Великий русский ученый Иван Петрович Павлов (1849-1936), проживший необыкновенно долгую и плодотворную жизнь во славу русской науки, с младенческих лет был воспитан в православном духе. Российская Академия Наук удостаивает Павлова звания члена-корреспондента в 1901 году, а с 1907 года он становится академиком. В 1904 году научные заслуги русского физиолога были признаны всем миром: Павлов удостоен Нобелевской премии за многолетние исследования механизмов пищеварения, и он стал первым русским лауреатом.
Иван Павлов в Императорской Военно-медицинской академии, 1913 год
Без всякого сомнения академик Павлов был самым "безбашенным" ученым в мире. Он нахально критиковал "красную" власть, которая без малейших угрызений совести уничтожала в огромных количествах гораздо более молчаливых россиян, чем шумный Павлов. Почему не трогали Павлова? Вряд ли Нобелевская премия была надежной защитой, скорее всего была конкретная команда с самого "верха": "не трогать". А Павлов понял это и наглел не по дням, а по часам. При "красных" Павлов вплоть до своей кончины руководил Институтом физиологии АН СССР. По рассказам очевидцев, академик Павлов являлся на советские официальные приемы с полным "иконостасом" царских наград и орденов. В праздничные дни церковного календаря на дверях его лаборатории красовалась записка "Закрыто по случаю праздника Святой Пасхи". В воспоминаниях Романа Гуля приведен рассказ советского писателя Федина о мятежном академике, "который "единственный во всем Союзе" открыто не признавал Советскую власть и не стеснялся об этом говорить с кафедры".
Трудно даже представить это, но он (возможно, первым в мире) вполне справедливо назвал большевиков - "фашистами". Письмо академика Павлова в Совнарком: "Революция застала меня почти в 70 лет. А в меня засело как-то твердое убеждение, что срок дельной человеческой жизни именно 70 лет. И потому я смело и открыто критиковал революцию. Я говорил себе: "чорт с ними! Пусть расстреляют. Все равно, жизнь кончена, а я сделаю то, что требовало от меня мое достоинство". На меня поэтому не действовали ни приглашение в старую чеку, правда, кончившееся ничем, ни угрозы при Зиновьеве в здешней "Правде" по поводу одного моего публичного чтения: "можно ведь и ушибить..." Теперь дело показало, что я неверно судил о моей работоспособности. И сейчас, хотя раньше часто о выезде из отечества подумывал и даже иногда заявлял, я решительно не могу расстаться с родиной и прервать здешнюю работу, которую считаю очень важной, способной не только хорошо послужить репутации русской науки, но и толкнуть вперед человеческую мысль вообще. Но мне тяжело, по временам очень тяжело жить здесь – и это есть причина моего письма в Совет. Вы напрасно верите в мировую пролетарскую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: "да здравствует мировая социалистическая революция, да здравствует мировой октябрь". Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было.
Ведь только нашим политическим младенцам Временного Правительства было мало даже двух Ваших репетиций перед Вашим октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас и, конечно, вовремя догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались и пользуетесь Вы – террор и насилие. Разве это не видно всякому зрячему! Сколько раз в Ваших газетах о других странах писалось: "час настал, час пробил", а дело постоянно кончалось лишь новым фашизмом то там, то сям. Да, под Вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир, исключая могучий англо-саксонский отдел (Англию, наверное, американские Соединенные Штаты, вероятно), который воплотит-таки в жизнь ядро социализма: лозунг – труд как первую обязанность и достоинство человека и как основу человеческих отношений, обеспечивающую соответствующее существование каждого – и достигнет этого с сохранением всех дорогих, стоивших больших жертв и большого времени, приобретений культурного человечества. Но мне тяжело не оттого, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а оттого, что делается у нас и что, по-моему мнению, грозит серьезною опасностью моей родине. Во-первых то, что Вы делаете есть, конечно, только эксперимент и пусть даже грандиозный по отваге, как я уже и сказал, но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды – и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом. Во-вторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни.
Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком, без пропусков, со всеми ежедневными подробностями – это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь вырастающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и бесчисленными учеными и учебными заведениями. Когда первая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства. Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нее. Не один же я так чувствую и думаю?! Пощадите же родину и нас".
Академик Иван Павлов. Ленинград 21 декабря 1934 г.
Разумеется, власти было наплевать на призывы и увещевания великого ученого. Хоть не расстреляли, и то спасибо. С другой стороны, он ведь не дожил до 1937 года, когда даже крупных ученых расстреливали сотнями...
Чтобы хоть как-то противостоять наглому троллингу Павлова большевистские пропагандисты придумали театральную постановку пьесы, в которой речь шла об успешном перевоспитании ученого с "антисоветскими взглядами". Ученый по ходу пьесы "осознает ошибки" и в финале произносит : "Я несу в своем сердце самую горячую, самую преданную любовь к Сталину и его делу..." В редактировании этой пьесы принимал участие сам Сталин, однако постановка произвела впечатление на кого угодно, кроме самого Павлова. Он так и умер «антисоветчиком». Крепкий духом был мужик, что и говорить.
Наверное, излишне напоминать, что именно академик Павлов послужил прообразом профессора Преображенского из знаменитой сегодня повести "Собачье сердце" М.Булгакова.
