Во второй русской – Февральской революции переплелись не только разные внутренние факторы, но и несколько внешних тенденций, отражавших экономические и геополитические интересы тех или иных мировых групп влияния, общим для которых было стремление максимально обессилить Россию, а то и раздробить ее.

Влияние Америки объективно важнейшее уже потому, что Соединенные Штаты, формально не участвуя в войне до апреля 1917 года, были ее главными сценаристами и режиссерами. И основной причиной Первой мировой стали не сформировавшиеся англо-германские противоречия, а потенциально обостряющиеся в будущем американо-германские противоречия по всему спектру проблем. Вторым же членом двуединой глобальной задачи США в Первой мировой и после нее был перевод послевоенного развития России на рельсы интересов Америки. Соответственно заокеанский след в событиях 1917 года в России намного значительнее, чем это обычно представляется. Более того, роль США во внешнем заказе российской элите февральского верхушечного переворота была скорее всего вообще определяющей.

Прогнозы и их реализация


К началу ХХ века мировая ситуация складывалась так, что основную угрозу планам Америки, а точнее, наиболее космополитических кругов мировой элиты представляла в реальном масштабе времени Германия, а в среднесрочной исторической перспективе – союзная ей Россия. Поэтому надо было стравить две державы, руками русских обессилить немцев, руками немцев – русских, в целом руками европейцев обессилить Европу, чтобы подчинить ее влиянию Америки. А заодно подчинить и Россию, лишив ее перспектив суверенного развития. Цель достигалась только войной в Европе. Что и было сделано в обеспечение интересов США. С лета 1914 года началось противостояние держав Антанты и Тройственного союза, а США были формально нейтральными. Лишь в апреле 1917-го Штаты пришли в Европу, формально – как союзники Антанты, а на деле – как агрессоры. Мудрый Шарль-Морис Талейран за сто лет до этого предупреждал: «На Америку Европа всегда должна смотреть открытыми глазами и не давать никакого предлога для обвинений или репрессий. Америка усиливается с каждым днем. Она превратится в огромную силу, и придет момент, когда перед лицом Европы, сообщение с которой станет более легким в результате новых открытий, она пожелает сказать свое слово в отношении наших дел и наложить на них свою руку. Политическая осторожность потребует тогда от правительств старого континента скрупулезного наблюдения за тем, чтобы не представилось никакого предлога для такого вмешательства. В тот день, когда Америка придет в Европу, мир и безопасность будут из нее надолго изгнаны».

Так оно и вышло – по Талейрану, а также и по Энгельсу. 15 декабря 1887 года он написал в Лондоне слова, которые Ленин назвал через тридцать лет пророческими. «Для Пруссии-Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы война невиданного ранее размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите, крах старых государств и их рутинной государственной мудрости – крах такой, что короны дюжинами валяются на мостовой. Такова перспектива, если доведенная до крайности система конкуренции в военных вооружениях принесет наконец свои неизбежные плоды. Вот куда, господа короли и государственные мужи, привела ваша мудрость старую Европу».

Энгельс ошибся в определении лишь, так сказать, демиурга будущей всемирной войны – в действительности им стала не Германия, а Америка. Однако промашка классика марксизма вполне извинительна. Во времена Энгельса суть феномена Америки как новой цитадели мирового элитарного космополитизма еще не проявилась так ясно, как после окончания империалистической войны, после Парижской «мирной» конференции 1919 года, после американских планов Дауэса и Юнга по превращению капиталистической Европы в системного клиента США.



О том, как янки готовились к первому акту захвата господства над миром, давно надо бы написать объемную книгу. Здесь сообщу лишь, что уже в 1910 году в США началась работа по коренной реорганизации армии. Американский военно-морской флот, оснащенный новейшими линкорами, еще ранее заявил претензии на мировое лидерство, а теперь наступало время для сухопутных вооруженных сил. В июне 1912-го особое совещание начальников отделов военного ведомства во главе с министром Стимсоном и офицеров Генерального штаба под началом генерала Вуда обсудило проект создания армии, способной противостоять армии любой европейской державы («История Первой мировой войны 1914–1918». М., «Наука», т. 2, стр. 301).

Зачем Америке, официально стоявшей тогда на позициях «изоляционизма», была нужна такая армия, если сухопутная агрессия против США невозможна? Конечно же, для будущей системной агрессии в Европу, юридически оформленной как «союзничество». Параллельно не только не исключался, но и предполагался силовой диктат США по всему миру.

Знания одного вышеприведенного факта достаточно для того, чтобы отправить в мусорную корзину все псевдоисторические опусы, уверяющие, что Америка-де «вынуждена» была вмешаться в европейский конфликт лишь после того, как возникла «угроза демократии в Европе». В начале ХХ (как, впрочем, и XXI) века нельзя было даже и помыслить о том, что какая-то европейская держава отправится через океан завоевывать Соединенные Штаты. Зато вполне можно было представить себе такое развитие событий, когда армия США отправится в Европу, чтобы в полном соответствии с прогнозом Талейрана изгонять из Старого Света мир и безопасность.

Так ведь оно и произошло!

При этом Ленин, например, принимая в расчет вступление США в войну, понимал суть ситуации и без Талейрана, но также и то, что влияние Штатов в России не станет значащим только в том случае, если проамериканские политики будут изгнаны с ее арены. Таких в России хватало, и это было одной из проблем, не учитывать которую национально мыслящий лидер не мог. Кардинально проблему решала социальная революция, которая объективно оказывалась и глубоко национальной постольку, поскольку лишь она выводила Россию из сферы влияния любого капитала, включая американский. А последний в Россию за время войны проник уже значимо, рассчитывая и на много большее.

Uncle Sam и мисс Russia

О планах США в отношении России начала ХХ века документально известно не так уж и много, но кое-что постепенно раскрывается. И обнаруживается вполне зловещий характер этих планов. С конца XIX века в Россию активно внедрялся французский, английский, бельгийский и германский капитал, а доля американского оказывалась при дележке российского пирога очень уж непропорциональной аппетитам США. Долее терпеть такую «несправедливость» Uncle Sam не мог, и уже в 1912 году Америка по объему своего экспорта в Россию – как сообщает историк-американист Р. Ш. Ганелин, оставила позади Англию и уступала лишь Германии. К лету 1914 года в Россию ввозилось американских товаров более чем на 100 миллионов долларов в год, то есть более чем на 200 миллионов рублей. Для сравнения: государственный бюджет Российской империи составлял в 1913 году 3 миллиарда 436 миллионов рублей.

Но лиха беда начало! В 1913-м по инициативе США в Москве была учреждена Русско-Американская торговая палата. А летом 1914 года – еще до войны царское правительство заявило об отказе продлевать русско-германский торговый договор, срок которого истекал в 1916-м. И сразу же – 23 июня 1914 года бывший американский посол в России Кертис Гульд, выступая в Бостонской торговой палате, предложил сделать Россию рынком для промышленности США, равным по своему значению Латинской Америке.

Сравнение было вполне знаковым – Штаты возымели желание сделать из России одну огромную «банановую» республику, но – без бананов. Расчет был, кроме прочего, на вытеснение с российского рынка немцев, и, зная это, нетрудно предположить, что уже одними этими планами можно объяснить стремление США развязать мировую войну.

С началом войны США усилили экономическую экспансию, которая и до того стала принимать формы, в перспективе угрожавшие независимости России. Достаточно сказать, что будущий президент США (с 1929 по 1933 год) Герберт Кларк Гувер (1874–1964) – мультимиллионер уже перед Первой мировой был пайщиком ряда акционерных обществ в России, внедрялся в нефтедобывающую промышленность. Гувер основал Русско-Азиатское общество для хищнической эксплуатации лесных и минеральных богатств Урала. Он был также владельцем синдиката по разработке цветных металлов на Алтае и под Нерчинском. После Октября 1917 года все российские предприятия Гувера были национализированы, и он, естественно, стал одним из организаторов Гражданской войны и иностранной интервенции. В 1931-м в интервью корреспонденту газеты «Сан-Франциско ньюс» Гувер заявил: «Сказать по правде, цель моей жизни состоит в том, чтобы уничтожить Советский Союз». В 1938 году он встречался с Гитлером, а в 1949-м был одним из инициаторов создания блока НАТО.

Пример Гувера оказался исторически особо ярким, но он был, конечно же, не единичным. Вашингтонский агент российского Министерства торговли и промышленности К. Ю. Медзыховский имел все основания писать министру С. И. Тимашеву об удивительном увлечении американцев целиком завоевать русский импортный рынок.

Интересна в этом отношении фигура шведского (точнее, международного) банкира Олафа (Улофа) Ашберга (1877–1960), родившегося в семье еврейских выходцев в Швецию из России Германа Аша и Рашели Шлоссберг (откуда и произошла принятая их сыном фамилия Ашберг). В ходе Первой мировой войны Ашберг стал связующим звеном между российским Министерством финансов и банком Моргана «Гаранти траст компани оф Нью-Йорк».

«Гаранти траст» был учрежден в 1864-м и, будучи вотчиной Морганов, был связан также с группами Меллона и Гарримана. За время с 1904 года до окончания Первой мировой войны депозиты «Гаранти» выросли в десять раз, что само по себе свидетельствует о масштабах вовлечения этого мощного банка, финансовой империи по сути, во все предвоенные и военные комбинации и профиты. К 1920 году депозиты «Гаранти траст» составляли 690 миллионов долларов – активы по тем временам умопомрачительные, позволявшие реализовывать любые проекты по экономической и политической экспансии, поглощению банков, завоеванию рынков и т. д.

Описанием антироссийских махинаций и ловких провокаций Уолл-стрит во время Первой мировой войны можно занять не одну страницу, однако рамки статьи вынуждают лишь в двух словах сообщить: к деликатным операциям был подключен и «темный кардинал» Витте, российские журналисты в целях «пиара» Штатов подкупались на корню, американцы поставили дело так, что нехватка золота в США в начале войны уже в 1915 году сменилась золотыми потоками, обусловленными военными заказами из России. Страна, имевшая прекрасные артиллерийские традиции не только в чисто войсковой сфере, но и в науке, в сфере разработки и производства вооружения, во время Первой мировой войны перекачивала огромные средства за океан. Этот факт настолько поразителен и необъясним (или наоборот – очень легко объясним?), что приведу – без комментариев – свидетельства военного историка Е. З. Барсукова и генерала А. А. Маниковского.

Барсуков в труде «Артиллерия русской армии (1900–1917)» констатировал следующее: «Россия влила в американский рынок 1 800 000 000 золотых рублей и притом без достаточно положительных для себя результатов. Главным образом за счет русского золота выросла в Америке военная промышленность громадного масштаба, тогда как до мировой войны американская военная индустрия была в зачаточном состоянии. Ведомства царской России, урезывая кредиты на развитие русской военной промышленности, экономили народное золото для иностранцев. Путем безвозмездного инструктажа со стороны русских инженеров созданы в Америке богатые кадры опытных специалистов по разным отраслям артиллерийской техники».

А. А. Маниковский в классическом исследовании «Боевое снабжение Русской армии в 1914–1918 годах» повторил ту же мысль: «Без особо ощутительных для нашей армии результатов в труднейшее для нас время пришлось влить в американский рынок колоссальное количество золота, создать и оборудовать там на наши деньги массу военных предприятий, другими словами, произвести на наш счет генеральную мобилизацию американской промышленности, не имея возможности сделать того же по отношению к своей собственной».

Сегодня, в начале XXI века, в это просто не верится – в начале ХХ века русские создавали Америке военную промышленность и выступали за океаном инженерными учителями янки. Однако надо учитывать, что из всех отраслей военного дела именно артиллерийское было традиционно развито в России не только не хуже, а пожалуй, даже лучше, чем в других странах. Но английские и французские инженеры были с избытком востребованы у себя дома, как и нейтральные шведские, а русским инженерам-артиллеристам пришлось, как видим, работать на дядю, а точнее – на Дядю Сэма.

Особую пикантность ситуации придавало то обстоятельство, что пресловутый Uncle Sam завлекал в свои сети простушку мисс Russia, будучи формально вне войны – ведь до апреля 1917 года Соединенные Штаты сохраняли нейтральный статус.

Совместная работа на упреждение

Когда в январе 1917 года президент пока «нейтральных» США Вильсон усилил «пацифистскую» риторику в своих выступлениях, Ленин – еще из Швейцарии сразу же откликнулся статьей «Поворот в мировой политике», опубликованной в № 58 газеты «Социал-демократ» за 31 января 1917 года.

Он писал: «Содрать при помощи данной войны еще больше шкур с волов наемного труда, пожалуй, уже нельзя – в этом одна из глубоких экономических основ наблюдаемого теперь поворота в мировой политике. Нельзя потому, что исчерпываются ресурсы вообще. Американские миллиардеры и их младшие братья в Голландии, Швейцарии, Дании и прочих нейтральных странах начинают замечать, что золотой родник оскудевает, в этом источник роста нейтрального пацифизма...»

Точно предвосхищая будущую ситуацию в России, Ленин в той же статье отмечал: «Возможно, что сепаратный мир Германии с Россией все-таки заключен. Изменена только форма политической сделки между двумя этими разбойниками. Царь мог сказать Вильгельму: «Если я открыто подпишу сепаратный мир, то завтра тебе, о мой августейший контрагент, придется, пожалуй, иметь дело с правительством Милюкова и Гучкова, если не Милюкова и Керенского. Ибо революция растет и я не ручаюсь за армию, с генералами которой переписывается Гучков, а офицеры которой из вчерашних гимназистов. Расчет ли нам рисковать тем, что я могу потерять трон, а ты можешь потерять хорошего контрагента?». «Конечно, не расчёт», – должен был ответить Вильгельм, если ему прямо или косвенно была сказана такая вещь…»

Царская Россия и впрямь могла из войны выпасть, разрушая планы США. И поэтому вскоре в Петрограде начались события, определенные позднее как Февральская революция. По сей день спорят (и ныне даже горячее, чем раньше): чем был Февраль 1917 года – революцией или спецоперацией? А ведь ответ на этот вопрос очевиден: со стороны правых заговорщиков, курируемых англичанами в интересах США, это была спецоперация, а со стороны народных масс России – революция. Но и с фактором масс все было не так просто.

Порой пытаются объяснять Февраль 1917 года как стихийный взрыв, вызванный нехваткой продовольствия в Петрограде. Однако сама эта нехватка была спровоцирована вполне определенными кругами в верхах. И замышлялся российский Февраль, и начинался он как верхушечный переворот, хотя наиболее трезвые заговорщики понимали: режим прогнил настолько и создано такое количество внутренних проблем, что удержать ситуацию в рамках чисто дворцового переворота вряд ли удастся. Поэтому, как можно предполагать, «партитура» Февраля 1917 года была сразу расписана на два голоса – буржуазный «кадетско-октябристский» и «социалистический» эсеро-меньшевистский.

Буржуазные либералы явно заранее обговорили планы с представителями соглашательских «социалистических» партий – с меньшевиками из РСДРП и эсерами. За «социалистами» закреплялись функции удержания «черни» в рамках политической, а не социальной революции, к которой давно призывали Ленин и большевики. Причем не стоит забывать о 1905 годе, подозрительном по связям эсеров и меньшевиков с элитарными кругами США. С тех пор эта связь могла лишь усилиться и наверняка усилилась, и не случайно первый – эсеро-меньшевистский Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, созданный в ходе февральского переворота 1917 года, сразу же солидаризировался с Временным правительством на почве «революционного оборончества» и продолжения войны с германским блоком.

По некоторым оценкам еще советского времени, в дни Февраля в Петрограде находились 2500 большевиков, около 500 эсеров, 150–400 межрайонцев, 120–150 меньшевиков-интернационалистов… Даже если число первых завышено, все равно можно говорить об их численном перевесе, который и близко не был отражен в начальном составе Петросовета. Это лишний раз позволяет предполагать, что только эсеры и меньшевики были готовы к событиям, потому как были заранее задействованы элитарными заговорщиками в начинающейся игре российских верхов и их иностранных патронов.

Версия подготовки именно Штатами российского Февраля никогда – автор в этом убежден глубоко – не будет подтверждена документально. Но это не означает ее ложности. Вряд ли когда-либо в каких-то архивах (включая официально не существующие) обнаружатся расписки лидера эсеров Виктора Чернова, «трудовика» Александра Керенского, меньшевика Карло Чхеидзе и т. д. в получении долларовых субсидий. Деятельность подлинных агентов влияния не документируется – так было в феврале 1917-го, так было в августе 1991-го.

Уже через много лет после событий Керенский писал: «Здесь не место для подробного рассказа, как был создан Совет, однако хотел бы подчеркнуть, что его первый Исполнительный комитет был сформирован не на основе выборов, а просто на основе кооптации (кого и кем? – С. Б.). К вечеру его состав, куда первоначально вошли социалисты-революционеры и меньшевики, расширился за счет представителей народных социалистов и трудовиков. Большевики в создании Совета никакого участия не приняли и даже отнеслись к нему враждебно (точнее, настороженно. – С. Б.), поскольку существование его, видимо, не входило в их планы. Впрочем, ближе к ночи… в Исполнительный комитет вошли Молотов, Шляпников и еще один или два их представителя».

В свете сказанного все выстраивается вполне определенным образом, и именно логический анализ убеждает в том, что решающий «американский» след в подготовке верхушечного февральского переворота 1917 года не версия, а реконструкция событий. Российские либералы и генералы подготовили отречение Николая II по алгоритму, заданному бриттом Бьюкененом, но реализованному по заказу не столько Лондона, сколько Вашингтона. Результатом стало то, что в феврале был свергнут царизм, а в апреле Соединенные Штаты Америки объявили войну Германии, став официальным союзником Антанты и, следовательно, также и России – уже не царской, а «демократической». Такая Россия к моменту вступления США в войну была нужна и англо-французам, но прежде всего – Соединенным Штатам. Подробнее об этом еще будет сказано.

«После этого» очень часто означает «вследствие этого», однако в нашем случае уместно переставить предпосылку и результат. Американский Апрель 1917 года стал вопреки нормальным причинно-следственным связям системной предпосылкой российского Февраля 1917 года. Российский Февраль случился постольку, поскольку был нужен для реализации американского Апреля.

Штаты признали Временное правительство немедленно. Лишь на первый взгляд это выглядело странно: антицарский переворот курировал Лондон, а первым официально одобрил Вашингтон. Но для тех, кто знал подоплеку происходившего, ничего удивительного здесь не было. Янки даже накануне вступления в войну предпочитали на людях изображать «изоляционистов» и «нейтралов», действуя без особой огласки своей руководящей роли. Но в критический момент США всегда были готовы показать Who is who, то есть кто в «лавке» хозяин.

Русский февральский переворот окончательно расчистил путь для американского Апреля – 6 апреля 1917 года «нейтральные» до этого США вступили в войну на стороне Антанты. Президент Вильсон незадолго до этого был переизбран на второй срок под лозунгом: «Он не дал нас втянуть в войну», но как раз Вильсон-то и готовил эту войну, и привел к ней американскую электоральную «скотинку».

Надо сказать, что к 1917 году в России накопилось немало как явных, так и скрытых проамериканских лоббистов, официальных и неофициальных политических агентов, профессиональных разведчиков и представителей частного капитала, впрочем, прочно сращенного с государственным аппаратом США. Любопытна и показательна в этом смысле фигура профессора Чикагского университета Сэмюэля Нортропа Харпера (1882–1943).

Он посвятил изучению России более четырех десятилетий из шести прожитых. Во время Первой мировой фактически выполнял в России функции доверенного лица американского правительства, в частности агента Госдепартамента США, не сойдя, к слову, с этой стези и после Октября 1917 года. К России Харпер относился с искренним интересом и ярым антисоветчиком не был. В 1945-м в США вышли посмертные его мемуары The Russia I believe in («Россия, в которую я верю»), изданные в СССР в 1962 году ограниченным тиражом. По поводу вступления США в войну Харпер (через 20 лет после событий) написал: «К середине апреля мы уже участвовали в войне, и несомненно, вступление Америки в войну было облегчено русской революцией. Трудно было использовать лозунг «Война за демократию», если бы в России сохранялся царизм».

Эта цитата содержит в себе многое…

Во-первых, она позволяет четко увидеть связь двух событий – русского Февраля 1917 года и американского Апреля 1917 года. Собственно, об этом ранее говорилось – при сохранении у власти царя Николая II был велик риск быстрого сворачивания им войны, и уже это программировало переворот в Петрограде.

Во-вторых, в свете позднего полупризнания Харпера резонно еще раз задаться вопросом: ради кого его петроградские знакомцы устраивали в России переворот? Ради европейской Антанты или заокеанских Штатов?

Безусловно, замена Николая II и его окружения, подумывающих о сепаратном мире с немцами и сильно дискредитированных в глазах общества, группой близких к союзникам либералов была выгодна и необходима европейской Антанте. Но также верно и то, что милюковы и бьюкенены устраивали переворот в России в феврале в том числе и для того, чтобы облегчить Соединенным Штатам вступление в войну в апреле. Из сообщения Харпера документально вытекает, что элитарный российский Февраль и впрямь связан с заокеанским Апрелем 1917 года куда более тесно, чем считают.

А то, что союзником Англии и Франции до февральского переворота была царская Россия, позволяет уверенно предположить: Америка инициировала февральский переворот в первую голову – еще в большей мере, чем англичане. К весне 1917 года Америке пора было подключаться к войне открыто – как ее прямой участнице. И «демократической» элите США очень не хотелось иметь в союзниках царя. Это и зафиксировал Сэмюэль Харпер в своих мемуарах.

Самодержавие в России само по себе было для республиканско-демократической Америки крайне неудобным фактом. Еще более осложняло возможный политический «союз» США и России то, что за океаном не один год вовсю мусолился «еврейский вопрос» в его российском аспекте… На языке у газетчиков и политиков постоянно были напоминания о еврейских погромах, за которые-де ответственен проклятый царизм. Здравый смысл, которого Америке было не занимать, подсказывал, что если нечто мешает двигаться по намеченному пути, то вернее всего убрать это нечто с дороги. Вот царизм и убрали с пути Америки к официальному участию в войне, как некстати попавший под ноги камень. Встретившись с послом Временного правительства Борисом Бахметевым (Бахметьевым), президент США Вильсон заявил, что теперь США и Россия – «партнеры в борьбе за демократию».

Резюмируем: свержение самодержавия было прямо заказано Антанте Америкой не в последнюю очередь для того, чтобы устранить политически неудобное препятствие для непосредственного юридического включения Соединенных Штатов в войну в Европе.

К тому же переворот вел к смуте, что Америке и требовалось для осуществления ее перспективных планов в отношении постфевральской России. Можно лишь удивляться, как мало кто у нас понял это в реальном масштабе времени – кроме большевиков, конечно. Ленин и большевики не просто точно оценивали ситуацию – они и поступили верно, поведя Россию от элитарного Февраля к Октябрю, который один мог и смог нейтрализовать угрозу превращения России в полусырьевой придаток Запада и США.