Этот съезд, состоявшийся практически сразу после такого же «Всероссийского» Съезда депутатов крестьянских, удалось созвать поистине с огромным трудом. И это несмотря на то, что первые месяцы после свержения монархии были в России, по свидетельству Павла Милюкова, «временем непрерывных съездов, совещаний и заседаний». Левым партиям, которые в Советах, в отличие от правительства, имели практически полное преобладание, крайне необходимо было обеспечить настоящее представительство всех губерний, фронтов и флотов. Добиться этого удалось во многом благодаря тому, что эсеры и меньшевики уже не один год вели широкую пропагандистскую работу не только в столицах, но и на периферии, а большевики, популярные прежде всего среди фабрично-заводского пролетариата, успели к тому же завоевать немалое доверие и в войсках.
Выборы на Первый Съезд советов оперативно прошли по всей бывшей империи. На съезде, по данным тогдашней статистики, оказались так или иначе представлены более 20 млн человек, в том числе более 5 млн рабочих и 8 млн солдат и матросов, почти 4,5 млн крестьян. При этом вместо ожидавшихся 1200-1500 делегатов в Таврический дворец Петрограда собралось всего 1090, из которых только 822 – с правом решающего голоса. Среди них – всего 105 большевиков при 285 эсерах и 248 меньшевиках.
Однако куда важнее партийного состава оказалось другое. В тот момент в Петрограде назревал острейший кризис, причём не только политический. Перебои с хлебом и продовольствием были едва ли не нормой, а финансовая система рассыпалась наподобие карточного домика, несмотря на постоянные поступления валюты из Франции и Великобритании на «поддержку союзника».
Волна забастовок и стачек вот-вот грозила обернуться полным экономическим коллапсом, а всё более левое по составу, но «правое» по сути Временное правительство готовило наступление на фронте. Хотя никакой реальной необходимости в нем не было.
Но абсолютно «левый» I Съезд под председательством абсолютно невозмутимого председателя Петросовета меньшевика Н. Чхеидзе, словно не зная обстановки, сразу занялся согласованием и принятием разного рода ни к чему не обязывающих, но красиво звучащих резолюций. Об отношении к правительству, о предстоящем наступлении, о созыве Учредительного собрания вообще говорилось лишь в докладах и в прениях. Если крестьянский съезд хотя бы обозначил свою позицию по аграрному вопросу, то на съезде рабочих и солдатских депутатов дело, увы, ограничилось… работой профильной аграрной секции. Зато вполне конкретно и много говорилось о власти, хотя постоянно звучали тезисы о том, что взять её реально просто некому. Даже распиаренное в «Истории КПСС» заявление лидера большевиков Ульянова-Ленина о том, что возглавляемая им партия готова брать эту самую власть, поначалу услышали немногие.
Примечательно, что о возможности мирного перехода власти от Временного правительства к Советам Ленин на I Всероссийском Съезде этих же Советов успел заявить даже дважды – 4 и 9 июня. Похоже, что со второго раза его всё-таки услышали.
По крайней мере, из числа тех, кому это было действительно надо. Иначе трудно объяснить всю ту ярость, с которой тут же обрушился на большевиков уже почти развалившийся, но всё ещё на что-то способный государственный аппарат.
Намерения большевиков, получавших непосредственно в ходе съезда всё большую поддержку на местах, стали ясны чуть позже. После мощной антивоенной демонстрации в Петрограде, случившейся в дни съезда и сразу ставшей ещё и антиправительственной, популярность РСДРП(б) резко выросла. То, что большевики сумели организовать выступление масс так, чтобы не было крови, не могло не впечатлить. Кровь прольётся потом – уже в июле. Пока же сделали своё дело внятные лозунги большевиков против войны и против министров-капиталистов, за власть Советов, а также их готовность полностью принять ясную и однозначную аграрную программу эсеров.
К ленинской партии, ещё недавно совсем немногочисленной, которую из-за этого частенько сравнивали с сектой, уже до, а затем и в ходе, и после I Съезда советов присоединялись всё больше бывших эмигрантов из числа «профессиональных» революционеров, таких как Троцкий и его отнюдь немалочисленные соратники. У большевиков, в чём-то неожиданно для них самих, становилось и всё больше союзников – как из левого крыла партии социалистов-революционеров (ПСР), так и из числа меньшевиков, в первую очередь – интернационалистов.
Нельзя не признать, что сам по себе I Съезд советов оказался фактически безрезультатным, если, разумеется, не считать того, что были отработаны «технологии избрания делегатов» следующих всероссийских съездов. Он к тому же до неприличия растянулся – с 3 по 24 июня. Таврический дворец постоянно заполняли сменяющие друг друга депутаты, кандидаты в депутаты, журналисты и наблюдатели с мест и из-за рубежа, а также разного рода «представители» с мандатами от партий, от правительства, от разномастных профессиональных объединений, национальных съездов или религиозных конфессий. Неудивительно, что, собирая в октябре 17-го уже второй Съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, его организаторы сразу поспешили ограничить сроки его работы тремя днями – с 25 по 27 октября. Изменилось и место проведения – вместо Таврического дворца Смольный институт, уже успевший превратиться в настоящий «красный» штаб.
Однако именно I Съезд положил начало поступательному движению к взятию власти Советов рабочих и солдатских, а вслед за ним и присоединившихся к ним уже после уже своего II съезда крестьянских депутатов.
Это поступательное движение приостановилось лишь из-за печально известных кровавых июльских событий, вину за которые Временное правительство поспешило возложить именно на большевиков. Впрочем, сам факт ухода в подполье Ульянова-Ленина вместе с несколькими соратниками многие историки не без оснований склонны рассматривать как своеобразное признание большевиками немалой доли этой вины.
Весьма характерно, что в те времена, когда разного рода съезды собирались чуть ли не ежедневно, большевики сумели очень грамотно выдержать паузу между первым и вторым Съездами Советов. В это время Ленин из подполья, вместе с его легального работавшими соратниками, весьма дежурно покритиковали и пресловутый Предпарламент и предшествовавшее ему Московское Демократическое совещание, тоже, разумеется – Всероссийское. Зато, когда потребовалось собрать Красную гвардию и дать отпор Корнилову, они действовали чётко, без лишней говорильни, и предельно жёстко. Причём тут большевики никакой паузы уже не делали и не дожидались, когда Керенский, как глава Временного правительства, на защиту которого фактически и выступили рабочие отряды, определится, «с кем он – с Корниловым, или же с народом».
Керенскому в итоге всё это аукнулось полной потерей доверия как к нему лично, так и ко всему составу очередного по счёту Временного правительства. Из чтения мемуаров той эпохи, причём авторов с самыми разными убеждениями, складывается впечатление, что соратники и попутчики большевиков из числа тех же «левых» критиковали Ленина, Троцкого и иже с ними как во время Октябрьских событий, так и по итогам их куда ожесточённые, нежели представители «правых» и уж тем более, монархических кругов. Для последних выдвижение социал-демократов, ставших вдруг не просто большевиками, а коммунистами, было вообще сюрпризом – они куда больше боялись популярных в народе эсеров. А вот «правые» к поздней осени 1917-го, кажется, вообще впали в некий ступор от собственного бессилия и пассивного ожидания выборов в долгожданное Учредительное собрание. После которых, считали многие, всё как-то само собой и наладится…
