Взаимодействие русских, англичан и французов с коренным населением территорий, попавших в орбиту их экспансии, на практике далеко не всегда соответствовало тем идеальным схемам, которые создавались теоретиками и идеологами экспансии и колониализма, и отвечало тем исходным установкам, которые формулировали власти метрополий. Это было обусловлено множеством причин как «европейского», так и «аборигенного» свойства. В результате взаимодействия представителей двух сообществ часто принимали форму столкновений абсолютно не понимающих друг друга сторон. И те и другие при этом несли моральные и физические потери, однако в итоге безусловно сильнейшая в техническом и военном (хотя и не всегда в количественном) отношении европейская сторона брала верх, а аборигенам приходилось либо принимать навязываемые им правила игры, либо (пока это было возможно) пытаться как-то изолироваться от белых.
В Сибири, русские стремились привести аборигенов в первую очередь в «ясачный платеж» (ясак – налог PapaSilver). Это подразумевало не только собственно уплату дани, но также принесение присяги-шерти о том, что «иноземцы» признают себя подданными царя, а также выдачу русским заложников-аманатов, которые должны были служить гарантией того, что их соплеменники впредь будут покорны русским и станут регулярно вносить установленный им ясак.
Конечно, русские были не прочь добиться всего этого наиболее легким, мирным и безболезненным путем. В наказах и других официальных документах неоднократно повторялась известная фраза о том, что «приводить по государеву царскую высокую руку» аборигенов и «ясак на государя имать» следует «ласкою, а не жесточью». Аккуратных плательщиков ясака полагалось поощрять подарками и угощением.
По сути, если аборигены отказывались давать ясак, то русские начинали с ними войну, которая в соответствии с местными условиями велась в «партизанском» стиле, в форме стычек, набегов,карательных операций и т. п. Иногда эти войны оказывались скоротечными — было достаточно одного приступа или просто военной демонстрации, а иногда затягивались на годы и даже десятилетия. Так, когда отряд Петра Бекетова пришел на земли бетунских якутов и пытался донести до них «государево жалованное слово», то получил отказ. Их князец Ногуй «государское величество ни во что почал ставить и неподобные словеса почал говорить про государское величество». Однако уже после первого столкновения с казаками, князец согласился дать царю ясак176. В то же время столкновения русских с енисейскими кыргызами продолжались с перерывами около ста лет (с начала XVII до начала XVIII в.), а упорная борьба русских с чукчами шла вплоть до середины XVIII в., причем сломить сопротивление последних силой русским так и не удалось.
В войнах с аборигенами русские (так же как англичане и французы) достаточно часто эффективно использовали в своих интересах вражду отдельных народов, кланов, родов и т. п. Это, безусловно, облегчало подчинение «иноземцев», с одной стороны, тем, что они были разобщены и действовали, как правило, изолированно друг от друга; а с другой, тем, что у русских подчас появлялись весьма ценные союзники, хорошо знакомые с местными условиями. Так, некоторые ханты участвовали в походах на ненцев, юкагиры и тунгусы — на коряков, коряки — на чукчей и т. д.
В целом вплоть до начала XVIII в. политика московских властей по отношению к аборигенам, приведенным в ясачный платеж, состояла как бы из нескольких пластов. Прежде всего официально в ней декларировался патернализм — воеводам предписывалось по отношению к аборигенам «береженье и ласку держать великую, чтоб им в таком дальном месте нужи и тесноты никоторые не было». Следующим моментом было «невмешательство» во внутренние дела ясачных «иноземцев». Вплоть до начала XVIII в. власти не стремились без особой необходимости каким-либо образом насильственно нарушать их привычный жизненный уклад, менять чтолибо в их общественном строе, обычаях и традициях.
Следующая характеристика политики и отношения русских к аборигенным сообществам — высокая степень безразличия к разным элементам быта, культуры, верований и прочих этих самых сообществ. Русские в XVII в. в целом не воспринимали представителей сибирских народов как «дикарей» и соответственно не ставили себя выше их в «цивилизационном» плане. Как отметил еще в начале XX в. В. И. Иохельсон, русские «довольно умеренно высказывали сознание своего расового превосходства над туземцами, которое у других белых существовало в гораздо более преувеличенном размере. Они в общем не относились презрительно к сибирским туземцам... »
Аборигены регулярно жаловались на то, что русские насильно забирают у них женщин («баб у них емлют силно»). Исследователи подтверждают, что в 1670-80-е годы 10% всех юкагирских женщин репродуктивного возраста жили среди русских (есть предположение, что в 1640-50-е годы этот показатель мог доходить до 20%). Однако это также свидетельствует о том, что русские позитивно относились к смешанным союзам (пусть далеко не все они были «официальными»). Дети от них в большинстве случаев считались русскими, а не «ясачными инородцами» и, как правило, наследовали социальный статус своих отцов (верстались в службу и т. п.).
Естественно, что поведение русских по отношению к «иноземцам» не везде было одинаковым. Наиболее одиозным оно было в самых отдаленных районах —на востоке и севере. Как писал Н. А. Фирсов, «чем дальше на северо-восток, тем больше разыгрывался произвол служилых людей, направляясь не только против собственности, но и личной свободы, чести и даже жизни инородцев». Действительно, здесь достаточно вспомнить, что на Камчатке в первые десятилетия XVIII в. русские служилые люди и казаки фактически превратили значительную часть аборигенов в рабов и эксплуатировали их самым жестоким способом.
В Петровскую эпоху в России наряду с утилитарно-практическим интересом к аборигенам Северной Азии появляются первые ростки научного интереса, а также элементарного любопытства. В частности, сам царь-реформатор неоднократно требовал присылки не только сибирских диковинок, но также «шаманов, которые бы совершенно шаманить умели», и при этом предписывал «велеть, что им к шаманству надобно взять с собою».
Коренные жители Нового Света отнеслись к высадке первых английских и французских колонистов в целом достаточно доброжелательно или, по крайней мере, нейтрально. Каких-либо попыток воспрепятствовать высадке европейцев или строительству их первых поселений индейцы в большинстве случаев не предпринимали. В некоторых случаях помощь индейцев в буквальном смысле спасала пионеров от голодной смерти — в частности, такое было несколько раз на заре истории Вирджинии и Нового Плимута.
Однако, вскоре после того как поселенцам удалось «встать на ноги», между ними и «краснокожими» в ряде точек Североамериканского континента стали происходить конфликты и столкновения. Наиболее напряженная ситуация складывалась в английских приатлантических колониях. В своем большинстве английские поселенцы изначально относились к индейцам, с одной стороны, с презрением и высокомерием, а с другой, с очень большим недоверием, подозрительностью и враждебностью. Эти последние черты они приписывали и отношению индейцев к белым. Причем дело не менялось даже тогда, когда «краснокожие» вели себя подчеркнуто мирно и дружелюбно.
Большинство английских поселенцев негативно и с отвращением относились к самым разным сторонам жизни индейцев. Это касалось и их верований, их моральных норм, их представлений об одежде, их поведения и т. д. Как отметил У. Джекобе, индейцев часто описывали как людей развращенных, наделенных животными инстинктами, нечестивых мошенников, которые живут в грязи и едят отвратительную пищу. Колониальные же власти абстрактно считали, что индейцы в будущем, конечно, должны обратиться в христианство и кардинальным образом изменить свой образ жизни: выучить английский язык, начать носить европейскую одежду, заняться оседлым земледелием, перейти к моногамии и т. д., т.е. по сути, превратиться в англичан. Пока же индейцы должны были, во-первых, «не мешать» колонистам — ни коим образом не препятствовать их деятельности; во-вторых, помогать им или, лучше сказать, служить для них подспорьем — поставлять нужные англичанам товары (от продовольствия до рабов), безропотно уступать им свои земли, в случае необходимости защищать их от врагов и т. п .
Уже эти первые конфликты вскрыли всю сложность и трагизм складывавшейся ситуации. Вряд ли можно говорить о том, что у английских поселенцев на Атлантическом побережье в тот момент имелся какой-то четкий план уничтожения индейцев, оказавшихся в зонах наиболее интенсивной колонизации, или их вытеснения оттуда. Однако объективно специфика развития колонизационного процесса в этой части Английской Америки практически не оставляла шансов на то, что «бледнолицым» и «краснокожим» удастся найти какой-либо способ взаимодействия, который позволил бы им сосуществовать в пределах достаточно ограниченной территории. И в Новой Англии и в Вирджинии и в других приатлаитических колониях жителей с каждым десятилетием становилось все больше, соответственно им было нужно все больше земли, свободной от чьего-либо присутствия .
Свою роль в «очищении» земель Североамериканского континента от индейцев играли занесенные европейцами болезни и алкоголь. Колонисты, особенно новоанглийские пуритане, рассматривали вымирание аборигенов как проявление Божественной воли — «Бог покончил с этим спором [«бедлолицых» и «краснокожих»], наслав на индейцев оспу», а также как знак благоволения небес по отношению к их собственной деятельности.
Однако индейцы вымирали все же не так быстро, как, может быть, хотелось некоторым английским поселенцам и поэтому последним приходилось прибегать к другим способам приобретения земель аборигенов. Безусловно, англичане были не прочь достичь своих целей мирным путем. Хотя, как уже отмечалось, они в целом не признавали за индейцами каких-либо юридических прав на занимаемые теми территории, колонисты тем не менее заключали договоры о покупке de facto занимаемых аборигенами земель.
Обычно в этих документах речь шла о том, что то или иное племя уступает или продает англичанам определенную (или неопределенную) территорию за некую плату. Например, 8 февраля 1673 г. небольшой участок земли на берегу р. Дэлавер (700 акров) был с разрешения губернатора Нью-Джерси куплен у индейцев двумя частными лицами, которые дали за него пол-анкера (15,5 литра) алкоголя, два плаща, два топора, два куска сала, четыре горсти пороха, два ножа и немного краски.
В зонах интенсивной колонизации основной целью политики англичан по отношению к индейцам было обеспечение приобретения их земель или, лучше сказать, «очищения» тех или иных территорий от «краснокожих» (в более мягких или более жестких формах это происходило в Новой Англии, Вирджинии, Каролинах, Мэриленде и т.д.). На южных границах, где англичане столкнулись с испанской и французской конкуренцией, они, с одной стороны, были не прочь опереться на индейцев, а с другой, стремились не дать сделать этого своим соперникам. В то же время там, где поселенцам требовалась земля — по мере расширения ареала сельскохозяйственной колонизации, неизбежно возникали конфликты по этому поводу.
В Английской Америке в целом количество смешанных браков (или хотя бы временных союзов) белых с индейцами было невелико и отношение к ним было, скорее, негативным. Политика англичан в отношении индейцев варьировалась в зависимости от конкретной ситуации в той или иной колонии. Однако в ее основе лежало ощущение превосходства, пренебрежения и враждебности. Большинство рядовых английских поселенцев и большинство представителей колониальной элиты, определявшей эту политику, ставило себя выше «дикарей» и в то же время не считало, что этих «дикарей» можно и / или нужно стремиться какимто образом специально «поднимать» до уровня белого человека.
Безусловно, имеется множество примеров уважительного и доброжелательного отношения англичан к индейцам на уровне как индивидов, так и сообществ (в частности, до середины XVIII в. весьма достойные отношения с индейцами поддерживала квакерская Пенсильвания), однако в Английской Америке оно все же не было господствующим. Англичане использовали индейцев — как военных союзников, торговых партнеров и т. п. - в тех случаях, когда это было им нужно (и иногда это объективно шло на пользу индейцам). Однако в большинстве случаев индейцы рассматривались ими как враждебная сила и ненужная помеха.
Еще одним чрезвычайно негативным следствием появления европейцев стало распространение среди аборигенов европейского алкоголя. Правда, в Сибири это пришлось уже, в основном, не на рассматриваемый нами период (книга описывает период с 16 до18 века – PapaSilver) , а на более позднее время. Кроме того, до прихода русских некоторые народы западной и южной Сибири сами умели делать спиртосодержащие напитки и таким образом, были несколько лучше «подготовлены» к знакомству с «огненной водой» русских.
В Северной Америке алкоголь оказывал чрезвычайно сильное деструктивное воздействие на индейское общество. Как и народы Северо-Восточной Сибири, индейцы вообще не были знакомы со спиртными напитками до прихода европейцев. Отсюда — чрезвычайно сильное опьяняющее воздействие спиртных напитков на индейцев. Именно за это воздействие индейцы и ценили ту «алкогольную продукцию», которые им доставляли европейцы — обычно это был крепкий алкоголь — ром, тафия, бренди и т. п. Известно, что индейцам не нравился их вкус, однако они считали, что благодаря «огненной воде» они получают возможность общаться с духами и потусторонними силами, выйти за пределы собственного сознания и т. п. Индейцы пили именно для того, чтобы как можно сильнее напиться и полностью потерять контроль над собой.
… значительная часть индейцев быстро пристрастилась к алкоголю и всеми силами старалась его заполучить в максимально возможном количестве. Ради вожделенной «огненной воды» индейцы часто готовы были продавать последнее из имеющегося у них имущества. Стремительная алкоголизация индейских сообществ вызывала тревогу и у части самих индейцев и у некоторых белых. И те и другие обращали внимание на такие негативные последствия алкоголизации индейцев, как рост смертности (от отравления, от несчастных случаев), упадок «жизненного уровня», моральное разложение, крушение традиционных устоев и т. п. И те и другие неоднократно обращались к властям английских и французских колоний с просьбами запретить продажу спиртного индейцам.
В итоге в 1679 г. светские власти объявили о введении формального запрета на торговлю спиртным в Новой Франции, но только вне пределов французских поселений. Эта мера носила половинчатый компромиссный характер: с одной стороны, таким образом демонстрировалась поддержка благих устремлений церкви, а с другой, торговцам предоставлялась легальная возможность для ведения своего бизнеса. В целом следует отдать должное французским священнослужителям, которые весьма упорно боролись с алкоголизацией индейцев.
Что же касается бизнеса, то следует признать, что, несмотря на все периодически возникавшие угрозы небесных и земных кар, он функционировал и был чрезвычайно прибыльным. При определенной удаче всего за один бочонок бренди можно было выменять такое количество пушнины, которое стоило в 75 раз дороже этого бочонка! В Английской Америке ситуация очевидно была более серьезной, поскольку там алкоголь продавался индейцам без каких-либо ограничений. Алкоголь использовался англичанами не только как ходовой товар, но и как средство воздействия, на индейцев в нужном для «бледнолицых» ключе. Известно, что многие сделки о так называемой продаже или уступке индейских земель и в колониальный период (да и позднее) нередко заключались вождями под сильным воздействием алкоголя.
Из книги Акимова Ю.Г. "Северная Америка и Сибирь в конце XVI-середине XVIII в."
