19 февраля исполнилось 65 лет со времени принятия эпохального решения первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева о переводе Крымской области РСФСР в состав Украины. Об этом написано уже немало, хотя не так давно тему было принято если не скрывать, то, по крайней мере, не афишировать. Однако мало кто знает, что «передача» Крыма была, по задумке советского лидера (родом с Украины), только первым шагом в глобальном пересмотре структуры всего СССР.

Свои куда более масштабные территориальные проекты Никита Сергеевич решил продвигать посредством поистине стратегического решения. Точнее, начать с проекта переноса советской столицы в Киев. По ряду данных, эту идею Хрущёв обговаривал ещё в начале 60-х годов, прежде всего с тогдашним главой компартии Украины Петром Шелестом и командующим Киевским военным округом генералом армии Петром Кошевым. Оба всецело одобряли планы Хрущёва.




В обоснование своих идей Никита Сергеевич, конечно, напоминал о Киеве как "матери городов русских". При этом он регулярно сетовал на северное местоположение Москвы, на её тяжелый климат. Вдобавок он считал, что самые крупные города не обязательно должны быть национальными столицами. Апеллируя вместе со своими приближёнными к аналогиям Нью-Йорк — Вашингтон, Мельбурн — Канберра, Монреаль — Оттава, Кейптаун — Претория, Карачи — Исламабад. Хорошо ещё, что ему не пришло в голову примерить на себя лавры Петра Великого, который ценой неимоверных усилий сменил первопрестольную на Санкт-Петербург.

Проект успели единогласно одобрить все украинские обкомы, согласно проведённому в 1962 году на Украине закрытому опросу. Затем подобный опрос, тоже, очевидно, закрытый, планировался и в других союзных республиках. Впрочем, по имеющимся данным, негативную оценку этого проекта сразу высказало руководство Казахстана, едва не лишившегося почти половины своей территории в первой половине 1960-х годов. Затем последовали секретные письма негативного плана из РСФСР, Азербайджана, Туркменистана, Таджикистана и Молдавии.


Визит Хрущёва в Кишинёв, 1959 г.

В последней опасались, что Украина в этом случае трансформирует Молдавскую ССР в украинскую автономию, как это уже было проделано с Приднестровской Молдавией в предвоенные годы. Схожая причина предопределила и негативную позицию руководства советской Белоруссии. В Минске не без оснований полагали, что с переносом столицы в Киев нельзя исключать замены белорусского руководства присланными с Украины чиновниками. Самой же Белоруссии в таком случае вполне могла светить перспектива превращения в некое подобие экономического «филиала» Украины.

В свою очередь, в Средней Азии и Азербайджане считали, что, если союзную столицу переведут в Киев, то эти регионы тут же лишатся постоянно растущих дотаций из Москвы. Вдобавок, в Баку опасались и того, что в этом случае Союзный центр станет проводить «проармянскую» политику. На тот момент нефтеносный и потому совсем не бедный Азербайджан вполне устраивало второстепенное положение соседней Армении, на которое постоянно сетовали в Москве функционеры из Еревана. Впоследствии глава ЦК компартии Армении Карен Демирчян отмечал, что «Армения в советский период, особенно с начала 60-х, была на вторых ролях в социально-экономической политике Москвы в Южном Закавказье».

В свою очередь, руководство республик Прибалтики и Грузии предварительно одобрило «киевскую» идею Хрущева. Дело в том, что Литва, Латвия и Эстония, а также Грузия получили в конце 50-х максимальную политико-экономическую автономию, а здешние власти – административно-управленческую автономию от центра. Это во многом было обусловлено внутриполитическими факторами в тех регионах, поскольку и в Прибалтике и в Грузии союзные власти стремились максимально повысить уровень жизни, пытаясь тем самым нивелировать там рецидивы национал-сепаратизма.

К тому же сказывалось и давнее, хотя и умело скрываемое недовольство «диктатом» Москвы. Смена же Москвы на Киев расценивалась, по сути, с позиций русофобии и неприятия всего «советского». Местным князькам явно не терпелось дать ответ на якобы проводимую Москвой русификацию, особенно в кадрах низшего и среднего звена партийной и хозяйственной номенклатуры, хотя на самом деле речь шла всего лишь о попытках укрепления руководящего ядра.

В Грузии киевский проект многие позитивно расценили и совсем с другой, неожиданной стороны. Расширение автономии Грузии и её ускоренное социально-экономическое развитие, а также перспектива поднять Тбилиси до уровня Москвы могли в чём-то «компенсировать» «уязвление национально-политического достоинства советских грузин, а также руководства советской Грузии в связи с дискредитацией Сталина и надругательства над его прахом».


При жизни Сталина его будущего преемника мало кто действительно воспринимал всерьёз

Хрущёв не мог не учитывать последствия событий в Тбилиси и Гори, которые произошли после XX съезда КПСС. Они показали, что местный «протестный «просталинизм» уже смыкается с националистическим подпольем в Грузии и с грузинской антисоветской эмиграцией. Местная номенклатура всерьёз рассчитывала, что с переводом столицы в Киев автономия Грузии расширится ещё больше. А то, что это приведёт к усилению центробежных трендов в республике, к которым властям возможно придётся примкнуть, в расчёт не принималось.


Власти Узбекистана и Киргизии своих оценок ни публично, ни в обнаруженных письмах не высказывали. Но по имеющимся данным, мнения там были в соотношении 50 на 50. С одной стороны, в Ташкенте и Фрунзе всё больше тяготились предписаниями Москвы рекордно увеличивать посевы и сбор хлопка. Но это сопровождалось щедрыми госдотациями, существенная часть которых «оседала» в карманах местной номенклатуры.

Нельзя не учитывать и тот факт, что Москва тогда с трудом сдерживала планы Алма-Аты и Ташкента по разделу территории Киргизии, которые появились сразу после смерти Сталина. Киргизские власти считали, что этот раздел наверняка удастся, если союзной столицей станет Киев. Уже потому хотя бы, что «править бал» там наверняка станут адепты перекройки внутрисоюзных границ. И ведь в те же годы Хрущёв активно лоббировал, напомним, отсечение от Казахстана ряда регионов, что наверняка потребовало бы территориальных компенсаций для него. Скорее всего, за счёт части Киргизии.

Как отмечал в воспоминаниях Алексей Аджубей, «что произошло бы, исполни Хрущев свое намерение перевести столицу страны из Москвы в Киев? А он не единожды возвращался к этой теме». Понятно, что перспектива переезда из Москвы в Киев ничуть не радовала республиканскую и хозяйственную номенклатуру, вот уже много лет сосредоточенную в обновлённой и благоустроенной столице.

Именно номенклатуре, похоже, удалось спустить эпический план на тормозах. Надо понимать, что он впрямую угрожал распадом страны, ибо власти многих союзных республик, повторим, не были склонны поддержать замену Москвы на Киев в статусе общесоюзной столицы. Хрущев и его окружение не могли не знать об этих разногласиях, но всё равно пытались навязать Советскому Союзу смену столиц и, как следствие, его распад…



В завершение весьма характерная деталь, особенно примечательная в наши дни, когда имеет место демонстративное отсечение «мовы» от родства с русским языком. Доктор педагогических наук полковник Муса Гайсин вспоминал: «Однажды я стал невольным свидетелем разговора Хрущева с Жуковым в 1945-м. Никита Сергеевич сказал: «Более правильно мою фамилию было бы писать не через «ё», а как в украинском языке — через «о». Я говорил об этом Иосифу Виссарионовичу, но он запретил это сделать».