Предполагается, что в ставку великого хана Ярослав отправился с двумя целями: для подтверждения своих владельческих прав и как личный представитель хана Бату на великий курултае, собранном ради выборов нового хана взамен умершего Угедея. Во всяком случае кого-то иного вместо себя на курултай, куда по закону должны были собираться все чингисиды, Бату, сказавшийся больным, не послал. Его родной брат Берке и другие родственники-чингисиды, подданные улуса Джучи, представляли на курултае собственные персоны.
Возможно, была еще и третья цель, которую преследовал Бату, направляя Ярослава в Каракорум. Бату хотел, чтобы Ярослав лично проследовал через всю территорию монгольской империи, увидел, как она устроена, ознакомился с ее достижениями и убедился, как в тщетности любого сопротивления такой огромной и отлаженной государственной машине, так и в почетности служения ей.
Так или иначе, Ярослав отправился в долгий путь через евразийский континент. Ему предстояло преодолеть около 5000 км. от низовьев Волги до «голубого Керулена» и «золотого Онона». Ему было пятьдесят пять лет, он не жаловался на здоровье, всю сознательную жизнь о провел в походах, дальняя дорога была ему не страшна.
Путь до монгольской столицы из ставки Бату занимал около четырех месяцев. Ярослав выехал в конце апреля и прибыл в ставку великого хана в начале августа 1246 г.
Четыре месяца беспрерывного пути через степи, горы, пустыни… О чем думал русский великий князь, проезжая разрушенные города и селения, целыми днями, а может быть неделями, не видя никаких других людей, кроме собственной свиты, сопровождающих его монголов с непроницаемыми лицами и сотрудников почтовых станций – ямов – мест, где можно сменить уставших лошадей и отдохнуть? Может быть, вспоминал свой первый поход во главе собственной дружины, когда он, четырнадцатилетний отрок, в союзе с бывалыми воинами Романом Мстиславичем Галицким, отцом его нынешнего союзника Даниила, и Рюриком Ростиславичем Киевским, вышли в степь против половцев, разгромили их, а его потом отец женил на пловецкой княжне, которая умерла молодой, так и не родив ему первенца… Тогда он не думал, что через сорок лет, такой же степной дорогой, как тогда, он поедет не на бой, а на поклон к степному хану, а тот отправит его еще дальше, за сотню дней пути в далекую «землю мунгальскую» где и реки и горы и травы уже не те, что на Руси… Вспомнил он, наверное и то, что возвращаясь из того давнего похода Роман и Рюрик рассорились, Роман пленил Рюрика и насильно постриг его в монахи, а сам, не прошло и года, погиб в незначительной стычке с польским отрядом. А сын Рюрика Владимир, тоже участвовавший в том походе, плененный тогда же Романом и увезенный в Галич, через десять лет после того похода выйдет против него, Ярослава на липицкое поле и Ярослав бежит оттуда, разгромленный и униженный, загоняя коней… А потом, еще через двадцать лет тот же Владимир, уставший, после десятилетней междукняжеской резни на юге Руси, от бесконечной и бесполезной борьбы за власть, предложит ему, Ярославу, занять золотой киевский стол, который до этого занимал сам.
Много чего можно было вспомнить за долгие дни однообразного пути, хорошего и плохого. И о многом подумать, многое понять.
О чем, например, можно думать, и что понять, глядя на бескрайние просторы степей, с виду безлюдные, но поделенные невидимыми границами, прочерченными разными народами, племенами, кланами, где каждый куст, каждый колодец, ручей, соленое озеро или река кому-то принадлежат и в любой момент, стоит немного отвлечься, из-за бугра, гребня холма или из неприметной лощины, как из-под земли возникнет отряд всадников на приземистых конях. В остроконечных шапках, со скуластыми плоскими лицами и готовыми к полету стрелами, лежащими на тетивах коротких гнутых луков, они, увидев ханскую пайцзу, и услышав гневный гортанный окрик командира сопровождающего отряд монгола, выделенного ханом Бату в провожатые, не говоря ни слова, разворачиваются и исчезают в клубах пыли, как будто и не было их вовсе. И снова долгий путь по бескрайней степи…
О чем можно думать, видя безупречную организацию почтового дела на этой огромной территории, когда приказы хана могут доходить до адресата со скоростью 200 км в сутки, когда, видя у приближающегося всадника табличку с изображением сокола на груди, даже самые знатные вельможи-чигисиды уступают ему дорогу – едет гонец императорской ямской службы.
Да, они не строят церквей и городов (зато отлично их разрушают!), не сеют и не пашут (за них это делают другие), их ремесло, в основном, примитивно и ограничено выделкой простейших изделий. Они не пишут и не читают книг (давно ли этому научились сами русские?), не производят изысканной керамики и ярких тканей, они даже не живут на одном месте, путешествуя по своей стране за стадами коней и баранов. У многих из них нет даже металлического
оружия и доспехов, хотя у всех есть луки, которыми они владеют виртуозно, арканы которыми они могут выхватить любого конника из седла или пехотинца из строя, палицы, удар которой, нанесенный с коня на скаку может смять самый крепкий шлем.
В каждом кочевье каждый взрослый мужчина – воин. Их может быть немного, но в случае необходимости они очень быстро смогут выставить огромную армию, у которой будет сформированный обученный командный состав от десятников до тысячников, где каждый воин будет знать свое место в строю, понимать и беспрекословно исполнять команды. Скорости, с которыми они перемещаются русским, да и европейцам в принципе, недоступны совершенно, а значит даже там, где их в общем меньше, в нужном месте и в нужное время их будет больше.
Но больше всего Ярослава должен был впечатлить их закон, а точнее так – Закон. И даже, наверное, не сам закон, а отношение к этому закону самих монголов. Закон написан для всех, он освящен и принят, все, от царевича-чингисида до пастуха в безвестном кочевье обязаны беспрекословно его исполнять, так как за нарушением неизбежно последует кара, вне зависимости от происхождения и заслуг. И пока этот закон соблюдается, империя непобедима.
Все это должен был видеть русский великий князь Ярослав Всеволодович, ехавший на поклон к великому монгольскому хану, еще не избранному, императору великой империи.
Были у него, конечно, и другие мысли, более насущные и приземленные. Неизвестно, какими инструкциями снабдил его Бату на эту поездку, посвятил ли он Ярослава в какие-либо политические расклады империи, частью которой Ярослав теперь являлся, однако, к моменту прибытия в Каракорум, некоторые, самые основные вопросы Ярослав, безусловно, должен был для себя прояснить. Наверняка он уже знал, хотя бы частично, генеалогию монгольских ханов, их личностные характеристики и политический вес в масштабе империи, знал также о конфликте Гуюка и Бату, притязания которого на трон императора юридически были более обоснованы. Скорее всего, понимал он и то, что, являясь представителем улуса Бату в ставке великого хана, он, тем не менее, не был наделен иммунитетом посланника, жизнь которого, по монгольским законам, неприкосновенна.
Формально цель его поездки была проста – подтвердить у избранного великого хана свои владельческие права в западном улусе империи и утвердить свое старшинство над всеми русскими князьями…
С подробным описанием курултая можно ознакомиться в труде францисканского монаха Джованни Плано Карпини «
История Монгалов, именуемых нами Татарами». Здесь отметим только то, что после избрания Гуюка великим ханом, Ярослав был принят, как им самим, так и его матерью Туракиной, осуществлявшей, до избрания нового хана функции регента. В ходе этих приемов Ярослав подтвердил у нового великого хана все пожалования Бату и отбыл на Родину. Через неделю, после начала пути, 30 сентября 1246 г. где-то в степях Монголии, Ярослав умер.
Смерть Ярослава Всеволодовича. Лицевой летописный свод
Иногда, и даже очень часто, исторические источники по-разному оценивают те или иные события, противореча друг другу. В случае со смертью Ярослава все они как-то даже подозрительно единодушны, утверждая, что Ярослав был отравлен, и даже, называя имя отравителя – хатунь Туракина, мать великого хана Гуюка. На прощальном пире, предваряющем отъезд Ярослава из Каракорума, Туракина лично угощала Ярослава едой и питьем, что, по монгольским обычаям было великой честью, отказываться от которой значит нанести смываемое только смертью обидчика оскорбление. Сразу после пира Ярослав почувствовал себя плохо, несмотря на это, на следующее утро он отправился в обратный путь домой. С каждым днем ему становилось все хуже и через неделю он умер, как отмечают практически все летописи, «нужной» смертью. После смерти тело его в короткий срок посинело, что современники также приписали действию некоего яда.
Итак, современники единодушно считали, что Ярослав был убит – отравлен хатунью Туракиной. Однако, о причинах такого недружелюбного поступка матери великого хана имеются некоторые споры.
Летописи донесли до нас скудное известие о том, что Ярослав был оклеветан перед ханом неким Федором Яруновичем: «Князь великий Ярослав Всеволодович бысть в Орде у канович и тамо обажен бысть Феодором Яруновичем». Кто таков был этот Федор Ярунович неизвестно. Предполагается, что он прибыл в Каракорум вместе со свитой Ярослава, не действовал там по каким-то причинам вразрез с его интересами. В целом, это может свидетельствовать о том, что Русь уже в 1246 г. была интегрирована в глобальную евроазиатскую политику монгольской империи и Федор Ярунович представлял собой некие силы на Руси, враждебные Ярославу и, вероятно, Бату, но положительно настроенные по отношению к великому хану. Однако, возможно, что решение «обадить» русского князя перед ханом Федор Ярунович принял уже собственно в Каракоруме, исходя из каких-либо личных соображений. Так или иначе, летописцы усматривают непосредственную связь между действиями Федора и смертью князя.
Однако, такое толкование событий идет вразрез с обычным поведением монголов в случаях с изобличением кого-либо из подданных в измене или ином тяжком проступке. В таких случаях виновные подвергались публичной казни, это касалось даже вельмож-чингисидов, а уж с русскими князьями вообще особенно не церемонились. Если бы Ярослав, благодаря свидетельству Федора был уличен в каком-либо преступлении перед ханом, он был бы казнен там же, на курултае, как были казнены враги Туракины и Гуюка, обвиненные в измене после избрания последнего. В случае же с Ярославом мы имеем дело не с казнью, а с убийством, причем убийством одновременно и тайным, и демонстративным. «Обаживание», то есть клевета на князя перед великим ханом в этом случае вряд ли является причиной такого поступка.
Некоторые исследователи считают причиной смерти Ярослава его контакты с католическим священником Плано Карпини, находившимся в это время при дворе великого хана. Однако, такая точка зрения также кажется несколько надуманной. Карпини прибыл ко двору хана официально с дружеской посольской миссией от папского двора, не до, не после него папа никогда не проявлял к монгольской империи каких-либо враждебных намерений, поэтому представитель католического понтифика не мог восприниматься в ставке хана как представитель враждебной державы и контакты с ним не могли кого-либо скомпрометировать. И уж, тем более не могли они скомпрометировать Ярослава, который большую часть жизни посвятил борьбе именно с католиками.
В качестве второй возможной причины убийства Ярослава некоторые исследователи выдвигают разногласия в политике относительно улуса Джучи между Туракиной и Гуюком. В этом случае реконструкция событий делается следующая. Ярослав прибывает на курултай, выражает Гуюку свои верноподданнические чувства от своего имени и от имени Бату. Федор Ярунович «обаживает» Ярослава и Бату перед ханом, но Гуюк, считая преждевременным вступление в открытую конфронтацию с Бату, не предпринимает никаких враждебных действий в отношении Ярослава, отпуская его назад и начинает готовиться к трудным, но необходимым переговорам с самим Бату. Туракина же, являясь сторонником немедленного развязывания войны, преподносит русскому князю яд с таким расчетом, чтобы он умер вне ставки хана, не дав, с одной стороны Бату обвинить Гуюка во враждебных действиях, но с очевидностью показав ему свои враждебные намерения. Этакий «мертвый посланник». Проще говоря, Гуюк пытается сохранить целостность империи, договорившись с Бату о мире, Туракина пытается, не повредив репутации Гуюка, спровоцировать вооруженный конфликт улуса Джучи с империей, в ходе которого Бату будет непременно уничтожен.
Гуюк умер в 1248 г. за неделю до встречи с Бату. Считается, что он был отравлен агентами самого Бату, которому после смерти Гуюка удалось «продвинуть» на трон великого хана своего ставленника – хана Менгу (Мункэ).
Тело Ярослава спутники доставили во Владимир, где он был похоронен в Успенском соборе, рядом с отцом и страшим братом.
Однако, есть еще одно обстоятельство из жизни Ярослава Всеволодовича в достаточной степени изученное историками, но в недостаточной степени известное любителям истории.
Имеется в виду адресованное старшему сыну Ярослава, князю Александру Ярославичу письмо римского папы Иннокентия IV, содержание которого оказалось просто сенсационным. Впервые это письмо было опубликовано и введено в научный оборот в XX в., и подавляющее большинство исследователей признает его подлинность. Не удержусь от того, чтобы процитировать первый абзац этого письма с несущественными изъятиями:
«Благородному мужу Александру, герцогу Суздальскому Иннокентий епископ, раб рабов Божиих. Отец грядущего века… Господь Иисус Христос окропил росою своего благословения дух родителя твоего, светлой памяти Ярослава… Ибо, как стало нам известно из сообщения возлюбленного сына, брата Иоанна де Плано Карпини из Ордена миноритов, поверенного нашего, отправленного к народу татарскому, отец твой, страстно вожделев обратиться в нового человека, смиренно и благочестиво отдал себя послушанию Римской церкви, матери своей, через этого брата, в присутствии Емера, военного советника. И вскоре бы о том проведали все люди, если бы смерть столь неожиданно и счастливо не вырвала его из жизни.»
Речь идет не более, не менее, как о принятии Ярославом Всеволодовичем католичества, ибо иначе понять написанный текст при всем желании просто невозможно. Далее письмо содержит призывы к Александру последовать примеру отца, последний же абзац посвящен просьбе информировать Тевтонский орден о передвижениях монгольских войск, чтобы «мы смогли безотлагательно поразмыслить, каким образом, с помощью Божией, сим татарам мужественное сопротивление оказать».
Однако, учитывая уникальность известия о принятии Ярославом католичества перед смертью, большинство исследователей, не подвергая сомнению подлинность папского послания, подвергают достаточно жесткой и, как кажется, обоснованной критике его содержание.
Во-первых, сам Плано Карпини, оставивший нам подробные мемуары о своей поездке в Каракорум, где описывает, в том числе, и свои контакты с Ярославом Всеволодовичем, ни словом не упоминает об обращении Ярослава в католичество. Имей место такой факт в реальности, думается о такой своей победе священнослужитель, составляя для папы отчет о своей поездке, ставший основой для его «Истории монголов», не преминул бы упомянуть.
Во-вторых, с прибытием тела Ярослава на родину, над ним были произведены все необходимые православные обряды и похоронен он был в православном храме, что невозможно для католика. Учитывая то, как серьезно люди относились к вопросам религии в XIII в., это может свидетельствовать только о принадлежности Ярослава к православной конфессии и никакой другой.
В-третьих, Ярослав, как опытный политик на шестом десятке лет, безусловно, отлично понимал какие последствия может иметь его поступок, в том числе для его семьи и наследников. Принять решение о смене конфессии он мог только при наличии самых существенных для этого причин, лежащих в области политики, коих мы, безусловно не наблюдаем.
В-четвертых, в самом тексте письма папы есть одно обстоятельство, проверяемое по источникам, и не подтверждаемое ими, а именно указание на некоего «Емера, военного советника», якобы могущего засвидетельствовать обращение Ярослава. Однако, в мемуарах Плано Карпини Емер (или Темер) упоминается только как переводчик, причем перешедший на службу от Ярослава к самому Карпини. «Военным советником» он быть никак не мог, поскольку для того, чтобы занимать столь высокий пост при князе требуется знатное происхождение, а лица знатного происхождения не могли быть простыми толмачами. Такая неточность в письме папы может свидетельствовать о его плохой осведомленности в вопросах, которым было посвящено это письмо, подрывая, таким образом доверие к источнику в целом.
Вероятно, также, что указанное письмо нужно рассматривать в общем контексте с другим письмом папы, адресованным Александру Ярославичу, в котором папа уже радуется решению самого Александра принять католичество и дозволяет ему по его просьбе построить во Пскове католический собор. Как мы знаем, никакого католического собора во Пскове не строили, а Александр Ярославич жил и умер как православный князь и даже был причислен к лику православных святых. Ни в каких иных источниках, кроме папских писем, обращение в католичество Ярослава и Александра не то, чтобы не подтверждается, но даже не упоминается. История не оставила нам никаких даже косвенных свидетельств, которые могли бы подтвердить реальность этого предположения.
Вероятно, что Иннокентий IV, бывший незаурядным политиком, энергичным и умным, составляя или подписывая письма к Александру Ярославичу был неверно информирован своей канцелярией о реальном положении дел на восточной окраине Европы, тем более, что дела на Руси интересовали его далеко не в первую очередь.
* * *
Подводя итоги жизни и деятельности Ярослава Всеволодовича, хочется сказать несколько добрых слов.
Родившись во времена «золотой» Владимирской Руси, он прожил долгую и яркую жизнь, большую часть которой провел в военных походах и «дальних командировках» в Переяславль-Южный, Рязань, Новгород, Киев. Это был активный и энергичный князь, воинственный и решительный. К чести его нужно сказать, что в основном, свою активность и воинственность он демонстрировал против внешних врагов Руси, за ее пределами, поскольку явно придерживался той точки зрения, согласно которой «лучшая защита – нападение». На его совести, в сравнении с многими другими князьями, очень мало пролитой русской крови. Даже громя город Серенск – владение своего самого принципиального врага среди русских князей, Михаила Всеволодовича Черниговского, Ярослав перед тем, как сжечь этот город, вывел всех его жителей за его пределы, что другими участниками усобиц делалось далеко не всегда.
Именно Ярослав определил направления той политики, что принесла небывалую славу его сыну Александру Невскому – сотрудничество и монголами и непримиримое противостояние католическому западу. Фактически, Александр в своей внешней, внутренней политике и военной деятельности просто копировал своего отца – ледовое побоище фактически является копией битвы на Омовже 1234 г., походы Александра против Литвы в точности повторяют походы его отца, совпадают даже места битв с литовцами, как под копирку с похода Ярослава 1228 г. проведен в 1256 – 1257 гг. зимний поход через финский залив против еми. Все то, что делал Александр, и что принесло ему великую посмертную славу и любовь потомков (совершенно заслуженные), все эти дела начинал делать его отец.
В особую заслугу Ярославу можно поставить то, что, столкнувшись с ураганом монгольского нашествия, он не растерялся, не допустил на своей земле анархии, безвластия. Его труды, направленные на восстановление и возрождение Владимиро-Суздальской земли не оценены до конца потомками, а ведь именно из этой земли позже родилась и выросла современная Россия.
