В
книге Ильи Эренбурга «Люди. Годы. Жизнь» он проходил как генерал Котов,
в Китае и Турции – как дипломат Наумов. В Западной Европе он
представлялся коммивояжером по имени Пьер. Томом он был в США, Канаде,
Мексике. Для него, аса нелегальной разведки, который за свою карьеру
сменил множество псевдонимов, надевать чужую личину было такой же
привычкой, как для человека более мирной профессии – ежедневно менять
галстуки. Он многолик в одном лице – легендарный разведчик,
генерал-майор госбезопасности Эйтингон Наум Исаакович. Начальство вешало
на него собак и ордена одновременно, он благосклонно, как вердикт
судьбы, принимал и то и другое…
ПОДВИГ ПРЕДКА
6
декабря 1899 года в белорусском захолустье, в городке Шклов, в семье
конторщика бумажной фабрики Исаака Эйтингона родился первенец. Родители,
согласно фамильной традиции, нарекли его Наумом. А все потому, что в
1812 году их предок Наум Эйтингон повторил подвиг Ивана Сусанина – завел
отряд французских солдат в непроходимые белорусские болота, где они
нашли свой конец. Перед смертью озверевшие французы казнили юного
патриота. В дальнейшем в роду шкловских Эйтингонов, чтобы увековечить
подвиг пращура всем мальчикам-первенцам давали имя Наум…
В 1912 году Исаак умер, и семья в поисках лучшей доли перебралась в
Могилев. Наум в свои неполные тринадцать лет содержал мать, двух младших
сестер и брата, давая частные уроки и составляя ходатайства и прошения.
Такое занятие перспектив не сулило, и на семейном совете было решено послать Наума на учебу в Могилевское коммерческое училище.
После
Февральской революции 1917 года Наум бросил училище и устроился
инструктором в отдел статистики городской управы, где подружился с
социалистами-революционерами. Их идеология пришлась ему по вкусу, и в
мае он вступил в их партию. Но уже в августе, разочаровавшись в местных
эсерах, которые пеклись лишь о личных благах, Наум вышел из партии и
стал работать в городском Совете рабочих и солдатских депутатов.
В
марте 1918 года, после срыва Троцким Брестского мира, германские войска
перешли в наступление по всему Восточному фронту, оккупировали Могилев и
разогнали Совет. Но в ноябре части Красной Армии (РККА) город отбили,
советскую власть восстановили, и Наум вернулся к работе в Совете…
ОСОБИСТ
В
октябре 1919 года Наум вступил в партию большевиков, и в мае 1920-го
стал уполномоченным Особого отдела Гомельского укрепрайона. Так, с
военной контрразведки началась служба Наума Исааковича Эйтингона в
советских органах госбезопасности, которым он отдал более тридцати лет
жизни.
Особый отдел ВЧК был образован в январе 1919 года под
руководством видного революционера Михаила Кедрова. Линейные особые
отделы были созданы при всех фронтах, армиях, дивизиях, а также при
губернских ЧК. Они занимались выявлением вражеской агентуры в Красной
Армии, в ее штабах, на фронтах и в тылу; боролись с саботажем и
диверсиями на железных дорогах, в продовольственных и иных организациях,
вовлеченных в оборону республики.
Поскольку в годы Гражданской
войны в РККА влилось около 40 тысяч бывших царских офицеров и генералов,
среди которых было немало белогвардейских агентов, сотрудники Особых
отделов выявляли их, тайно внедряясь в штабы Красной Армии и вербуя
осведомителей в армейских частях.
Особисты вели также разведку за
линией фронта и в ближайшем тылу, проникали в белогвардейские
организации и в штабы армий интервентов, так как в тот период в ВЧК еще
не был сформирован Иностранный отдел (ИНО), наделенный разведывательными
функциями.
Кроме прочего особисты входили в состав военных
трибуналов РККА, которые получали в производство дела об измене и
вредительстве «и о всех других преступлениях, вредивших военной
безопасности Республики».
В годы Гражданской войны особым отделам
уделялось приоритетное внимание, о чем свидетельствует тот факт, что 18
августа 1919 года решением ЦК РКП(б) начальником особого отдела ВЧК был
назначен Ф.Э. Дзержинский, оставаясь при этом председателем ВЧК.
Особый
отдел Гомельской ЧК работал в прифронтовых условиях. Его основной
задачей была борьба с бандитизмом и польским шпионажем. В мае 1921 года
гомельские чекисты, внедрив своего агента, раскрыли в городе штаб так
называемого Западного областного комитета, который структурно входил в
«Народный союз защиты Родины и свободы». Последним руководил бывший
эсеровский боевик, вдохновитель и организатор убийства великого князя
Владимира Александровича, экс-заместитель военного министра Временного
правительства Борис Савинков. Именно по его указанию в июле 1918 года в
Ярославле был поднят кровавый мятеж. После подавления мятежа Савинков
перешел на службу польской, французской и английской разведок.
Эйтингон
участвовал в операции «Крот», в результате которой в Гомеле были
арестованы около ста членов «Западного областного комитета». Тогда же
Наум лично арестовал в Минске уполномоченного «Народного союза защиты
Родины и свободы» Эдуарда Опперпута-Стауница. В 1921 году Эйтингон не
раз участвовал в ликвидации вооруженных банд Савинкова, и в октябре в
местечке Давыдовка Гомельской области в ходе боестолкновения с бандитами
получил тяжелое ранение. Из госпиталя Наум вышел лишь через полгода и в
марте 1922 года убыл в Стерлитамак, чтобы приступить к обязанностям
члена коллегии Башкирского отдела ГПУ.
РЕЗИДЕНТ
В
Башкирии Эйтингон служил до мая 1923 года, затем Центр направил его на
работу в Восточный отдел Секретно-оперативного управления ГПУ. Отдел был
призван объединить деятельность чекистов на Кавказе, в Туркестане,
Башкирии, Татарии, Хивинской и Бухарской народных советских республиках,
а также в Крыму, то есть в так называемой сфере специфической восточной
контрреволюции и шпионажа.
Из отдела Эйтингон был направлен «для
пополнения образования» на учебу в Военную академию РККА (ныне академия
им. Фрунзе М.В.), где два года овладевал военными и
общеобразовательными дисциплинами, а также иностранными языками.
По
окончании академии Эйтингона приняли в иностранный отдел ОГПУ и вскоре
назначили на должность заместителя главы резидентуры ИНО ОГПУ в Шанхае.
Туда он прибыл в конце 1925 года под прикрытием должности вице-консула с
паспортом на имя Наумова Леонида Александровича.
Через
год Эйтингон возглавил «легальную» резидентуру в Пекине, которая
действовала с позиций советского генерального консульства. В апреле 1927
года молодой разведчик получил очередное повышение по службе – стал
«резаком» – главой резидентуры в Харбине, самого крупного подразделения
ИНО ОГПУ в Китае. Харбин был его «последним окопом» на невидимом фронте в
Юго-Восточной Азии – в июле 1929 года в связи с разрывом
дипломатических отношений с Китаем его отозвали в Москву.
Остается
добавить, что в какой бы резидентуре Эйтингон ни работал во время
«китайской разведсессии», особое внимание он уделял приобретению
источников информации, обновлению сети информаторов и насыщению ее
ценными агентами. Своих сотрудников Эйтингон учил: «Если соль профессии
официанта – в чаевых, журналиста – в поиске эксклюзива, то соль
профессии разведчика-агентуриста – в вербовках. Завершив успешно одну
вербовку, он начинает думать о следующей. Ему постоянно надо кого-то
обращать в свою веру, чтобы закрома родной службы беспрерывно
пополнялись «новобранцами» – секретными агентами». И еще:
«Разведчик-агентурист, как и санитары природы, не питается падалью. Они –
хищники, заманивающие в свои капканы больных животных».
В Центре
Эйтингон недолго находился «на низком старте» и вскоре был назначен
главой «легальной» резидентуры ИНО ОГПУ в Стамбуле. Там он «сидел под
корягой» – работал под прикрытием – атташе генерального консульства
СССР…
ПРОЩАЛЬНОЕ ТАНГО В СТАМБУЛЕ
Во времена
правления Кемаля Ататюрка советской внешней разведке удалось наладить
некое подобие взаимовыгодного сотрудничества с турецкими спецслужбами.
Под руководством Эйтингона сотрудники резидентуры успешно разрабатывали
дипломатические представительства Австрии, Японии и Франции. Они
проникли в секреты этих миссий, в частности, читали почту французского
военного атташе, и без особых усилий добывали сведения о деятельности
различных групп антисоветской эмиграции – азербайджанской,
северокавказской, украинской.
Поскольку условия ведения
разведывательной работы с позиций Стамбула были исключительно
благоприятными, в середине 1928 года Центр принял решение организовать
там нелегальную резидентуру для работы по Ближнему Востоку и для
создания агентурной сети в Палестине и Сирии. По протекции Мейера
Трилиссера, в тот период начальника ИНО ОГПУ, резидентом был назначен
Яков Блюмкин, персонаж с зигзагообразной биографией.
В сентябре
1928 года Блюмкин с паспортом на имя персидского купца Якуба Султанова
прибыл в Стамбул, открыл магазин персидских ковров, нанял повара,
парикмахера, шофера и мажордома. Почувствовав, что полностью
легализовался, решил на все «сто» использовать свое «козырное»
положение: пустился в бесконечные, по пышности сравнимые с выездом
падишаха вояжи в Иерусалим, Каир, Дамаск, Париж, Берлин, Вену. Только за
один месяц его траты превзошли сумму совокупного полугодового денежного
довольствия всех сотрудников стамбульской нелегальной резидентуры.
Прибыв в конце марта 1929 года в Берлин, Блюмкин узнает, что его кумира
Льва Троцкого выслали из СССР в Турцию. Он бросает все, мчится в Стамбул
и 16 апреля на встрече с «демоном революции» клятвенно заверяет его,
что «всецело отдает себя в его распоряжение».
Дальше – больше.
Блюмкин регулярно знакомит Троцкого с секретными материалами и снабжает
его валютой из оперативной кассы вверенной ему резидентуры. Это
становится известно Эйтингону, и он обо всем информирует Центр. Блюмкина
отзывают в Москву, где он в начале октября высказывает намерение
объединить всех известных ему троцкистов, чтобы, выступив единым
фронтом, сместить с поста Сталина…
15 октября Блюмкина
арестовали. Блиц-следствие закончилось вердиктом, начертанным рукой
вождя: «…Расстрелять за повторную измену пролетарской революции и
советской власти и за измену революционной чекистской армии».
РУКОВОДИТЕЛЬ НЕЛЕГАЛЬНОЙ РАЗВЕДКИ
В
октябре 1929 года из Москвы на замену Блюмкину и для реорганизации
работы нелегальной резидентуры прибыл экс-начальник Восточного сектора
ИНО Георгий Агабеков. В июне 1930 года Агабеков бежал на Запад, где
издал книгу «ГПУ. Записки чекиста», в которой раскрыл истинную должность
Эйтингона в генконсульстве СССР. Центр, чтобы избежать провокаций со
стороны турок, вынужден отозвать Эйтингона в Москву.
Некоторое
время Наум Исаакович был заместителем Якова Серебрянского, начальника
Особой группы при председателе ОГПУ. Это подразделение не подчинялось
начальнику ИНО и было создано исключительно для глубокого внедрения
агентуры на объекты военно-стратегического значения и подготовки
диверсионных операций в тылу противника в военный период. В этих целях
Эйтингон и Серебрянский в 1930 году выезжали в США для вербовки японских
и китайских эмигрантов, которые могли пригодиться советской разведке,
начнись война с Японией. И пригодились! – Эйтингон завербовал трех
ценных агентов. Одним из них был японский художник Иотоку Мияги, который
впоследствии вошел в знаменитую группу «Рамзай» Рихарда Зорге.
Несмотря
на весомые результаты командировки, Серебрянский был недоволен своим
заместителем. Эйтингон подал рапорт о своем возвращении в ИНО, и в
начале 1931 года его назначили начальником VIII отделения
(научно-техническая разведка). Но через полгода начальство вспомнило,
что Эйтингон – непревзойденный вербовщик, который умеет «сделать из
пронырливого браконьера отличного егеря, из лоботряса воспитать агента
экстра-класса». Его отправляют в Германию, Иран, США, Китай, Францию,
Бельгию, откуда он вернулся лишь в 1933 году.
Насколько
результативно Наум Исаакович «играл на чужом поле», судить можно по тем
регалиям, что были вручены ему по возвращении: награжден орденом
Красного Знамени, присвоено звание майора госбезопасности, что
приравнивалось к полковнику Красной армии, назначен начальником 1-го
отделения ИНО, то есть руководителем всей нелегальной разведки ОГПУ
СССР!
ИСПАНСКИЕ СТРАСТИ
В 1936 году в Испании
генерал Франсиско Франко поднял мятеж против демократично избранного
правительства Народного фронта. Сталин вслед за открытым выступлением
Германии и Италии на стороне франкистов принял решение оказать помощь
республиканскому правительству и направил в Испанию советских военных
советников и боевую технику.
Главой резидентуры НКВД в Испании
был назначен Александр Орлов (кодовое имя Швед), заместителем – Наум
Эйтингон (псевдоним Котов). Они были самыми высокопоставленными
официальными представителями СССР в Испании и не только отвечали за
разведку и контрразведку в советских воинских формированиях, но и
контролировали поставки советского оружия для республиканской армии.
На
территории, удерживаемой республиканцами, Орлов и Эйтингон создали
некое подобие тайной полиции, подконтрольной НКВД. Учредили Службу
военных расследований (Serviciode Investigacion Militar) и осуществляли
надзор за ее деятельностью. Через открытую ими в Мадриде разведшколу
прошли многие будущие советские разведчики. Как это случилось, к
примеру, со знаменитым разведчиком Морисом Коэном.
В июне 1937
года с целью получения сведений об отправке отрядов СА из Германии в
Испанию Котов организовал работу республиканской разведки за границей;
наладил надежную охрану лидеров Компартии Испании во главе с Долорес
Ибаррури, на которых готовились покушения. За это его наградили вторым
орденом Красного Знамени.
В июле 1938 года резидента Орлова
вызвали в Москву, где нарком Ежов раскрутил маховик репрессий против
чекистов-ветеранов. Опасаясь оказаться без вины виноватым и быть
расстрелянным, Орлов вместе с семьей бежал в США. Резидентом назначили
Котова.
В феврале 1939 года, накануне поражения республиканцев,
Эйтингон, обманув франкистов, сумел переправить республиканское
руководство и лидеров испанской Компартии во Францию, а советскую
дипмиссию и золотой запас Испании – в СССР. Его хватало и на сугубо
оперативные дела: он лично завербовал видных троцкистов – братьев Руан,
нескольких испанских анархистов, а также Каридад Меркадер, мать Хайме
Рамона Меркадера дель Рио Эрнандеса, руками которого Эйтингон
впоследствии ликвидировал Льва Троцкого.
…В конце апреля 1939
года на Белорусском вокзале поезд Одесса–Москва встречала не только жена
Эйтингона, но и «наружка». Разведчик обнаружил ее на следующий день и
обратился за советом к своему другу Павлу Судоплатову. Узнал, что стал
объектом оперативной разработки, потому что его соратник Орлов –
перебежчик, Григорий Сыроежкин, с которым он создавал диверсионные
отряды в тылу франкистов, – шпион, а бывший начальник Восточного отдела
ОГПУ Яков Петерс и экс-полпред СССР в Турции Лев Карахан на следствии
дали показания, что он завербован и работает на англичан…
Возмущенный
Эйтингон подал рапорт на имя Берия, ставшего наркомом внутренних дел
(только он имел право инициировать разработку офицера разведки), но
рапорт завернули, потому что Судоплатов по приказу Сталина уже готовил
спецоперацию под кодовым названием «Утка» по ликвидации Троцкого (кличка
Старик). Судоплатов, зная, что Эйтингон – единственный разведчик, на
связи у которого состоит закордонная агентура, имеющая подходы к
объекту, назначил его своим заместителем.
Оперативную разработку в
отношении Эйтингона производством прекратили, «наружку» сняли, и он
выехал в США и далее в Мексику, чтобы руководить операцией на месте ее
проведения – в пригороде Мехико, где проживал Троцкий…
За
выполнение «специального задания – устранения Старика Эйтингон и Каридад
удостоились высшей награды СССР – ордена Ленина, Судоплатов награжден
орденом Красного Знамени.
Меркадеру присвоено звание Героя
Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда», но
обрел он их лишь 31 мая 1960 года в Москве…
КАК ВАЖНО ВЫГЛЯДЕТЬ ПЬЯНЫМ
В
сентябре 1940 года Эйтингон от агентуры узнал, как был приведен в
исполнение приговор Сталина по ликвидации Троцкого и что Меркадеру для
спасения руки, а то и жизни срочно требуется пенициллин, только-только
поступивший на американский лекарственный рынок.
В поисках
фармацевтической фирмы по производству препарата Эйтингон перемещался по
США, используя дипломатический паспорт. В нью-йоркской резидентуре
НКВД, действующей под «крышей» торгового представительства он наконец
получил адрес фирмы в Чикаго, которая была готова поставить пенициллин в
неограниченном объеме. Медлить было нельзя, поэтому в Чикаго Эйтингон
решил лететь самолетом. Выйдя на улицу, он заметил двух мужчин в
штатском, облик которых неизменен хоть в Турции, хоть в Западной Европе,
хоть в США – «топтуны» они везде одинаковы.
Разведчик остановил такси и помчался в аэропорт. В пути насчитал целых пять машин «наружки», сидевших у него на «хвосте».
«Здорово
они меня взяли в клещи! – поежился Эйтингон. – Засветиться я не мог –
увеселительные заведения, дорогие магазины, публичные дома, в общем,
места, где появление дипломата нежелательно, я обходил за три версты...
Может, как раз это обстоятельство и внушило им подозрение? Ну, а если
интерес проявлен к начальнику отдела Наркомата иностранных дел, в
качестве которого я зарегистрирован в иммиграционной службе, то с чего
бы это? Ну, прибыл в торгпредство полистать бумаги, так и что с того?
Это же не повод, чтобы вот так плотно, пятью машинами, «вести» его?
Может, кто-то из соратников Троцкого успел просигналить из Москвы? Черт,
ну и развелось нечисти на свете, уж и не знаешь, откуда последует
удар!»
И Эйтингон выскочил из такси и пошел напролом: смена линий
метро с прыжками из вагона перед закрытием дверей, затем еще полчаса на
автобусе, снова метро. Грубо, конечно, но когда на кону жизнь друга,
можно и не заботиться, как отнесутся к твоим кульбитам «топтуны» из ФБР.
Стемнело,
когда Эйтингон, выбравшись из подземки, остановил такси и, упав на
заднее сиденье, крикнул: «Центральный вокзал. Пулей!»
Таксист
вскинул голову и, выруливая в потоке машин, разглядывал пассажира в
зеркальце заднего видения: длиннополое темно-серое пальто из добротного
драпа, белый шелковый шарф и надвинутая на глаза черная велюровая шляпа
«борсалино» – атрибуты туалета чикагских гангстеров – явно диссонировали
с оксфордским выговором клиента.
«Автомат «Томпсон» тебе бы в
руки и сигару в зубы, а не Центральный вокзал!» – чертыхнулся про себя
таксист: ехать пять кварталов, а бензина под светофорами сожжешь целый
галлон.
Купив в привокзальной закусочной пакет сэндвичей и
бутылку «антигрустина» – так коллеги из резидентуры называли виски, –
Эйтингон через пять минут осваивал купе поезда Нью-Йорк–Чикаго.
Утром
Эйтингон проснулся от чувства приближающейся опасности. Никак не мог
взять в толк, откуда она исходит. Документов и вещей, которые могли его
компрометировать, при нем не было. И все же в воздухе пахло жареным!
На
всякий случай он выглянул из купе в коридор и внутренне похолодел. По
проходу двигались канадские пограничники в сопровождении проводника.
«Что за черт, как я мог оказаться в Канаде?!»
И
вдруг Эйтингон вспомнил. Прорабатывая в резидентуре маршрут продвижения
к месту назначения, он допускал, что туда придется добираться по
железной дороге. Из десятка поездов в сторону Чикаго один частично
проходил по канадской территории. И его угораздило сесть именно в этот! И
хотя между США и Канадой реальной границы не существует, так как
ежедневно тысячи канадцев и американцев пересекают ее в обоих
направлениях и проверки здесь нет, но ведь Эйтингон не канадец, тем
более не американец! При проверке его документов могли возникнуть
сложности. Вплоть до дипломатического скандала.
Конечно, имея на
руках дипломатический паспорт, он не мог быть арестован. Но с другой
стороны, он представитель Страны Советов, а это уже меняло отношение к
нему пограничных властей.
Решение созрело мгновенно.
Эйтингон
лег на лавку, предварительно сделав пару глотков виски, а полбутылки
расплескав по купе. Сивушный дух вмиг распространился по купе. Бутылку
поставил на пол, рядом с головой. Надвинул шляпу на лицо, а в ленточку
шляпы воткнул билет. Словом, пьяный вдрызг, но... с билетом!
Вошедшие пограничники и проводник безуспешно теребили пассажира за плечо.
–
Надо же так набраться! И как он еще дышит в этом смраде?! Ишь, пижон –
будто живой Аль Капоне! Может, все-таки разбудить? Не стоит, мало ли кто
как одет! Янки – его и за версту видно. Билет есть – пусть отсыпается.
Хорошо еще, что поезд идет не до Аляски, а то был бы сюрприз этому
«гангстеру», обнаружь он себя с похмелья меж эскимосов!
Напряженно
разведчик вслушивался в обмен репликами служивых... Наконец он услышал
характерный щелчок кондукторского компостера, и группа покинула купе.
Пронесло!
Вслед за этим в памяти Эйтигона всплыл недавний эпизод.
В 1939 году Берия на совещании, посвященном 22-й годовщине образования
ВЧК, объявил о своем решении прекратить репрессии против разведчиков,
инициированные Ежовым. Затем стал раздавать похвалы руководителям
разведки. Делал он это в свойственной только ему одному иезуитской
манере: никогда не ясно, то ли он тебя хвалит, то ли издевается. Вонзив
немигающий взгляд змеи в зрачки Эйтингона, Берия произнес:
–
Возьмем, к примеру, товарища Эйтингона. Он – виртуоз, ас, кудесник нашей
разведки. Если однажды в мой дом с улицы, где хлещет проливной дождь,
войдут трое, а на полу останутся следы только двух, то я знаю, что один
из вошедших, – старший майор госбезопасности Эйтингон… Да-да, он умеет и
это – ходить между струй!
ИГО МОЕ БЛАГО, И БРЕМЯ МОЕ ЛЕГКО…
Погожим
майским днем 1970 года в отдельном кабинете Испанского клуба, что на
4-м этаже жилого дома на Кузнецком Мосту, трое убеленных сединами
клиентов за бутылкой коньяка вели степенную беседу.
Едва ли
кому-то из посетителей заведения пришло бы в голову, что эти почтенные
старцы имеют на троих 47 лет «отсидки»: один провел в тюрьме 12 лет;
второй – 15, третий – все 20! Именно они привели в исполнение приговор
Сталина и ликвидировали Троцкого – бывшие генералы госбезопасности Наум
Эйтингон, Павел Судоплатов и Герой Советского Союза Рамон Меркадер. Они
впервые встретились через 30 лет после завершения операции…
Эйтингон
начал рассказывать о «крысиных тропах», коими он продвигался по Штатам в
поисках лекарства, которое спасет Рамона, ведь вызволять из беды други
своя – христианская заповедь… Вдруг он прервал свой монолог и, вперив
взгляд в сидевшего напротив Меркадера, жестко спросил:
– Скажи
честно, Рамон, почему ты употребил ледоруб, а не пистолет? Денег не
хватило на его приобретение? Я ведь выдал тебе немалую сумму…
–
Мой генерал, у меня был пистолет… Но нужно было сделать все без шума,
ведь в ранчо, как в муравейнике муравьев, был целый легион охранников. И
если бы я выстрелил, меня бы сразу схватили. Я же намерен был уйти
по-английски, тихо, не раскланиваясь… А ледоруб – орудие бесшумное и
надежное. Удар ледорубом по голове – верная смерть… Но что поделаешь,
либо у меня в последний миг рука дрогнула, либо у него череп был крепче
общечеловеческого… Но дело даже не в этом…
– А в чем?! – в один голос вскрикнули генералы и подались вперед, навалившись на стол.
Меркадер, вмиг посуровев, вынул из нагрудного кармана пиджака сигару и впервые за время посиделок закурил.
–
Дело в том, что он истошно завопил… Ни один актер, ни один вокал не в
состоянии воспроизвести этот вопль – так орут только те, кто заглянул
смерти в ее пустые глазницы. Ну, а на вопль сбежалась охрана…
Меркадер
бросил сигару в пепельницу, снял пиджак и оголил правую руку. На
предплечье, чуть выше кисти, проглядывали белые пятнышки.
– Вот,
мои дорогие, это – отметины последнего укуса Троцкого… А моя рука – это
карающая десница революции, и я этим горд и счастлив…
Наступила
тишина. Меркадер раскурил сигару и спросил генералов, каким образом
администрации тюрьмы удалось узнать его настоящее имя? Ведь он до конца
оставался верен долгу и, несмотря на пытки, продолжал настаивать, что
является бельгийским журналистом Жаном Морнаром и к СССР не имеет
никакого отношения. Кто же просветил тюремщиков?
Ответил Судоплатов.
–
Дорогой Рамон, истинное имя «Жана», то есть твое, стало известно
мексиканцам от ФБР, когда в 1946 году в США сбежал один видный
функционер испанской Компартии… Извини, не помню его имени. Но в утечке
информации виновна и твоя матушка, пусть земля ей будет пухом... Во
время Великой Отечественной войны, находясь в эвакуации в Ташкенте, она
под «большим секретом» рассказала своему… «другу», кто в
действительности был убийцей Троцкого. Через некоторое время этот «друг»
оказался в США и, чтобы «срубить деньжат», поделился тем «большим
секретом» с ФБР. Только после этого в Испании, где тебя не раз
задерживала полиция как зачинщика анархистских манифестаций, в архиве
МВД отыскали твою дактилоскопическую карту и переправили в Мехико для
сравнительного анализа…
Ты поступил правильно, что не пытался
опровергать очевидное и признался, что ты, да, действительно, тот самый
шалопай-анархист Рамон Меркадер, который по молодости бесчинствовал в
Мадриде. И, «перестроившись на марше», ты стал утверждать, что убил
Троцкого исключительно из личных побуждений, потому что он приставал к
твоей невесте Сильвии…
Мексиканские полицейские поверили твоей
версии, так как похотливость «демона революции» уже была им известна.
Сразу после прибытия в Мексику Троцкий, проживая на вилле известного
мексиканского художника Диего Риверы, домогался его жены, за что был
поколочен прислугой и отлучен от дома… И то был не единственный случай,
когда «революционер в изгнании» выступал озабоченным сексоголиком…
–
Похоже, вы правы, Павел, ведь именно в 1946 году, после шести лет
непрерывных издевательств, меня перестали избивать и допрашивать…
И
Меркадер, впервые за всю встречу перейдя на испанский, прокричал
«Сamarados, nopassaran!», опорожнил до дна бокал и запел Интернационал…
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Эйтингон,
патриот, интернационалист, все 30 лет службы в органах госбезопасности
рисковавший жизнью во имя торжества идей коммунизма, в 1951 году был
арестован как участник (?!) «сионистского заговора в МГБ». За
отсутствием состава преступления его выпустят на свободу, а в 1953 году
вновь арестуют, на этот раз – по «делу Берия». Из тюрьмы он выйдет
только в 1964-м и устроится старшим редактором в издательство
«Международные отношения». Его реабилитируют, восстановят в звании и
вернут все награды родственникам лишь в 1992 году, через одиннадцать лет
после смерти…
