украинец» крикнул: “Кто из панов хочет выйти из Талергофа, хай впишется на украинском листу”. В возмущении откликнулся целый барак: “Нет здесь между нами таких, вон с предложением!”. Позже узнали мы, что освобождение интернированных зависит не от военной прокуратуры, а от… «украинских верховодов» в Вене… Стали мазепы собираться к отъезду. И ударил час отбытия, и кликнули нам громко с диким злорадством: “А бодай-бысте, москвофилы, все тут пропали!” После этого запели они своё “Ще не вмерла Украина”… Мы вытерпели с божьей помощью всю горечь гонения и интернирования и вышли из Талергофа, не переписываясь в “украинцы”».

Действительно, как выяснил позже доктор Алексей Геровский, «по доносам галицких самостийников, которые получали за каждый донос от 50 до 100 крон…  президиум клуба украинских членов австрийского парламента в Вене решал, кому следует оставаться в этом концентрационном лагере, а кого — отпустить».

«Жутко и больно вспоминать о том тяжком периоде близкой еще истории нашего народа, когда родной брат, вышедший из одних бытовых и этнографических условий, без содрогания души становился не только на стороне физических мучителей части своего народа, но даже больше – требовал этих мучений, настаивал на них... Прикарпатские "украинцы" были одними из главных виновников нашей народной мартирологии во время войны», – резюмировал М.А. Марко.

Вряд ли уже историкам откроется весь масштаб этого геноцида. Лишь за неполные три года – с 1914 по 1917 г. – в концлагерях и «полевыми судами» были замучены, расстреляны, повешены (нередко самым зверским способом – за одну ногу) более 200 тыс. человек. Более 50 тыс. русинов погибли от тифа и голода при принудительной депортации. От 150 тыс. до полумиллиона бежали в Россию (от террора уходили с русской армией целыми сёлами). «Для трехмиллионного галицко-русского населения это были невосполнимые потери, – заключает Александр Каревин. – Погибли лучшие».

Это был искусственный отбор во имя становления новой европейской нации. В чём вожди украинства не стеснялись признаваться. «В этом огненном испытании лишь очистился наш корень народный от опасной заразы», – провозглашал Кость Левицкий, председатель Главной украинской рады, пребывавшей на содержании австрийского правительства.

И, пожалуй, самые жестокие репрессии прокатились по Лемковщине. Здесь за выход 60 тыс. человек из унии было уничтожено не только все православное духовенство, но и 300 униатских клириков – лишь по подозрению в тайных симпатиях к России. Повальным арестам подверглась интеллектуальная элита.

Первыми перед трибуналом предстали священник Пётр Сандович с сыном Антонием, студентом-философом. Против студента «свидетельствовала неопровержимая вещественная улика»: собственноручное письмо, где слово «русская» было написано с двумя «с». Приговор: «Государственную измену считать доказанной, виновных о. Петра Сандовича и его сына расстрелять». Как писал Ваврик, свидетелями в процессе выступали «обуреваемые страстью украинизма» сельский учитель, жандарм на пенсии и двое униатских служителей.

Угорская Русь испытала геноцид 1914-1917 гг. в меньшей степени. Однако и подкарпатские русины имели возможность ощутить повадки заперевальных братьев, ставших украинцами.

«В августе и сентябре (1914 г.), когда русские войска быстро наступали, некоторым австрийским полкам пришлось отойти за Карпаты, – писал доктор Геровский. – Один из этих полков очутился в Ясенье… Среди офицеров полка были галицкие самостийники, которые арестовали некоторых гуцулов и шесть человек из них повесили. После этого в Ясенье явились представители венгерского командования, которые запротестовали против того, чтобы австрийцы вешали мадьярских граждан. Этим была прекращена „патриотическая" австрийско-украинская деятельность самостийников в Ясенье».

«В те времена в Карпатской (Угорской. – Д.С.) Руси совершенно не было украинских самостийников, которые делали бы ложные доносы на своих единоплеменников, не желающих отречься от своего русского имени и от своей русской православной веры. Вот почему в Венгрии не было Талергофа, – пояснял доктор Геровский. – Мы все страдали от мадьярского режима, и я сам сидел по мадьярским тюрьмам, но во время войны мадьяры наших людей не расстреливали и не вешали, как это делали самостийники в Галицкой Руси, благодаря которым там потеряли жизнь десятки тысяч ни в чем не повинных русских людей».